+11

Интересный иудаизм
Каменная боль и вдохновенье

Анна Мисюк

Из старых еврейских кладбищ в Одессе уцелело лишь одно. Третье кладбище, утратившее, правда, в военные годы большую часть старых захоронений, стало приютом и могил, изгнанных со знаменитого Второго, разрушенного в 1977-м, и главной летописью истории одесских евреев за последние полвека. Там укрыт в углу памятник жертвам погрома 1905 года, там похоронены и Моше Дермбаремдигер, внук знаменитого цадика Леви-Ицхока из Бердичева, и советский писатель Ирма Друкер. Там и «раввинский угол» со строгими надгробьями-домами, и традиционные, по-старинному благородные памятники-стелы с закругленными ашкеназийскими навершиями, и современные, блистающие полированным гранитом и мрамором, изукрашенные портретами и барельефами, а то и круглой скульптурой, такой неожиданной на еврейском кладбище, что диву дается приезжий еврей-путешественник и хватается за видеокамеру — иначе никто не поверит.

Мы-то привыкли, мы понимаем, что памятники эти своим размахом и часто вычурностью призваны воплотить боль и память, это как последний крик, связывающий нас и тех, кто ушел. Выломавшиеся из традиции, отрешенные от еврейского духа, мы потеряли и тот язык, на котором века и века говорили с вечностью камни, под которыми упокоились наши предки. И теперь и мы, и памятники, которые мы ставим в память о наших родных, кричим и плачем на средне-советском языке.

А если вспомнить, как это было, что делали тогда, когда не резали пескоструем сцены на охоте и в кабинете при всех регалиях, не воздвигали скульптуру, изображающую рыдающую нимфу, или мраморную пушку, или вазу античного покроя?

Двадцатый век прокатился по нашей памяти и по двухсотлетним еврейским кладбищам нашего края. Мало что сохранилось, но то там, то здесь на территории бывшей «черты оседлости» проступают из-под земли старые камни разрушенных и заброшенных кладбищ и являют духовный портрет народа, запечатленный искусной символической резьбой.

Резной камень еврейских надгробий был отнесен к явлениям большого искусства уже в первой трети двадцатого века. Пожалуй, тогда же стало понятно, что этой традиции грозит исчезновение, и те, кто это ценил и понимал, постарались спасти для нас эту Книгу рельефов, сотворенных безымянными камнерезами в память пяти поколений евреев, живших на территории Белоруссии, Молдовы, Украины.

Одним из тех, кто десятилетиями вершил этот труд сохранения и пересоздания изображений со старинных надгробий, был художник и архитектор Давид Гоб?рман.

Давид Ноевич родился в 1912 году в Минске, 17-летним приехал в Ленинград и вскоре поступил учиться в Институт живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской академии художеств. Еще в студенческие годы его захватило увлечение искусством резного камня. Это искусство соединяло в себе два направления, равно близкие молодому художнику: архитектуру (музыку камня) и рисунок. Кстати, рисунку и живописи он учился у замечательного художника Николая Тырсы.

В 1937-38 годах он делает серию рисунков по рельефам старого кладбища в Минске. Ныне это кладбище не существует, и работы Гобермана — единственная память о нем.

Двадцать лет спустя, в 1957-58 годах художник осуществляет поездку по разоренным кладбищам Западной Украины и Молдавии. На этот раз он не всегда стремится точно воспроизвести материал, в рисунки врывается своеобразие авторского творческого видения, однако основные черты каменного канона сохраняются.

Тогда, сорок пять лет назад, мастер и не надеялся на то, что его графика по еврейским мотивам увидит свет. Но, к счастью, ему была суждена долгая жизнь, и к своему 85-летию Давид Гоб?рман подготовил выставку и изящный альбом из рисунков, полвека пролежавших под спудом. Перелистаем же эти страницы.

Резьба еврейских каменных стел необычайно богата по тематике. Ее задачей является выразить понятия, связанные с духовной сутью человека и его личными особенностями. При этом, согласно религиозным установлениям, сам человек не изображается, его присутствие лишь подразумевается в иносказании рисунка.

Так, например, человеческие добродетели могут быть воплощены в образах природы. Вот птица, читающая книгу, опускающая деньги в цдоку или кормящая птенца. Перед нами надгробья, посвященные женщине мудрой или щедрой, или доброй беззаветной матери. На надгробьях женщин, чье благочестие заслуживало особой памяти, изображалась Менора, которой часто сопутствовали силуэты ладоней, молитвенно осеняющих ее свет.

Часто художники-камнерезы вдохновлялись изречением из Талмуда, требующим при исполнении воли Б-жьей быть «смелым, как пантера, легким, как орел, быстрым, как олень, и сильным, как лев». Стилизованное изображение этих живых существ всегда является знаком учености и благочестия покойного.

Впрочем, лев, сохраняя высокое символическое значение, появляется в изображении, и если покойного звали Лев, то есть Лейб; так же олень или медведь сопровождают Гирша или Бера, силуэт рыбы — Фишла, а птица чаще всего означает женщину, носившую имя Фейга.

Мысль о смерти, особенно ранней, безвременной изображается как движение, роковое изменение, нарушившее, разбившее гармонию, покой. Лаконичные, но экспрессивные линии показывают нам оленя, пронзенного стрелой, или волка (Велвла), которого жалит змея, вот рядом с ласковым именем Фейгеле — улетающая птица — это и иероглифическое воплощение имени умершей и символ ее отлетевшей жизни. Удивительно трогательны в рельефах сюжеты, в которых условность символических изображений сочетается с повествованием о конкретно-личностных обстоятельствах: вот шесть птенцов сидят на ветках надломленного дерева — из жизни ушла мать шестерых детей, вот над опустевшим домом вознеслись благословляющие руки с разведенными попарно пальцами — это значит, что местечко потеряло коhена, то есть мужчину из рода, восходящего к первосвященнику Аhарону, а разбитый кувшин — скорбное известие о том, что предки покойного были левитами, чьей почетной обязанностью было подавать воду для омовения при служении в Храме. Образы сплетаются в рассказы, портреты, историю имен и семейные хроники. Фантазия вольна читать эти скупые изящные линии, даже если сами буквы эпитафий уже застланы мхом. Рисунки проводились глубже и резче. Вот жесткими линиями заточен лев в тесное пространство дома-могилы: значит, человек по имени Лейб был так силен и энергичен, что мастер выражает горестное недоумение перед той неумолимой силой, что сковала его. А птица, замертво упавшая на землю? Это девушка, уже помолвленная, но унесенная смертью внезапно, сбитая ею в полете расцветающей молодости.

Чем вы занимались, евреи, двести лет в этой зоне диаспоры? Вот вырезан в камне шкаф с книгами — знак просвещенности, вот из камня скульптурно выступает скрипка, а вот — рубанок и пила; утюг и ножницы не стыдно высечь в камне в память портного, а башмак — сапожника, встречаются и надгробья водовозов — на них изображены запряжка с бочкой...

В свободной импровизации народные художники-камнерезы сплетали на пространстве стел виноградные гроздья с цветами и плодами граната, и местечковое кладбище становилось каменным садом, в котором цвела идея плодотворности человеческой жизни, труда и веры.

Войны и погромы, эмиграция и ассимиляция — много причин для того, чтобы наследие еврейской национальной культуры почиталось почти что искорененным, но я видела на старом еврейском кладбище скромное надгробье с высеченной надломленной плачущей ветвью — значит, существует старинная традиция как источник вдохновения и мастерства. А если мы увидим выставку работ Давида Гобермана, чье 90-летие отмечается в этом году, то тех, кто готов черпать из этого источника, точно станет больше.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста