0

№127

Мигдаль Times №127

«Настоящее поэтическое благородство»

Евгений Голубовский

Так охарактеризовал выступление Семена Кесельмана в 1923 г. Эдуард Багрицкий, поэт, отнюдь не склонный к комплиментарным оценкам.

(0)

Как же получилось, что в кругу одесских поэтов начала 20 в. Семен Кесельман оказался на долгие годы забытым? Начнем с того, что поэтическая среда, в которую входили и Э. Баг­рицкий, и В. Катаев, и Ю. Олеша, и многие, многие другие, возникла в городе с 1914 года. Именно когда литературный критик П. Пиль­ский собрал юных мальчиков и девочек, чтобы прослушать их стихи (для «кастинга», сказали бы мы сегодня), то рядом с ним уже сидел Семен Кесельман, лет на десять старше тех, кого прослушивали.

Так вот, когда Кесельман начинал писать, в городе поэтической среды не было. Александр Митрофанович Федоров не в счет, он был и романистом, и драматургом, и лжеклассическим поэтом, но главным образом «хлебосольным хозяином». Живого учителя у поэтов в Одессе не было.

Кесельман входил в литературу, читая, много читая современную поэзию. И сегодня, когда благодаря подвижнической работе Сергея Лущика, которая завершена Ольгой Барковской и Аленой Яворской, можно год за годом познакомиться со стихами Кесельмана, путь его в поэзию становится понятным, зримым. Его увлечения, его разочарования и, в конце концов, его отказ от творчества.

Признаюсь, и я поэта Семена Кесельмана в окружении его младших современников, ставших вскоре знаменитыми, не разглядел. Я читал первые одесские альманахи – «Солнечный путь», «Шелковые фонари», и Кесельман в них, с его обычным для того времени подражанием символистам, не привлек моего внимания. В последующих альманахах Кесельман уже не публиковался. Но писал, но менялась его манера, стихи становились образней, точней, уверенней... Проследить это можно, извлекая его тексты из одесской периодики. И вот тут скрупулезное изучение Сергеем Зеноновичем Лущиком одесской литературно-художественной жизни принесло свои плоды. Он заинтересовался Кесельманом. Более того, нашел его вдову, а у нее – архив неопубликованных стихов и графики Семена Кесельмана.

Для меня, как и для многих, Кесельман открылся, когда я, расшифровывая, как в кроссворде, в «Алмазном моем венце» Валентина Катаева это имя – эскесс (так, с маленькой буквы, оно было написано в катаевском тексте), восхитился стилизованными «английскими» балладами этого поэта. И лишь потом узнал, что существуют папки с архивом Кесельмана. Поэт не погиб в гетто, как написал Катаев первоначально, – но после публикации Лущика внес правку в другие издания своей повести. Кесельман умер своей смертью в 1940 г. на руках любящей жены, сохранившей его архив.

(0)

Псевдонимом «Эскесс» Кесельман подписывал свои сатирические и юмористические стихи, а был он поклонником и отчасти учеником Саши Черного. И нужно сказать, его сатира и юмор вполне вписывались в ту эпоху. Когда Научная библиотека имени Горького выпустила томик избранных стихов, рисунков, миниатюр из одесского «Крокодила», туда вошло немало произведений Эскесса.

Сергей Лущик написал его краткую биографию. Но прочесть поэта по-настоящему мы можем только сегодня.

Вот заключительная строфа его первого стихотворения 1908 г.:

Мнится пир, сияющая зала,
Звуки вальса, счастья тихий стон, –
Мнится то, что вовсе не бывало,
Без чего вся жизнь – тяжелый сон...

Мальчик, отравленный С. Надсоном. Даже еще не Федоровым, Хорошо, что не на всю жизнь.

Но вот через два года – в 1910-м:

Ты песню мне споешь,
овеешь теплой лаской,
И звезды тихие блеснут далекой сказкой,
И будет видно нам сквозь вешнюю печаль,
Как реет за окном мерцающий февраль.

(0)

Даже если бы у этого стихотворения не было эпиграфа из Александра Блока, не оставалось бы никаких сомнений в том, что марево символизма, вечной женственности, звуковых аллитераций захватило и очаровало Кесельмана. Эти стихи публикует местная печать, автора начинают узнавать и принимать.

Перелистаем еще два года. 1912-й. В Петербурге звучат стихи Н. Гумилева и А. Ахматовой, в Одессе под влияние акмеизма попадает Семен Кесельман.

Лишь небеса, пылая,
Льют вечера дурман,
Да красный глаз трамвая
Маячит сквозь туман.

Немного отвлекусь. Какой интересный сборник можно было бы создать – «Трамвай в русской поэзии». Там были бы и Блок, и Маяковский, Гумилев и Мандельштам, Багрицкий и... Семен Кесельман. На годы запомнили поэты его строку «Я жду любви, как позднего трамвая...».

Но вернемся к творческому пути Семена Кесельмана. Акмеизм и стал последним увлечением поэта. Он не достиг футуристической виртуозности юного Семена Кирсанова или бунинского трепета в стихах молодой Веры Инбер... Почему?

Таланта не хватило? Не верится.

Исписался? Нет, нет и нет. Он легко и ярко писал, не изменяя своей манере, своим пристрастиям, даже жанру.

Скорее всего, в городе вновь-таки исчезла поэтическая среда. Пришла советская власть. Багрицкий, Кирсанов, Инбер уехали в Москву, Цагарели, разоблаченный как агент царской охранки, сбежал в Грузию. Сторицын уехал в Петроград. В Одессе исчезли журналы, газеты требовали «актуальные стихи». Багрицкий, работая в ЮгРОСТА, умел откликаться на злобу дня. Кесельману это было не дано.

В управдомы переквалифицироваться ему небыло нужды. Он окончил Новороссийский университет и мог работать юрисконсультом в советских учреждениях. А во всех этих конторах, типа треста «Геркулес», было не до поэзии. В 1923 г. еще выступил на поэтическом вечере. И умолк.

И продолжал в Одессе жить совслужащий Семен Кесельман.

Составляя этот сборник, мы столкнулись с проблемой. Можно было выбрать из наследия Кесельмана только, на наш взгляд, лучшие стихи, и автор предстал бы несколько идеализированным, а можно было показать все творчество, все, что сохранилось в его архиве. Составители сознательно избрали второй путь, веря в читателя.

Вот и вернулся благодаря проницательности Сергея Лущика, его трудолюбию и энергии в одесскую поэтическую волну Семен Кесельман. (Подчеркну, в этом и огромная заслуга Ольги Барковской и Алены Яворской, помогавших разбирать почерк поэта, сравнивать рукописи с публикациями в периодике.)

Вернулся поэт, чтобы определилось его место в одесской школе.

Будем же признательны всем тем, кто не только имя, но и творчество вернул нам спустя сто лет, чтобы мы объемнее представили, каким был Серебряный век одесской поэзии.

Я ЖДУ
Я жду любви, как позднего трамвая,
Гляжу во мглу до слёз, до боли глаз,
Творя волшбу, чтоб точка огневая
В конце пустынной улицы зажглась.

Я жду. В душе –
как Млечный путь в цистерне –
Лишь отраженья зыблются одни,
И грезится, что в сырости вечерней
Уже скользят прозрачные огни.

БЕЗБИЛЕТНЫЙ ПЬЕРО
Он был гость самый ранний
В залах почти пустых,
На маскараде в Дворянском собрании
В пользу глухонемых.

Все было в нем интересно:
Алые губы и жабо;
Глядя в лорнет, патронесса
Сказала: Comme il est beau!

Когда он приплясывал шустро,
Предвкушая торжество,
И дрожа, сияла люстра
На лаке туфель его,

В розовых облаках духов и света
Он входил уже в странную роль,
Как вдруг вспомнил, что он –
без билета,
Когда подошел контроль.

За спиной какого-то китайца
Хотел проскользнуть Пьеро,
Но, увы, заметили «зайца» –
И все стало вдруг скучно и серо…

Ах, вот она, жизни изнанка:
Красоты мало, нужен металл, –
А Пьеро ведь был служащим банка
И целый месяц о бале мечтал!..

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ
Гляжу: в окне веселом барки
В цветах, в лучах плывут к весне.
Но в памяти тревожно яркой
Не тает прошлогодний снег.
Там стража стужи все жесточе,
Там, мутным светом залиты,
Чугун и лед в провале ночи
Уносят черные мосты.
И – след колес неспешных гроба –
В снегу синеет колея,
И полны зимние трущобы
Смертельным криком воронья.
Кружа кромешными дворами,
Встречать навек я обречен
За сумеречными стенами
Все тот же день, все тот же сон!
Что сердцу ветра оклик вешний –
Оно за тишиной снегов
Поникло сломанной скворешней
В наплыве утренних ветров.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста