БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №84-85 > Записки «музейной крысы»
В номере №84-85

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+20
Интересно, хорошо написано

Записки «музейной крысы»
Владимир ЧАПЛИН, сотрудник Музея истории евреев Одессы

Материалы этой статьи, наверное, не скоро были бы напечатаны, если бы не тема журнала и его редактор. Ну, не пишу я, не пишу. Мне намного легче рассказать о том, что я знаю.
Но что еще двигало мною – это информация. Информация, которая попала в музей, или которую мне помогли найти, заслуживает того, чтобы быть записанной и прочитанной. Эти кусочки истории помогают ломать навязанные нам стереотипы.
Эля Дунаевская, сотрудница музея, спросила меня: «А что тебя привлекает в этой теме (война, оккупация, Холокост)?» Люди, их судьбы и их поведение в то экстремальное время мне интересны и важны. И еще: одна из посетительниц музея спросила, не скучно ли мне копаться в бумажках…

Детали к портрету

«Приходите к нам в гости. У нас много людей “вашей” национальности».

Фраза, произнесенная по телефону, показалась мне интересной. Я спросил: «И что же это за место такое, где много, да и еще “нашей” национальности?» Место оказалось еще интереснее, чем вопрос: Народный музей одесской милиции (НМОМ).

С этого телефонного разговора началось мое знакомство с очень необычным музеем. Большинство одесситов ничего о нем не слышали. Некоторые что-то слышали, и даже знают, где он находится – рядом располагается т.н. «ментовская» столовая, где приятно, вкусно и недорого. И уж совсем единицы побывали в этом музее. Все это применимо, к сожалению, и к тому месту, где работаю я, – к Музею истории евреев Одессы, во всяком случае, пока. Иногда кажется, что иностранные гости о нас знают больше, чем одесситы.

В музее меня встретил Василий Григорьевич Давыденко, главный организатор музея и его директор. Показывая экспонаты, Василий Григорьевич обратил мое внимание на одну фотографию. «Это автор знаменитого вальса “Амурские волны”». Ни прозвучавшее имя, ни название вальса ни о чем мне не сказали. Старшие мои друзья в подобных ситуациях говорят: «Молодой ты еще, в разное время мы росли». Я уже к таким ситуациям привык и перестал комплексовать по поводу своей необразованности.

Портрет сфотографировал на память. Наверное, все это через время забылось бы, и я никогда не услышал бы этот вальс и не узнал историю его автора. Но…

ИзменитьУбрать
(0)

У меня дома лежат номера журнала «Мигдаль-Times» за разные годы. Перечитываю я их время от времени (а вы что с ними делаете?). В журнале №25 за 2002 год читаю статью Игоря Чопа «Нестареющий вальс Макса Кюсса». Макс Кюсс, где-то я это имя слышал… Заканчивается статья примечанием: «Фотография композитора не сохранилась, но произведения живут».

Примерно в это же время шла подготовка материалов для книги «История Холокоста в Одессе и одесском регионе». И мы с Михаилом Рашковецким, директором Музея истории евреев Одессы, на пару набирали на компьютере списки евреев, проживавших в разных районах Одессы с ноября по декабрь 1941 года (документ времен оккупации). Списки были сделаны хорошо, качественно: в них указывался адрес, состав семьи и возраст владельца квартиры. Имелась и графа «примечания». Дойдя до ул. Екатерининской, дом №2, набираю: «Кюсс Макс, 67 лет, квартира 37». В примечании указано: «По паспорту в домовой книге записан немцем (заявление дворника)». Кюсс Макс, Макс Кюсс, где-то я уже это слышал.

В подобных случаях принято говорить: «сошлись все звезды». Мне стало ясно, что все это – и фотография в музее, и статья, и запись 1941 года, – это все про одного человека, Макса Кюсса.
Посмотрел в Интернете, что написано о Кюссе. Авторы статей, посвященных композитору, расходятся в определении места его рождения: кто-то указывает литовский город Шауляй, другим милее Одесса, но все подчеркивают, что родился он в бедной еврейской семье. И еще с чем солидарны все авторы: смерть свою он встретил в нашем городе. По поводу записи в домовой книге делаю предположение, что для работы и карьерного роста (во время русско-японской войны Макс Кюсс служил капельмейстером 11-го Восточно-Сибирского полка, расквартированного во Владивостоке) в Российской Империи Кюсс, скорее всего, принял лютеранство.
А вальс я нашел на сайте «Наши Курилы». Там выложены четыре версии вальса «Амурские волны». Прекрасная вещь.

Кому или чему был посвящен этот вальс – то ли Вере Яковлевне Кириленко, то ли красоте и неповторимости Приморского края, – для меня не столь важно. Важно для меня другое: познакомившись с Максом Кюссом и его вальсом «Амурские волны», я стал душевно богаче.

«Мальчик из Богдановки»

ИзменитьУбрать
(0)

В начале 1990-х годов была переиздана «Черная книга» (под редакцией И. Эренбурга и В. Гроссмана), в которой собраны документальные сведения об уничтожении европейского еврейства в годы второй мировой войны. В разделе «Фотоматериалы» имеется фотография под номером 6, на которой снят юноша в заплатанной куртке с шестиконечной звездой…

Имя и фамилию этого юноши я узнал 30 августа 2006 года. Одна из его дочерей вместе с внучкой принесли в музей комплект документов и фотографий, принадлежавших Леониду Марковичу Домовскому. Ценность этих документов, среди которых находится рукопись, описывающая судьбу семьи Домовских во время оккупации, в том, что «безымянный» мальчик обрел имя и фамилию.

Нелишне вспомнить, при каких обстоятельствах семья Домовских приняла решение передать документы в музей. 26 января 2006 года мы (вместе с Леонидом Дусманом, прошедшим все этапы одесского Холокоста) отмечали Международный день памяти жертв Холокоста. Преподавательница школы №94 Елена Михайловна Дубицкая привела на это мероприятие одну из учениц – десятиклассницу Сашу Домовскую, которая проникновенно прочитала стихи Наума Коржавина. Прощаясь, Саша сказала, что у нее особое отношение к этой теме, потому что ее дедушка пережил Холокост…

Во время подготовки сборника «История Холокоста в одесском регионе», работа над которым завершалась весной 2006 года, я впервые увидел эту фотографию – в фотоальбоме «Зверства фашизма в Одесской области в период ее временной оккупации 1941-1944 гг.», предоставленном Лилией Белоусовой, заместителем директора Государственного архива Одесской области. Подписана она была так: «Оставшийся в живых мальчик из гетто». Я сразу же почувствовал «ненастоящесть» этого снимка, искусственность, постановочность. Так не бывает. Нет, я понимал, что это настоящий мальчик, который пережил все ужасы и тяготы геноцида. Но такой профессиональный кадр в то время…

Когда я слышу словосочетание «Великая Отечественная война», в моем сознании появляются картинки: фотография и медаль моего деда, Федора Макаровича Рыбалки; звучит песня «Вставай, страна огромная…», и все это завершает фотография «Знамя над Рейхстагом». Эта фотография, снятая военным фотокорреспондентом ТАСС Евгением Халдеем, постановочная. Из его воспоминаний: «… И вот с флагом за пазухой я, крадучись, обошел рейхстаг и пробрался в него со стороны главного входа. В окрестностях еще шел бой. Наткнулся на нескольких солдат и офицеров. Не говоря ни слова, вместо “здрасте”, достал свой последний флаг. Они опешили от изумления: “О, старлей, пошли наверх!”

Уже не помню, как мы оказались на крыше… Сразу же начал искать удобное место для съемки. Купол горел. Снизу клубами валил дым, полыхало, сыпались искры – подойти вплотную было практически невозможно. И тогда начал искать другое место – чтобы была видна перспектива. Увидел внизу Бранденбургские ворота – где-то там и мой флажок… Когда нашел хорошую точку, то сразу же, еле удерживаясь на маленьком парапете, начал снимать… Снимая, стоял на самом краю крыши... Конечно, было страшновато. Но когда уже спустился вниз и вновь посмотрел на крышу здания, туда, где находился несколько минут назад, и увидел свой флаг над рейхстагом, то понял, что рисковал не зря».

Этот снимок обошел весь мир и стал символом победы Советского Союза.

В отличие от других стран и регионов, на территории которых происходил Холокост, наш регион «обделен» фотодокументами, относящимися к периоду оккупации. Да, есть замечательная книга Михаила Пойзнера «Оккупация. Одесса: 1941-1944 гг.», в которой представлены документы и фотографии оккупированной Одессы. Но это не Холокост, вернее, не тот Холокост.

О расстреле евреев в Киеве имеются фотоматериалы: и колонна евреев, идущая в сторону еврейского кладбища, и расстрелы в Бабьем Яру. Мне не встречались фотографии из истории одесского гетто на Слободке или уничтожения евреев в артскладах на Люстдорфской дороге. Возможно, где-то они и хранятся – в архивах Германии или Румынии. А также не исключено наличие таких фотографий в частных архивах изуверов, принимавших участие в расстрелах и казнях одесситов.

ИзменитьУбрать
Л. Домовский
(0)

Вернусь к документам, предоставленным музею Людмилой Леонидовной Домовской. Это фотографии семьи, часть которой воевала на фронте, а другая была уничтожена в Богдановке. Фотографии и документы послевоенного времени: после войны Леонид Маркович долгие годы работал в одесском таксопарке. Справка, подтверждающая, что в хуторе Богдановка Доманевского района Николаевской области действительно находился лагерь, где принудительно содержались и истреблялись лица еврейской национальности. Согласно документам, гражданин Домовский Л.М. содержался в лагере (октябрь 1941 – март 1944 гг.), был свидетелем злодеяний и впоследствии давал показания на суде в отношении полицейских, участвовавших в массовых расстрелах.

И самое ценное – несколько листочков в клеточку, на которых Леонид Домовский записал свои воспоминания. В них и содержится история создания этого фото (орфографию сохраняю):

ИзменитьУбрать
(0)

«…не прошло 3-х дней как приехала комиссия по немецко-румынским злодеяниям. Меня вызвали, так как в это время я был единственный оставшийся в живых в Богдановке с лагеря. Комиссия была большая, человек 20. Старший был депутат верховного Совета СССР и много было офицеров, когда меня привели помню хорошо капитана. Они все посмотрели и не стали со мной говорить, а задавали вопросы: голоден ли я и почему так одет. И меня повели переодеться, когда меня переодели опять я вернулся, повторяю я был один, говорили, вернее я рассказывал до утра все что происходило в лагере и потом мне сказали: а теперь ты нам все это докажи. И утром я вел всю комиссию по следам расстрела и в барак и в силосные ямы и в яму, где происходил массовый расстрел. По окончания показания мне депутат СССР тов. Михайличенко дал документ, как случайно оставшийся в живых, который сейчас есть. Меня переодели обратно и фотографировали у ямы массового расстрела с мертвецами, а потом меня возили в Доманевку на очную ставку с полицаями, где я многих узнал и рассказал, что они делали и как убивали невинных людей, и это повторялось ежедневно. Однажды когда проходили войска ко мне, я жил у Левицкого, зашел офицер и говорит, что меня просит к себе полковник Курлянд дядя Миша, когда я пришел он мне все объяснил, что меня здесь убьют, так как я на очной ставке рассказываю всю правду и за это я пострадаю. И я поехал с ним в Одессу, квартира была над кинотеатром Горького, потом перешли на ул.Кирова 3. В Одессе встретил депутата Михайличенко, он меня устроил на работу на з-д им. Ленина. Он же послал меня на ул. Ласточкина 2, где дали мне фото, которая у меня сейчас есть. Потом меня вызвали на суд в Богдановку, когда судили начальника полиции Сливинко, и на очную ставку и я выступал на суде. 30 августа 1976 г. меня вызвали на суд в город Николаев, где я выступал как свидетель, повестка у меня сейчас сохранилась…»

В газете «Шомрей Шабос» (№44, 17.08.01) была публикация Л. Сушона «Юноша, победивший смерть», где автор называет фамилию мальчика с этой фотографии. Однако фамилия («Дымовский») и дата смерти указаны неверно.

Несколько недель назад наш музей посетил директор «Яд-Вашем» Натан Эйтан и подарил музею книгу «To Bear Witness Holocaust Remembrance at Yad Vashem», изданную в Иерусалиме в 2005 году. Материал о Богдановке проиллюстрирован фотографией Леонида Домовского – без упоминания его имени.

Надеемся, что благодаря нашей публикации эта фотография уже никогда не будет безымянной.

Возможно, придет время, и мы узнаем имя фотографа, который запечатлел Леонида Домовского – «мальчика из Богдановки», чья фотография стала символом трагедии одесского еврейства.

Евгения Лазаревна Клем(м)

ИзменитьУбрать
(0)

В музей пришло письмо от английской писательницы Сары Хелм, которая просит содействия в сборе информации о судьбе одесситки Евгении Лазаревны Клемм. Вот перевод письма:
«Я разыскиваю информацию об одной еврейской женщине, которая служила в Красной армии, попала в плен и была отправлена в Равенсбрюк в 43/44 г. Те немногие, кто выжил, вернулись домой, чтобы попасть в лапы НКВД и быть сосланными в Гулаг. Женщину, которой я интересуюсь, звали Евгения Лазаревна Клемм.

До войны она была преподавателем Одесского педагогического института (я думаю, она была историком) и даже принимала участие в Гражданской войне. Перед началом Второй мировой войны ей, должно быть, было лет сорок. Я думаю, она попала в плен под Симферополем или Севастополем вместе со многими другими женщинами военврачами и медсестрами. Нацисты не узнали в ней еврейку. Она выжила и вернулась в Одессу, но попала под издевательства сталинских приспешников, ее вышвырнули с работы и лишили дома. Она повесилась где-то в 50-х.

Насколько я знаю, у нее не было детей. Не знаю, была ли она замужем. Мне сказали, что в Одессе есть ее памятник, но вряд ли кому-нибудь ее имя о чем-то говорит. Я думаю, что ее история должна быть рассказана.

Я буду очень благодарна, если вы свяжете меня с людьми, которые могут помочь мне в этом поиске».

В поисках информации Михаил Рашковецкий обратился к одному из друзей нашего музея, который работает в Педагогическом университете. К сожалению, сообщил он, информации о Клемм не имеется. Недавно вышел сборник воспоминаний об истории Южноукраинского государственного педагогического университета им. К.Д. Ушинского «Это было недавно, это было давно…», и там нет упоминания о Клемм.

Возможно, поиск, не успев начаться, на этом бы и закончился, но…

У меня есть знакомый, Вадим Абрамович Короб. Во время очередной с ним встречи я рассказал все, что мне было известно о Евгении Лазаревне, и пожаловался на отсутствие какой-либо информации.
– Ты знаешь, у меня есть приятель – Игорь Андреевич Болдырев, с которым можно поговорить на эту тему.

Вооружившись номером телефона, созвонился. На встречу в главном корпусе Педагогического университета Игорь Андреевич пришел с книгой «Память огненных лет» – о выпускниках, студентах, преподавателях и сотрудниках института – участниках Великой Отечественной войны (Одесса: Маяк, 1990). И в ней на 75-й странице читаю:

Из воспоминаний Шуры Терлецкой:

«29 апреля 1945 нас освободила Советская Армия. Горько было сознавать, что мы, пригнанные на принудительные работы, собственными солдатами рассматривались как предатели. Нас заставляли признать, что мы добровольно работали на немецкое военное производство. Меня подвергли множеству допросов. Я находилась в лагере около Варнемюнде и только через год смогла вернуться на Родину. Поначалу в Одессе было очень нелегко: никакой квартиры, никаких документов и регулярные вызовы в НКВД, клеймо предательницы тяготело надо мной. В Одессе я нашла своего брата и бабушку. В 1949 году я вышла замуж и в 1951-м родила дочь. Работала бухгалтером. Только при Хрущеве репрессии ослабли, но полная реабилитация “восточных рабочих”, пригнанных из Советского Союза на принудительные работы в Третьем Рейхе, произошла только благодаря перестройке».

«Клем Евгения Лазаревна. Сербка по национальности. Участница гражданской войны. Работала в Одесском пединституте. Призвана по мобилизации в июле 1941 года. Служила в Приморской армии в качестве военфельдшера, военного переводчика. Защищала Одессу и Севастополь. Потом попала в плен.

В женском концлагере Равенсбрюк она совместно с другими узницами создала интернациональную подпольную организацию, возглавив русскую подпольную группу.

В газете “Правда” за 3 апреля 1982 года опубликован очерк журналиста Михаила Коршунова “Трилистник”, рассказывающий о деятельности подпольщиков. В числе боевых соратниц Евгении Клем, руководителей национальных групп были коммунистки Эрика Бухман, Роза Тельман (Германия), Мари-Клод Вайян-Кутюрье, Марта Дэрюмо (Франция), Мария Запотоцкая, Густа Фучикова, Зденка Неедлова (Чехословакия) и другие патриотки.

После освобождения из фашистского концлагеря Евгения Клем вернулась в Одессу. Жила просто, скромно, работая вновь учительницей. Временами ей было очень трудно, но вот что она напишет в одном из своих писем: “Я горжусь тем, что за всю 46-летнюю жизнь у меня не было ни одного дня, ни одной минуты, вспоминая о которых я могла бы покраснеть”.

С 1946 по 1952 год Евгения Лазаревна продолжала работать преподавателем на историческом факультете Одесского педагогического института. Выпускники тех лет с большой теплотой вспоминают ее – прекрасного специалиста, скромного человека, внимательного к другим.

В 1953 году Евгения Лазаревна ушла из жизни – не выдержало сердце».

Последнее предложение запомним.

– Я еще поищу ее фотографию, – сказал Игорь Андреевич.
Через несколько дней у меня появилась фотография Евгении Клемм.

Сара Хелм переслала текст посмертного письма Евгении Клемм, которое было адресовано ее подруге Александре Соковой: «Я больше не могу жить. Я не знаю, в чем моя вина. Может быть, она в том, что мой отец был сербом, который стал русским коммунистом … или в том, что я была военнопленной. Всю свою жизнь я всем сердцем любила свою Родину. Я любила свою работу; я была счастлива сознавать, что моя работа служит улучшению коммунистического общества; я всегда считала, что работать – это значит жить и бороться; не работать – значит не жить. Теперь я оторвана от моей кафедры и от моей работы; никто даже не позаботился объяснить мне, почему. Неужели я настолько ничтожное существо, что никто не смог сообщить мне персонально – никто со мной даже не поговорил. Я покидаю этот мир. Я прошу выполнить мою волю: перевести мои личные сбережения со сберегательной книжки, 5300 рублей, на счет Педагогического института.

Е. Клем 31 августа 1953 г.
Казань, ул. Кирова, д. 2/5, кв. 9. Соковой А.Н.».

В Интернете выложена книга Арона Шнеера «Плен», в которой упоминается Клемм:

«После падения Севастополя в июле 1942 г. в плену оказалось около 300 женщин-медработников: врачей, медсестер, санитарок. Вначале их отправили в Славуту, а в феврале 1943 г., собрав в лагере около 600 женщин-военнопленных, погрузили в вагоны и повезли на Запад. В Ровно всех выстроили, и начались очередные поиски евреев. Одна из пленных, Казаченко, ходила и показывала: “это еврей, это комиссар, это партизан”. Кого отделили от общей группы, расстреляли.

Оставшихся вновь погрузили в вагоны, мужчин и женщин вместе. … По дороге пленных мужчин высаживали на разных станциях, а женщин 23 февраля 1943 г. привезли в город Зоес. Выстроили и объявили, что они будут работать на военных заводах. В группе пленных была и Евгения Лазаревна Клемм. Еврейка. Преподаватель истории Одесского пединститута, выдавшая себя за сербку. Она пользовалась особым авторитетом среди женщин-военнопленных. Е.Л. Клемм от имени всех на немецком языке заявила: “Мы – военнопленные и на военных заводах работать не будем”. В ответ всех начали избивать, а затем загнали в небольшой зал, в котором от тесноты нельзя было ни сесть, ни двинуться. Так стояли почти сутки. А потом непокорных отправили в Равенсбрюк. Этот женский лагерь был создан в 1939 г. Первыми узницами Равенсбрюка были заключенные из Германии, а затем из европейских стран, оккупированных немцами…

Из книги А. Медникова «Доля бессмертия»: «Мы находились под постоянным наблюдением эсэсовок и полицаек, старших по бараку и всякой другой охраны. Но даже в этих условиях узницы находили возможность собраться вместе небольшими группами, чтобы поговорить по душам, вспомнить Родину, дружеской беседой поддержать ослабевших духом товарищей. Более того, почти два года у нас действовали тайные кружки по изучению иностранных языков и политическому самообразованию.

Руководила группами Евгения Лазаревна Клем.

– Пока нас держат за проволокой даже в самом лагере, – говорила она нам, – но в конце концов фашисты снимут ее. И тогда мы будем вместе с женщинами других национальностей. Надо изучать немецкий. Это нам пригодится в будущей борьбе.

И мы начали учебу. Каждую свободную минутку – а их было так мало – мы использовали для этого».

Советские женщины-военнопленные не раз поражали своих врагов и солагерниц единством и духом сопротивления. Однажды 12 советских девушек были включены в список заключенных, предназначенных для отправки в Майданек, в газовые камеры. Когда эсэсовцы пришли в барак, чтобы забрать женщин, товарищи отказались их выдать. Эсэсовцам удалось найти их. Оставшиеся 500 человек построились по пять человек и пошли к коменданту. Переводчиком была Е.Л. Клемм. Комендант загнал в блок пришедших, угрожая им расстрелом, и они начали голодную забастовку…

Среди женщин-военнопленных, прибывших в Равенсбрюк, тоже были еврейки. Г. Григорьева (Коган), скрывавшаяся под именем Наташи Козловой, называет, кроме Е.Л. Клемм, еще несколько евреек, живших под чужими именами в лагере: Марина Смолянская, Мария Клугман, Галя Матузова, Циля Гедалева…»

В примечании автор, ссылаясь на беседу с Г. Григорьевой, пишет:
«Е.Л. Клемм вскоре после возвращения из лагеря, после бесконечных вызовов в органы госбезопасности, где добивались ее признания в предательстве, покончила жизнь самоубийством».

Из моей переписки с Сарой Хелм:

«У меня состоялась консультация по вопросу об архиве СБУ (преемницы КГБ). Были озвучены те же тезисы, которые неделю назад высказал Николай Данилов, о деле взаимоотношений Клемм и КГБ: обвинительные вопросы (плен, лагерь, активная позиция среди заключенных) и попытка вербовки, как возможные причины, приведшие к самоубийству. Но это все предположения. Как я уже писал ранее, вероятность наличия в архиве КГБ материалов по делу Клемм ничтожно мала, но будем составлять запрос».

Встретив Эмму Августовну Гансову, зная, что ее родители Август Яковлевич Гансов и Бэлла Яковлевна Чаленко были преподавателями одесских вузов, поинтересовался, не помнит ли она Евгению Лазаревну Клемм.

– Евгения Клемм? Как же давно это было! И откуда я все это помню? Да, ведь были майские демонстрации, регулярные заседания кафедр. Я была сосем девочкой... Сколько же мне было? Одиннадцать, двенадцать... Атмосфера вокруг нее была тяжелой. Взрослые вполголоса обсуждали эту ситуацию: как ее постоянно дергают, не дают работать. Вам стоит поговорить со старейшими преподавателями Педина.

Эмма Августовна подсказала мне несколько фамилий преподавателей, которые могли бы помнить Клемм. Порекомендовала обратиться к Наталье Бахчевниковой, которая могла бы помочь организовать встречу с Евгенией Васильевной Владимировой. Переговорив с Владимировой, Наталья сообщила, что она помнит памятник Клемм, который был установлен на втором интернациональном кладбище.

Из работы «Моя бабуля», Губаревский Е., гимназия №3, г. Астрахань:

Всех пленных, измученных невыносимыми условиями, вывезли в местный пересыльный пункт, где продержали более месяца. Люди голодали, слабели. Антисанитарные условия, грубость и издевательство охраны увеличивали смертность среди пленных. Еще в Бобринске к колонне сталинградских пленных присоединили группу с Украины, среди которых находилась профессор Одесского университета Евгения Клемм, молодая, эрудированная женщина, владеющая несколькими иностранными языками, незаметно занявшая лидирующее положение среди пленных. Она поднимала настроение, укрепляла веру в конечную победу советского народа, в скорое освобождение из плена.

Пленных снова погрузили в вагоны и привезли в городок Зоест, расположенный под Дортмундом. Всех поместили в большом заброшенном зале и в течение 3-х дней небольшими группами вызывали к гитлеровским чиновникам, распределявшим их на работу на предприятиях Рейха. Всех отказавшихся гоняли по двору, били палками, травили овчарками. Пищу совершенно не давали, морили голодом. Тогда Евгения Лазаревна Клемм попросилась на прием к коменданту и от имени пленных, хорошо владея немецким языком, заявила: «Дальнейшие истязания пленных не принесут желаемого вам результата. На военную машину немцев никто не пойдет работать, а заставлять с применением пыток является нарушением международной конвенции о военнопленных». Что там в дальнейшем произошло, никто не знал, но в ту же ночь всех пленных срочно погрузили в вагоны и вывезли в концентрационный лагерь смерти «Равенсбрюк», находившийся в 80 километрах от Берлина. Лагерь охранялся гестаповцами. В надзиратели подобрали рослых женщин в военных мундирах, так называемых «аузерок», свирепых садисток, не выпускавших из рук хлыстов.

Через 32 длинных приземистых барака лагеря прошло более 130 тысяч женщин из 23 стран Европы, из которых более 90 тысяч были уничтожены. Всех советских военнопленных поместили в отдельный барак, лишили фамилии, имени, взамен присвоив номер. Так не стало военнопленной Аиды Аллавердян, а появилась узница №17526. В лагере – надругательства над людьми, избиение, каторжный труд, еда впроголодь. Крематорий, газовые камеры, и эта зверская машина «работала» день и ночь, унося все новые жертвы чудовищного произвола. Несмотря на кошмарные условия, в которых находились узники, в лагере существовало подпольное сопротивление, организующую роль в нем сыграла Евгения Лазаревна Клемм. Участвовала в этом движении и Аида Аллавердян. Несколько раз находилась она на грани смерти, и только солидарность членов подпольного комитета, энергичность их действий спасли ее и многих других узниц, казалось, из безвыходного положения.

Во время презентации сборника «История Холокоста в Одессе и одесском регионе» я познакомился с председателем общества «Одесский Мемориал» Николаем Николаевичем Даниловым. Он мне порекомендовал обратиться к Алле Алексеевне (к сожалению, не знаю ее фамилии), которая ведает погребальными книгами. Составил запрос с указанием приблизительной даты смерти и отнес Алле Алексеевне.

Из переписки:

«Сегодня был на кладбище, где и обнаружил памятник Евгении Лазаревне. Очень в этом помогла работница администрации кладбища Алла Алексеевна, которая оперативно дала информации о захоронении. Могила и памятник сохранились. Могила не ухожена: завалена листвой и сухими упавшими деревьями. Могила располагается почти по центру участка №66.
Привожу надпись на памятнике:
Клем Евгения Лазаревна
Род. 1898 Ск. 3.IX 1953
Преподаватель пединститута
Светлая память
не угаснет в наших сердцах
От группы преподавателей
педагогического института
и товарищей –
Ветеранов Войны».

Чуть позже состоялась встреча с Е.В. Владимировой, старейшим преподавателем Одессы. Она вспоминает: «Я не была лично знакома с Евгенией Лазаревной, но ее помню. Когда я пришла работать в педин, это уже была пожилая, грузная женщина, которая с трудом ходила по коридорам института. Она вела практику для студентов исторического факультета в одесских школах. Им было интересно. Жила она в коммуне. И повесилась на дверях своей комнаты. Почему повесилась? Не знаю. Помню, ее очень донимала администрация института. Ей постоянно урезали “часы” занятий. А в начале нового учебного года (1953) вообще оставили без работы».

Из рассказа Евгении Васильевны об истории появления памятника:
«В году 1955-м или чуть позже в Одессу должна была приехать представительная делегация бывших узниц лагеря Равенсбрюк. И это не только женщины из Советского Союза – были и из-за границы. Администрация университета перед их приездом, или после, этого я точно не помню, установила памятник. Они (администрация) были ошарашены тем, что одна из их преподавательниц оказалась лидером Сопротивления в немецком лагере, и приезжих интересует ее судьба».

Из переписки:
«Хочу Вас поблагодарить: за то, что обратились к нам; за то, что своей оперативностью в переписке, “зацепили” и “подсадили” меня на “дело Клемм”. За время поисков познакомился с прекрасными интересными людьми. Без их бескорыстной помощи (Эмма Августовна Гансова, Игорь Андреевич Болдырев, Наталья Бахчевникова, Николай Николаевич Данилов, Алла Алексеевна и др.) было бы труднее искать, а многого так и не удалось бы найти.
Мы еще в пути…»

Разыскания продолжаются. Многое еще предстоит узнать о жизни и причинах смерти Евгении Лазаревны Клем(м). Писательница Сара Хелм, с чьей подачи и началась вся эта история, собирается приехать в Одессу и взять интервью у тех, кто помнит Евгению Лазаревну. Если среди читателей найдутся те, кто сможет помочь в этом деле, дайте, пожалуйста, знать.

«Я … обращаюсь ко всему Одесскому населению, еврейскому и нееврейскому, с настоятельной просьбой подать мне руку помощи в деле выяснения исторической правды. Каждого, кто имеет (или знает, где имеется) какой-нибудь документ, манускрипт, печатный материал, сохранил в памяти или знает от других факты из истории евреев Одессы, относящийся к периоду времени от 1750 до 1830 года, я убедительно прошу поставить меня об этом в известность, дабы я мог снять копию или выписать интересующие меня данные». (Самуил Пэн, 1903 г.)

Это обращение актуально и сегодня. (В. Чаплин)


Наталья
01.02.2020 20:49

Здравствуйте!
На YouTube я случайно наткнулась на документальный фильм об узниках Равенсбрюка, в котором упоминалась Евгения Лазаревна.
Ссылку прикрепляю:
https://youtu.be/ZEOPbl1m7F0

Спасибо Наталья!

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №84-85 > Записки «музейной крысы»
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 07:22:11
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Jewniverse - Yiddish Shtetl Jerusalem Anthologia