+8

Мигдаль
Еще одно впечатление, от 23 сентября, немного заплутавшее во времени.

Еще одно впечатление, от 23 сентября, немного заплутавшее во времени.
«Когда прибываешь на мою могилу, даешь милостыню в мою пользу и произносишь эти десять глав Псалмов...., то я обязательно спасу твою душу. Я схвачу тебя за пейсы и вытяну тебя из ада, как бы то ни было, и каких бы плохих дел ты не совершил».
Рабби Нахман из Браслава.

На исходе Субботы от Мигдаля отчалил красавец автобус, больше похожий на сказочный лайнер, увозя 27 «мигдалевцев» в четвертое путешествие по святым местам — могилам еврейских праведников, вот уже несколько столетий рассыпанных как искры по просторным украинским землям. У каждого из нас в украинских местечках притаился маленький кусочек судьбы — старенькая фотография, семейные майсы, тугие для современного уха имена бабушек-дедушек - обветшавшие, но мистически прочные мостики из давнего прошлого. И вот впереди два дня, и пять остановок, а от предстоящего — холодок в животе, и мы готовы завершить этот круг, головокружительный оборот: и было и будет — соединяющиеся в одно... Мы уезжаем в безвременное, странно нетленное еврейское пространство в надежде, что наши молитвы, произнесенные на могилах цадиков будут услышаны их душами и долетят до Всевышнего. За нами в холодном космическом безмолвии наблюдает Луна, автобус наматывает на колеса ленту дороги для того, чтобы развернуть с другой стороны то, что каждый из нас ощущает как связь со своим прошлым, а значит со своей еврейской душой.
Остановка первая.
Пять утра.... Меджибож. Бешт. Колыбель хасидизма. Воздух напряжен и заряжен мистическим ароматом. Переступаем порог синагоги Бешта, и машина времени закрывает за нами двери. То, что было главным в хасидизме Бешта — полное отсутствие внешнего, упор на внутренние связи, внутренний огонь и мгновенное озарение проникает в тебя как подземный гул предстоящего землетрясения. «Слихот», примостившиеся на краешке стола, полочки с книгами — воображение подсказывает, что книги эти Бешта, печурка со старинным затвором, пронзительная предутренняя тишина, выдающая самый ничтожный шорох и невесомое трепетание. Все сокровенное, сложное и запутанное, накопившееся за прошедшие годы, зашевелилось, запросилось наружу.... И выплескиваются через край слова — у каждого свои, и знаешь - здесь обязательно услышат.
По улице Бааль Шем Това едем к еврейскому кладбищу, где похоронен великий праведник. Кладбище это уникально: одно из древнейших в Восточной Европе, основанное в конце 16 века. Воздушно-кружевные мацевы, зардевшиеся в мазках рассвета, присели на пригорке, словно притомившиеся путники. Они - немые свидетели оставшейся за порогом реальности еврейской истории. Над могилой Бааль Шем Това возвышается внушительное строение из белого кирпича. Почти мавзолей. Сердце слегка спотыкается об эту услужливость цивилизации: трудно, наверное, уйти от соблазна испортить хорошее лучшим. Аскетизм и естественная простота Бешта плохо находят общий язык с изысками современного способа хранить память. Но мы уже внутри оhэля, мерно раскачивается фигура Велвела Верховского в такт словам молитвы, и мы как настоящие паломники дружно гудим вслед за реб Велвелом — каждый о своем.

Остановка вторая. Ганнополь, Аниполь, Аннополь.... И снова провал во времени - резво трусят по проселочной дорожке лошадки, в повозке чинно, как матрешки сидят деревенские ребятишки, по глади реки почти синхронно вальсируют утиные семейства, рассыпают прямо под ноги свои осенние дары яблони и груши. Но не выходят на берег Сары и Ривки, Юдки и Мойши. Для евреев сегодня этот мир по ту сторону «реки». Еврейская цивилизация, которая пришла сюда, цвела, пускала корни и давала могучие побеги, боролась за существование, говорила на идиш и молилась на иврите, комментировала Тору и щедро делилась своей мудростью и энергетикой, исчезла безвозвратно в печах Катастрофы. Только редкие исключения — еврейские старички, уцелевшие крошечные общины — рождают искры надежды и веры в то, что эта глава нашей истории не закончена.

Остановка третья. Виледник. Снова нас встречают дивные мацевы, сросшиеся с травой и землей — остатки когда-то большого еврейского кладбища. Рядом ухоженный домик отражает белыми боками терпкие как зернышки граната лучи осеннего солнца. Внутри все те же скамеечки, подставки для зажигания свечей, книжные полки, на которых стоят Псалмы и книги. У изголовья могилы новенькая табличка, где написано, что здесь похоронен рабби Зуся, указаны годы его жизни. И снова тоненький болезненный укол — что-то не так - это алые лоскуты, намекающие на неистребимый огонь хасидской души, растопыренные под потолком вентилятором-невидимкой, колышутся как флажки на первомайском параде. Традиция строительства таких шатров - “оhэлей” пришла к нам из давнего далека. Сегодня домик над могилой, обустроенный отоплением и электричеством, дает возможность молиться там днем и ночью, в любую погоду, складывать книги, защищает могилу от осквернения. Но кажется, что другая муза, вторгается в гармонию, созданную Всевышним... Дай совет, Всемогущий, как быть, что же нам со всем этим делать? Увезти с собой каждый осколок надгробной плиты, расписанный завитками иврита, каждый выдавленный временем след от мезузы, каждую прореху на крыше с невидимым скрипачом? А пока мы щелкаем «цифровиками» в надежде сохранить этот затерянный, мир в просторной памяти персональных компьютеров. И снова возвращаются сказанные кем-то слова, что надо беспокоиться о том, что ты в силах изменить, здесь же ничто нам не подвластно, кроме памяти. Бессмертны души тех, кто лежит на этих кладбищах, бессмертны души, возносившие когда-то молитвы в этих синагогах. Бессмертны книги, написанные великими праведниками, невзирая на то, что дома учения их были осквернены и разрушены. Надо просто не отказываться делать то, что ты в состоянии сделать, даже, если это один шаг, один поступок.
Остановка четвертая, с сюрпризом
В Житомире мы не посещали могилы праведников, но здесь нас ожидал сюрприз. В синагогу, куда мы пришли на молитву, проездом заехал помолиться Главный раввин Украины Рав Азриэл Хайкин. Он тепло приветствовал Велвела Верховского и нашу «компанию» паломников. Между минхой и мааривом Рав Азриэл поздравил всех с наступающим праздником, и рассказал много интересных вещей о смысле Рош А Шана. На лавочке возле синагоги, непривычно вписавшейся в нутро современной пятиэтажки, сидели бок о бок житомирские а-иды, пожилые, молодые и не очень, вели неспешный местечковый разговор «о жизни», когда заходит праздник, будет ли выстроена новая синагога. И снова мысли ринулись в другом направлении — была, есть и будет происходить еврейская жизнь на этих устоявших пятачках (бастионах) диаспоры.
Остановка пятая, последняя. Вам случалось бывать ночью на кладбище? Нет? А мы побывали, ночью, в Бердичеве, том самом, где жил рабби Леви Ицхок, заступник евреев, славившийся своим состраданием к людям, и еще тем, что никогда и никого он ни за что не осуждал и во всем искал только добро.
В этом месте особая энергетика, не кладбищенская, гнетущая, но тихая, возвышенная, до краев наполненная почтением к тексту на надгробиях и тем, кто покоится под ними. Нога в ночных сумерках удивительно уверенно ступает по тропинке, окаймленной надгробиями похожими на исполинские валенки, позабытые какими-нибудь неведомыми пришельцами. И кажется, что провожатыми у нас те самые мудрые ребе, местечковые чудаковатые евреи, Големы и Гершеле Острополеры - все, с кем мы в знакомстве через еврейские майсы, легенды, рассказы Башевиса-Зингера и Лео Перуца. Мы доверчиво следуем за ними к оhэлю. Воображение уже рисует не нарядный новострой, а сложенное из столетий строение, покрытое патиной времени и причудливым орнаментом из косматых клочков изумрудного моха. И вводят в заблуждение круглое, заполненное розовым светом окошко наверху оэля, Луна, соперничающая с совершенством круга в бескрайнем звездном ореоле. И спешат на помощь бабелевские строки: «...Четыре поколения лежат в этой усыпальнице, нищей, как жилище водоноса, и скрижали, зазеленевшие скрижали поют о них витиеватой молитвой бедуина...». Последняя молитва на могиле цадика - возможность быть услышанными в этом году, — и мы стараемся вытрясти из закоулков желаний последние остатки, стремимся еще раз ощутить под рукой тепло (да-да, не удивляйтесь, именно тепло!), исходящее от надгробия. Звенят завершающими стакатто слова «за себя», «за Мигдаль», «за тех, кто просил передать»... Добрый, теплый свет души рабби Леви Ицхока струится из ладного окошка оhэля и освещает нам обратный путь не только к автобусу, не только домой, но к самим себе.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста