+11

Литература
Фитиль для керосинки

Михаил Садовский

Фитиль для керосинки

Михаил Садовский

Керосинка коптила уже несколько дней. От сладковатого чада мутило, и болела голова. Песя пыталась подкрутить фитиль, ж?лтым расслоенным ногтем зацепляла насечку кол?сика, но ничего не получалось. А сегодня с утра фитил?к еле заж?гся и стал гореть нехотя, пламя не поднималось больше чем на толщину ножа, чада никакого не было, и Песя успокоилась, что вс? само собой образовалось, значит, Б-г услышал е? молитвы.

Она грохнула почерневшую алюминиевую кастрюлю на огонь, но в этот момент пламя зашипело от сорвавшейся со дна капли, сделалось меньше, начало стрелять ж?лтыми искрами и вжиматься в щель для фитиля. На таком пламени супа не сварить, — поняла Песя и снова схватилась за медное кол?сико, только крутила его уже в другую сторону... но с тем же успехом...

— А, фарбренен зол сте верн! — Она подняла руку с растопыренными пальцами и потрясла ею чуть в стороне от собственного лица и прямо перед закопченным окошечком во лбу керосинки. — Их вел дермонен дир! — На душе, вроде, стало легче. Она присела на засаленную некрашеную табуретку, положила ладони на колени и после некоторого раздумья пошла одеваться. Через полчаса она вышла на крыльцо, посмотрела на серое небо, т?мную влажную дорожку и поплелась на станцию, и хотя это было совсем не далеко, для не? это был долгий путь. Е? ноги в приспущенных простых чулках резиночкой, натянутых на тренировочные брюки, больше походили на обрубки кривых деревьев. Криво сношенные каблуки фетровых ботиков «прощай молодость» шаркали по сырому песку и не обращали внимания на лужи по дороге. Песя шла изнурительно медленно и монотонно продолжала выговаривать, начатую на кухне речь: «Их хоб гемейнт, их велт дих нит фарлорен... фарбренен зол сте верн... а фремде зах, а фремде нишоме... ох, майне фис...»

Она доковыляла до когда-то покрашенной в синее палатки, и не обращая внимания, на то что окошечко наглухо закрыто, а на двери висит замок, постучала в фанерный бок. Внутри послышалось какое-то движение, и дверь вместе с замком в петле приоткрылась...

— Песе, вос вилсте?

— Их вил? — удивилась Песя. — Гиб а кук аф эм, их вил! Горништ! Их вил нор, зол зи бренен! Фарбренен зол зи верн!

— И что?

— Ёсиф, не морочь мне голову и дай мине фитиль...

— Фитиль, фитиль... — Толстый Иосиф скрылся на минуту в темноте палатки и через некоторое время высунул наружу толстую руку с двумя новенькими прошитыми вдоль ч?рной ровной строчкой фитилями. Песя бережно приняла их на свою ладонь, внимательно рассмотрела маленькими глазками и сунула куда-то за пазуху. Потом она с тяж?лым вздохом вытащила из кармана плаща непонятного цвета некое подобие кошелька и стала медленно расстегивать кнопку...

— Вс?. — отрезал толстый Иосиф, глядя на эти трагические приготовления Песи с расставанием денег и предвидя невыносимую сцену. — Вс?, Песя... Зай гезунт! Я тебя прошу! Иди домой. Ничего не надо искать! Ты поняла меня. Иди домой!

— Их хоб гезогт алемен — ду бист дох а вейлер ят!

Иосиф покивал ей головой, подтверждая, что он действительно, парень, хоть куда, и медленно закрыл дверь. Песя постояла ещ? немного лицом к закрытой двери, потом грузно повернулась и точно так же, как шла сюда, поплелась домой.

Завтра суббота, и хотя у не? никого не было, и она давно уже жила совсем совсем одна, она знала, что по заведенному закону, как привыкла с детства, приготовит вс?, чтобы у не? в доме было не хуже чем у других. И если Б-г решил, что ей надо так долго торчать на этом свете вместо того, чтобы давно уж снова встретиться со всеми своими родными и близкими, значит, так тому и быть!

Прид?т Агаша и накроет ей на стол и снова будет отказываться сесть с ней, а потом они пригубят по первой. Выпьют по второй и махнут по третьей, и если получится, поплачут, а тогда на душе станет легко и светло.

Она медленно шаркала по мокрой обочине и так живо вс? себе представляла, что ничего не замечала вокруг. Агаша же ещ? издали увидела е? и терпеливо ожидала, оперев дно матерчатой сумки на ступеньку крыльца, и не отпускала лямки ручек, чтобы они не опали. Песя так и прошла бы мимо, бормоча себе под нос, но когда она поравнялась с Агашей и уже, считай, миновала е?, та окликнула не очень громко: «Песя!»

Песя остановилась, смолкла на мгновение и, словно продолжая прерванный рассказ, глядя в лицо Агаше, продолжала: «И ты думаешь, он подвинулся? Не-ет. Он не подвинулся. Фарбренен зол эр верн!»... . . . . . . , его мать!

— Он нит фарбренен! — Напирая на «р», отпарировала Агаша. — Что ты с утра материшься и зачем потащилась на станцию?

— Я ходила и к Иосифу за фитил?м! Так ты знаешь? — Он мине выдал два и не взял ни копки...

— А что тебе так горело? Ты меня подождать не могла?

— Не могла... потому что морген из шабес!

— Я к Филипповой ходила, понимаешь? А потом шла к тебе — ты бы меня подождала.

— Тебя уже нет три дни, так что я буду ждать? Я себе пошла к Ёселе, зол эр зайн гезунт, а вейлер ят!

— Я тебе так скажу, Песя, но ты не обижайся, — он мог сам принести тебе этот фитиль.

— Он же не знал, что ты говоришь?!

— Не знал? А зачем ему знать? Просто зайти и занести фитиль. А если у тебя не коптит, так положить его за притолоку и пусть лежит — он есть не просит.

— Есть? Почему он должен просить есть...

— Я же и говорю. У тебя лежит Шл?мин костюм — что он лежит? Давно бы продала — но ты же сказала, что есть не просит.

— Это правда, — Песя остановилась. — А ты думаешь, твой Иван верн?тся? Что его часы лежат?

— Они не лежат. Они ходят.

— Ходят? Они ходят, как я... как я, они ходят... чтобы Гитлер так ходил... — Она поплелась дальше и была уверена, что теперь Агаша со своей тяжеленной сумкой будет тащиться за ней до е? дома. Но получилось совсем не так, как она разумела. Агаша вдруг обогнала е? и стала удаляться и, увидев е? спину, Песя сказала: «Их, хоб нит гешлоссен... я не закрыла...» — словно кроме как к ней домой у Агаши не было никакой дороги... После этих слов Агаша резко обернулась и пошла назад. Она остановилась перед Песей и протянула к ней руку: «Дай фитиль, я сама заправлю!» Потом опустила два белых лоскута в сумку сверху и молча отправилась впер?д.

Теперь Песе вообще некуда было спешить, и она остановилась перевести дух. Электричка прогрохотала совсем рядом, и Песя проводила глазами мелькающие между палаток, зданием магазина и милицией вагоны. Вс? было так привычно глазу, что взгляд ни на ч?м не останавливался. Стало тихо, потом зазвенел шлагбаум-автомат, и снова обычные пристанционные звуки пос?лка окружили е?. И они были знакомы с детства — так что к ним прислушиваться? С десяти лет она помнит вс? это... с десяти лет... подумать только... целая жизнь прошла среди тех же палаток, домов, звуков и лиц... нет, лиц — нет. Те, что жили здесь тогда, давно по большей части давно уже переселились на небо и не по своей воле... не своей смертью... а она зачем-то осталась... что ей было плохо уйти вместе со всеми там в гетто... все ушли... все... и она же тоже была с ними, среди них... и зачем-то осталась... по крайней мере, она знала бы, что они рядом, и было бы спокойней на душе. Она уже достаточно передохнула и заторопилась домой, потому что знала, что Агаша сама никогда не станет делать «гефелте фиш». Вот она, Песя, может слепить эти пельмени, которые та называет «Сибирские», она может, хотя ей противно есть эти пельмени из-за этого названия, но пусть так, а Агаша, сколько она е? ни учила, не может сделать фаршированную рыбу. Тут же стоит рядом и старается, как ей говорят, но не может... так она потом назло ид?т к Ёселе, бер?т у него кусок мяса, ну, это громко сказать кусок, и лепит свои пельмени... назло... но сейчас это нельзя... у не? пост... и потом Песах... поздно поздно в этом году... а уже их пасха совсем в мае... она опять будет отказываться есть... со своим постом, . . . . . . е? мать, ну она, конечно, права, но что же ей одной есть? Она, конечно, стол на всех накроет и положит им по хорошему куску — у не? же целый карп — и его, если как следует приготовить и добавить побольше булки, а потом как надо разделить так можно ещ? и соседям послать... но они теперь так мало едят... так мало... вс? оста?тся на столе... и одна она вовсе есть не может пока не поесть Шл?ма и е? девочки... она снова остановилась и подняла глаза в небо. «Генуг шен, генуг, Готеню, их бет дир, генуг... нито кун койхес, унд их кен нит мер, Готеню, их бет дир...» Она опустила голову и решительно пошла впер?д. Потом снова остановилась и вслух сказала «Эр форгессен, эр форгессен вос их хоб геблибн лебн...» здоровенная собака вздрогнула от е? восклицания и, поджав хвост, боком побежала в сторону. Песя сжала губы и с неожиданной скоростью двинулась к дому.

— Что он тебе подсунул? — встретила е? раздраж?нная Агаша. — Этот родственник хренов?

— Ёська? Что он тебе сделал?

— Мне? Он тебе сунул фитиль от керогаза!

— От керогаза! Цудрейтер!

— Да! И он не лезет!..

— Так разрежь его! Ещ? лучше — будет четыре фитиля! Прозапас!

— Ты что?

— Что? — удивилась Песя.

— Ты ещ? двести лет жить будешь? Четыре фитиля! Я уже час его режу твоими еврейскими ножницами — они же ни хрена не режут...

— Ой, вей цу майне ?рн! Я же ничего не успею! От, ч?рт, . . . . . . , его мать!

— Перестань ругаться... давай его топором разрубим!

— Кого? — Испугалась Песя.

— Фитиль! — прошипела Агаша. Она раскраснелась от возбуждения, платок съехал с гладких седых волос, охваченных гребнем чуть позади макушки, и ясно было, что в молодости она была красавица. Песя смотрела на не? в полном недоумении.

— Послушай, что ты сказала!

— Разрубим! Давай топор поставим по этой вот ч?рной нитке и сверху молотком!

— Нет. Не получится.

— Почему.

— Потому что топор ещ? хуже, чем ножницы. Когда жив был Шл?ма, он относил курей Кошеру. А теперь некому носить и нечего...

— При ч?м здесь Шл?ма? Ну, прич?м? — Они обе беспомощно опустились на табуретки и сложили руки на коленях.

— Дай мне этот ч?ртов фитиль, — сказала, наконец, Песя.

— Ты опять пойд?шь на станцию? — испугалась Агаша.

— Нет. Я больше никогда не пойду к этому шлимазлу, дай мине фитиль, я пойду к Смирнову, у него есть ножовка...

— Если про тебя говорят «мишугене» — это не значит, что ты дура...

— Так что, у него нет хорошего ножа, если есть ножовка?..

— Чисть рыбу! — встала Агаша. — Я сама пойду. Это быстрее.

— Если он дома, возьми к нему керосинку! — крикнула ей вслед Песя.

— А если нет? — донеслось уже от калитки.

— Так ты принес?шь е? обратно!.. — Она снова опустилась на табуретку. — Неугомонная, — соображала она. — Как была. Ничего ей не делается. Отца забрали. Мать умерла через полгода от сл?з. Маленького братишку в детдом забрали, он там от тифа умер, — так сказали. Е? родная т?тка забрала... и т?тка померла, а мужа е? на войне убили. И Агашиного убили... а дети? — Она стала вспоминать, куда делись Агашины дети, но почему-то всплывали лица своих. Она не хотела и не могла их прогнать, и забыла про Агашиных... потом лица девчушек испарились, и она тут же вспомнила, что, слава Б-гу, у Агаши детей не было...

— Ты знаешь, что он тебе сунул?! — внезапно прервала е? мысли Агаша. Песя молча смотрела на не?. — Он толще — не влезет!

— Откуда ты знаешь? Ты же не взяла керосинку.

— Смирнов сказал. Он знает.

— А, фарбренен зол эр верн, дер кнуйт!

— Нит фарбренен! — Напирая на «р», ответила Агаша.

— Давай по нему постучим, как по мясу, так он станет тоньше. — Предложила Песя. Агаша посмотрела и ничего не ответила. Потом взяла верх от керосинки и попыталась всунуть фитиль на место, но щель была явно тоньше, чем плотная ноздреватая материя.

Обе старухи стояли, опустив руки, и думали совершенно одинаково, хотя, конечно, не сговаривались и не знали об этом. Они думали, что если бы жив был Шл?ма или Иван, то уж наверняка бы что-нибудь придумал. Им показалось это настолько реально возможным, что обе заплакали одновременно тихо и горько, как только плачут в детстве или в беспомощной старости. Потом Агаша схватила верх от керосинки, второй фитиль и так быстро исчезла, что Песя не успела ничего произнести.

Она вернулась минут через двадцать, когда вокруг Песи вс? было в рыбной чешуе, молча установила принесенную деталь на поддон, полный керосина, и загремела спичечным коробком, вынутым из кармана. Огон?к нехотя мигнул несколько раз сквозь закопч?нное окошечко и уверенно повзрослел. Агаша поставила приготовленную кастрюлю на огонь, огляделась вокруг и безнадежно сказала: «Какая же ты неряха, Б-же мой, ты когда что-нибудь делаешь... даже лицо...»

— И что он сказал, этот шлимазл, — прервала е? Песя.

— Это я ему сказала, — возразила Агаша. — А ты лавровый лист не забыла? Ты всегда забываешь лавровый лист. Я ему дала его фитиль! — Добавила она угрожающе! — Так он вернул мне его обратно! — И она протянула Песе фитиль.

— Зачем мине этот фитиль? — поинтересовалась Песя.

— Я ему тоже сказала. Так он велел тебе передать, чтобы ты его положила за притолоку, а к Пасхе он сделает подарок.

— К Песах? — поправила Песя. Но Агаша не обратила никакого внимания.

— Он в лавку внутрь сказал и думал, что я не поняла.

— А ты поняла?

— Конечно, поняла! С кем он там сидит в темноте в лавке?

— Я знаю? Как это ты поняла?

— Поняла? Я уже столько лет с тобой ем фиш по субботам...

— И что он сказал?

— Что тебе надо подарить керогаз, так ты его достала с этими фитилями, будто их варишь вместо макаронов.

— И ты столько поняла?

— Нет. Я поняла только про керогаз... Но фитиль спрячь... может, правда, пригодится... — Агаша грузно поднялась и на ходу сказала в полоборота. — До первой звезды я вернусь, не волнуйся, и сама на стол накрою...

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста