Чуть больше двух лет назад встреча с этим человеком могла запомниться любому из нас надолго. Поверьте, действительно «любому», и без вариантов — «надолго».
Подземная река Стикс течет в Царстве Мертвых. На берегу лодочник, его имя Харон. Человек, о котором я попробую написать, побывал на противоположной, зловещей, стороне и вернулся назад. За свои усилия — двойные, — Харон получил щедрую плату.
Я предваряю рассказ выражением «попробую написать». Наш уговор — о чем и в какой степени — учитывает обстоятельства текущей жизни.
Еще одна условность: герой будет носить имя Виктор. Оно близко к «Victory», что означает «победа».
Шанс попасть в водоворот проходных дворов есть у любого подростка. У Виктора этот шанс был гораздо меньше, чем у остальных. В трехкомнатной квартире живет любящая одинокая мать и ребенок. Интеллигентная женщина учит в школе чужих детей.
«В меня было заложено много чего».
Место проживания далеко от гнилых, полных крыс и отработанных человеческих оболочек, дворов на Молдаванке. Парк Шевченко считался элитным районом во все одесские времена. Но даже на тихой, сочащейся уютом улочке имеются слякотные, гнилые углы. Ванильный запах запретного туманит воображение.
В квартире появляется отчим. Это совсем не простой человек, у него есть известность. Естественно, связи и, конечно, в Москве (что впоследствии могло бы сыграть свою роль, обязано было, но...). Женское сердце бьется в такт близкому человеку. Часть внимания, которое Виктор употребляет безмерно, теперь посвящается отчиму. В жизни обозначается фишка «обида». Гнетущее чувство, оно что-то делает с горлом, трудно дышать. Баланс времени смещается к пошарпанным углам, гулким парадным домов.
Отчим заболевает тяжелейшей болезнью, его терзают сильные боли. После уколов отчиму становится легче. На его лице умиротворенное выражение. Пустые ампулы некоторое время лежат на столе. Их нужно сдавать. Тайна и подросток. Решение созревает.
Жгучее состояние «Может и мне попробовать?..» длится недолго. Вход в мир иллюзий начинается резко. Минуя липкую, часто бутафорскую «дурь» и «колеса», коими щедро и бессовестно пряча глаза, снабжают аптеки. Морфий — это игра сразу в штрафной площадке. Первый опыт вызывает у Виктора нечто похожее на восхищение.
«На улице в те годы образ наркомана был другим. Он был, скажем так, достаточно социально адаптирован. Это было престижно. Не то, что алкаши. У наркоманов существовала своя инфраструктура, какие-то традиции. С подобными людьми хотелось общаться».
«Не было беспредела, массовости, которая началась после горбачевских антиалкогольных реформ. Тогда масса людей ринулась к дешевым и — чего уж там, — доступным наркотикам. И вот ко мне домой зашел старший товарищ. У него имелось с собой две ампулы гидрохлорида морфия, — так называемые «малышки», — а у меня — после отчима — шприц».
Был ли страх перед употреблением?
«Был, — отвечает Виктор. — Ну, как же: проткнуть кожу иголкой... Но, тем не менее, я его перешагнул. Помогло чувство... романтики».
Романтики хватало, особенно пока он не «вошел в систему». Начались поездки за «планом» в Николаевскую область. Разумеется, подобное сафари предполагает размышления «А на какие средства?». Начались проблемы с законом. «Всякие там кражи», — абстрагирует тему Виктор.
А тем товаром, что привозили, не торговали?
«Тогда так принято не было. Кстати, ампула гидрохлорида морфия, о которой я говорил, стоила пятьдесят копеек. Две порции мороженого. Старушки продавали нам мак за всякий ширпотреб, сухой спирт... А мы пили кукнар».
Брежневский закон был мало дозирован по части исключений из правил. А потому Виктор приобрел первый жизненный костыль: статья 141, грабеж. В мешанине нашей жизни возраст — то беда, то благо. По этому обстоятельству Виктору прописали нравственное лечение: «Три года условно».
О том, что у пани Фемидченко плоховато со зрением, известно любому. Но Виктор человек крупных габаритов. Так и хочется заметить: уж в этом-то случае можно было бы и на ощупь!..
Через полгода — «и за гораздо более серьезное преступление», — первая ходка. На так именуемую «малолетку». Срок: четыре с половиной. Про малолетку в народе говорят, как про кузницу законченных преступников.
Здесь немного отвлекусь и замечу, что свои срока Виктор отбывал «от звонка до звонка». Сказывался характер. Один раз, правда, угадал на амнистию. Не досидел месяца три, — черствые крохи со стола демократии, очередное горбачевское бряк-мероприятие.
В стенах учреждения, что располагалось в Тернопольской области, Виктор получил среднее образование. «Единственное, которое у меня есть».
«Правильное образование — есть только самообразование», — настаивал классик. В этом отношении не могу не порадоваться за нашего героя. Привести цитату Жан-Жака Руссо, например, для него не составляет сложной задачи. «Привести», между делом, кардинально отличается от «припомнить». То, что удалось прочитать в камерах, легко и прочно легло в нужное место. К сложному материалу был готов гибкий ум. Как говорится, эти бы мозги, да на хорошее дело!
Другие подробности в пейзаже. Есть несколько верных признаков внутренней силы. Скажем, вежливость. Да, она самая. Спокойная вежливость. А еще — правильная речь. Блатной жаргон манифестирует скрытый страх, потребность подавить еще на предварительном этапе. Виктор обладал этими качествами в полной мере.
На малолетке он оказался прилежнейшим учеником. Она укрепила его во мнении «Так жить можно!». Больше того: «И нужно!» Подобное резюме совпало с настоящим, теперь уже серьезным «употреблением».
А было ли ощущение, что все это ужасно?
«Нет, конечно! Наоборот: так интересно. Появилась масса знакомых».
И что любопытно: «Много возможностей».
Я благодарен Виктору за искренность. Искренность, как мало какое другое средство, располагает к общению, к пониманию двух людей. Уверен, что и от меня он ждет того же, теперь уже на бумаге. Ну что ж... Знакомлю читателя с формулой успеха:
Грабеж + малолетка + морфий = «интересно» + «много возможностей»
Эту формулу мне изложил крупный красивый мужчина, не без внутренней силы, с хорошей речью и манерами, качеством поболе, чем у иного декана. Но ты, читатель, порадуйся другому: тому, что не попался Виктору на пути.
«Природа брала свое. Я скоро женился».
В это же время мать, воспользовавшись старыми связями отчима, добилась того, что «я побывал в Москве». «Побывал» означает — попал в лучшую клинику эс-эс-эсера, чтобы лечиться от наркомании. Проблемы употребления уже проявились достаточно полно: физическое состояние, эмоциональные срывы.
Кстати, а ты работал?
«Да какая там работа! Делал вид перед матерью. Занимал деньги... Они уходили известно, куда».
Начал выносить из дому вещи?
«Тогда еще нет...»
В клинике лечились детки многих известных людей. Например, сын Иннокентия Смоктуновского. Что косвенно укрепляло во мнении: все нормально. Появились необходимые связи.
«А врачи просто снимали синдром. Медикаментозно. Лесенка. Какое должно быть лечение? Наркомания — это болезнь эмоций, души и тела».
Знакомства определили перспективу дальнейшей жизни. Из Москвы, в скучную, не самодовольную Одессу, к семье Виктор уже не вернулся.
«И пошел чистый криминал. Очень жесткий. Результат был предсказуем. Я опять оказался в тюрьме».
Срок определили в несколько лет. Затем Виктор вдохнул сладкий воздух свободы. И всего за сорок два дня получил от натур-продукта глубокое отравление. Тюремная койка еще не остыла...
Спустя несколько тысяч ежедневных перекличек в строю Виктор освободился.
И теперь прозрение?..
«Да какое там! Была забыта мать. Был забыт дом, ребенок, семья... все. Все! Жизнь — целиком! — свелась к наркотику».
Выписав круг по российским весям, он появился в Одессе. Семья потеряна, жена замужем за другим человеком.
«Но дочь узнала меня!» — Виктор до сих пор удивлен этим фактом.
В девяносто первом случился переворот. Тогда же у него появилась мысль, что можно прекратить.
«Нет, все-таки не у меня, — у матери. Я связал свою жизнь с другой женщиной. Родился сын. Я ушел от инъекционных наркотиков, но ложка мака, алкоголь... Курил все подряд. Все что угодно. В одиночку?.. Когда как. Но к тому времени компания мне уже не нужна была. Я это делал для себя. В голову приходили разные замечательные мысли. Экзистерции».
Продолжая рассказ, Виктор первый раз употребил выражение «Безумство моей болезни». Сразу выясняется, что он провел в спецучреждениях — лечебных! — тюремного типа более четырех лет.
«И к тем двенадцати эти четыре...»
Проблема денег решалась прежними способами. «В своих криминальных проявлениях я был довольно удачлив. Имелась возможность прилично выглядеть».
Устный фильм, который я смотрю на слух, в этом месте прерывается. Кинопроектор рвет пленку. Короткие фрагменты. Абхазия. Гражданская война. Контузия. Там он столкнулся «с самым страшным в моей жизни. Лагеря, Сибирь, Север... это такие цветочки».
«Господь меня сохранил. Это чудо, что я смог выбраться. Чудо... Там было много наркотика. Хорошего качества. По крайне низким ценам».
Только упоминание про Абхазию вызывает у него сильное напряжение. Лицо превращается в гранитный булыжник.
После поездки в Абхазию проблемы со здоровьем перешли в качественно новую плоскость. Сказывалась и контузия. Между делом вторая семья пошла по прежней, опробованной схеме.
Ты не заботился о них?
«Мне это было не нужно...»
В девяносто пятом году умирает мать. Незадолго до ее смерти Виктор делает более или менее успешную попытку не употреблять. Некоторое время сохраняет ремиссию.
«И, конечно же, в этот день... Мать умерла практически у меня на руках. Ей кололи наркотик. Я собрал все, что осталось...»
Мать еще дома была?
«Прямо у бездыханного тела... уколол... накрытого простыней».
Затем Виктор говорит не-что, от чего я цепенею:
«Получается, что я ждал этого. Просто ждал».
У меня отказывает диктофон. Пока я меняю батарейки, мы говорим о том, о чем я не напишу никогда.
О, сколь ужасны кажутся нам наши беды! Видимо, нет трагедий больших и малых. У каждого свой масштаб. Как шутит хамовитое FМ-радио: «Большому кораблю — большая торпеда».
«Затем я узнал про свой ВИЧ-статус. Узнал случайно».
Случайно? А то!.. Виктор просто лежал в больнице с... абсцессом легкого.
Известие о новом кренделе судьбы послужило для него «как бы сигналом для завершающего, красивого аккорда жизни. Жить незачем, а значит, нужно сделать свой уход как можно более приятным. Наркоманы говорят: “Наркомания — это медленное наслаждение смертью”. Замечательная метафора, правда?..»
Он продал материну квартиру. Второй семье неожиданно купил двухкомнатную квартиру. Что там происходит сейчас, он не знает. Связь утеряна, общения нет.
Виктор начал доживать. Красиво?.. Конечно! Пока были деньги.
И тогда, наконец-то, появилось понимание, что?..
«Да какое там! Нет!»
Очередная сцена из спектакля про жизнь начинается с проживания на чужой «хате», у какой-то тетки, рядом с «точкой», где торговали раствором. «По состоянию здоровья я не мог воровать, не мог... Похудел сильно. Гнил в полном смысле этого слова».
Иногда Виктор приходил к дальней родственнице. Его кормили. Но дальше кухни не пускали. Он говорит, что и тогда, и теперь понимает их. Он бы вел себя так же. «Я был готов на любую подлость, украсть, обмануть... Наркотик подчинил полностью».
Красивый аккорд жизни в очередной раз прозвенел по ту сторону тюремной стены. Судимость пятая.
При обыске сунули в карман несколько автоматных патронов. «Изъяли при понятых. Предложили подписать. Пообещали “кубик”. Подписал без разговоров».
А «кубик»?
«Не обманули...»
Освободился через полтора года. В часе езды от зоны располагается город Хмельницкий. На дорогу домой он получил тринадцать гривен. Было это примечательное событие тринадцатого августа.
И направился Виктор... на главпочтамт города Хмельницкий. «Там это место сосредоточения местных наркоманов. Подошел к человеку, сидящему на корточках. Освободился, мол, так и сяк. И есть двенадцать гривен. Он сказал: О-о-о! Убиться можно!»
Убиться?..
«Ну, в смысле... Сели на троллейбус, поехали и тут же купили три куба».
Прошло два часа после освобождения.
В так называемую «жемчужину у моря» Виктор добирался на электричках. По пути украл сумку. «Доехал живой». И прямо с вокзала направил свои больные ноги по старым друзьям.
«Друг мой тоже уже потерял человеческий облик. И занимался тем, что собирал использованные шприцы в местах массового употребления, на Бугаевке».
В каждом шприце, оказывается, остается капелька крови — с этим ничего не поделаешь, — а вот чуть-чуть раствора...
«Все это ставилось на газ, кровь сворачивалась, процеживалось и “высаживалось на корку”. Раствор загонялся в вену. Чего там только не было...»
Рассказывая, Виктор посмотрел в мое лицо. Видимо, у меня проступило не совсем адекватное выражение. Он успокоил абсолютно своеобразно:
«Да брось ты. Это очень распространенный способ».
Виктор знал многих наркоманов, профилирующих данную методу. «Они в могиле». Ушел в мир, где отсутствуют заботы по части достать наркотик, и друг.
Он был инфицирован?
«Разумеется. Он ничего не делал: “Это от Б-га. Куда денешься”».
У друга освободился брат. И вновь на пару, теперь уже с ним, Виктор начал промышлять тем, что «приезжали богатые детки, которые боялись сами идти покупать. Милиция уже начала заниматься наркотиком плотно. И мы за определенную плату... При этом пускались на всякие ухищрения. Я прокалывал себе достаточно много. Выключи диктофон...»
Вновь возвращаюсь к повествованию. Конечно, Виктор не оставил без внимания Палермо. Когда-то я жил совсем рядом. «Дорога жизни» требует отдельной статьи. Лучше — честной безжалостной книги. Сейчас прежнего кошмара нет. Выражение «трасса смерти» начало забываться.
Долго ли, коротко ли, Виктор оказался в больнице. Ноги отказали — «еле приполз».
В больнице Виктора встретили индифферентно. Хотя, возможно, шокировал внешний вид. В палату класть не стали. «А сразу в изолятор, думали, что к утру я уже отойду». Голые, откровенно дающие понять, что к чему, стены. Он остался один. На тот свет его проводили не очень-то вежливо, разговаривая сквозь зубы.
«Я их не осуждаю...»
Ночью его начало трясти. Температура подскакивала до сорока. Зуб на зуб не попадал. «Одеяло, понимаешь, больничное...»
«И я обратился к Б-гу. Забери меня. Я не могу».
В нашем разговоре появляется долгая пауза.
«И не хочу...»
Вновь молчание.
«Часа через два открывается дверь. В изолятор спускается человек. Нет, нормальный человек, живой. Один из больных. Ему не спалось. Начал говорить... Рассказал о реабилитационном центре. Утром мне стало легче. Потом пришли волонтеры из центра “Ступени”».
Три месяца спустя Виктор был выписан из больницы. Очередная дверь облегченно хлопнула за спиной. Зима 2002 года оказалась самой суровой и продолжительной за прошедшие шестьдесят лет. Крыши над головой нет. «И сил воровать тоже... Куда деваться?» Первая ночь проходит в парадной. На соседней улице он когда-то жил. Нет, не он, кто-то другой...
Утром, приминая снег опухшими ногами, он направился на улицу Разумовскую, в реабилитационный центр «Ступени». Двери. Вывеска. Несколько ударов желтым костлявым кулаком. Как долго не открывают...
Щелчок замка. На пороге стояла женщина, которую он когда-то любил.
Глаза твои, читатель, — знаю, — ищут в конце статьи хэппи-энда. Додумайте его сами. Возможно, ваше сердце добрей и отзывчивей, чем мое. А мысль материальна, даже не спорьте. Вашими молитвами, прощением его гадкого прошлого Виктор укрепит себя в новой жизни.
Я увидел Виктора в другом качестве. Другим даже внешне. Мужчина в достойном виде. Душевно другим. Как после клинической смерти. Сколько я ни пытался, я не смог обнаружить тот миг перерождения. Точно ли, когда умирал в изоляторе? А, может, потому, что его не оставили волонтеры?
А что есть любовь? Что есть ее сила?..
«Я есть Любовь», — говорю я строчку из Писания.
Он поправляет меня:
«Аз есмъ любовь».
Ну, что же, у него было время читать. Книги с блеклым штампом спецучреждений. Понять, о чем там, пришло время позже. Но ведь пришло!
В его «русской рулетке» сейчас заряжено последнее, главное чудо. Я надеюсь, осечки не будет.
Мы попрощались. Да, чуть не забыл: я провожал его целый квартал.
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.