0

№149

Мигдаль Times №149

МЫСЛИТЕЛЬ, БУНТАРЬ И НОВАТОР

Мордехай ЮШКОВСКИЙ

Еврейская литература на языке идиш создавалась многими авторами в разных странах и во всевозможных жанрах, но только троих из них принято называть классиками – Менделе Мойхер-Сфорима, Ицхока-Лейбуша Переца и Шолом-Алейхема. Их имена стали корнями литературного древа идиш.

Менделе был старейшиной. Он был духовным отцом целого поколения еврейских литераторов, их признанным наставником. Из воспоминаний его современников восстает картина совершенно необычного для еврейской творческой среды трепета и почета, с которыми относились к нему писатели его времени. Не зря ведь обращение Шолом-Алейхема к нему «зейдэ» (дедушка) настолько укоренилось в литературных кругах, что стало практически его вторым псевдонимом.

(0)

И.Л. Перец вспоминал о Менделе: «…Он, старик, был выше нас всех на голову. Его глаза сияли и светились особым покоем и достоинством, будто говоря: “Я свое сделал, теперь же вы делайте свое… Я все вижу, все читаю, пожалуйста, я жду!”»

Э.Л. Левинский мечтал, что когда-нибудь в Эрец Исраэль будет создано еврейское государство «с еврейскими поездами, с еврейскими буфетами и еврейскими киосками, в которых будут продаваться полные собрания сочинений Менделе Мойхер-Сфорима».

А Шолом-Алейхем писал просто, но красноречиво: «Нет, Менделе Мойхер-Сфорим в жизни – это не тот Менделе Мойхер-Сфорим, что в книгах. Менделе Мойхер-Сфорим в жизни сам – книга».

В чем же причина такого почитания Менделе? Что так притягивало к нему еврейские литературные силы той эпохи? Несомненно, ответ заключается в том, что он был «халуцем» (первопроходцем) практически во всем, чего касалось его перо: стилистика, тематика, идеи, мотивы, драматизм образного повествования и т.д.

Литература на идише существовала и до Менделе, но мы называем его первым классиком, ибо ему претили трафаретные образы и сентиментально-мелодраматический характер описаний, укоренившийся в литературе доклассического периода. Он не ставил целью выдавить из читателя в начале слезу сострадания, а в финале – радостное умиление. Он пришел в литературу не затем, чтобы лишь сочувственно гладить и успокаивать.

Распахнув дверь национальной литературы, он стал неким духовным доктором, обнажая гноящиеся раны на теле еврейского народа. Он вник в глубины жизни простого еврея во всех ее проявлениях. Он плакал, страдал и вздыхал вместе с этим евреем, пытаясь приободрить его, но не имея в то же время цели уверять читателя, что все будет хорошо. Менделе ставил перед читателем жестокое зеркало: «Посмотри, как выглядит твоя жизнь! Посмотри, насколько ты жалок, убог, нищ и немощен! Разве это та доля, которая полагается тебе в Господнем мире? Разве такого существования ты достоин? А? Нет? Тогда встань, сбрось с себя бремя пассивности и подумай, как изменить свою жизнь и жизнь своих детей!»

Менделе хотел пробудить еврейский народ, хотел заставить его искать путь к изменению, поэтому он поставил во главу своего творческого метода художественное преувеличение. Зачастую он рисовал действительность в более черных красках, чем она была на самом деле. Его персонажи казались чересчур жалкими, униженными, боязливыми. Если он описывал местечко, то делал его неприглядным до омерзения. Откуда это желание утрировать действительность? Ответ прост: он стремился заставить читателя пробудиться, встряхнуться и искать выход, не смиряясь с положением.

Если относиться к методу гиперболизации Менделе, не вникая в его суть и цель, можно прийти к ошибочному мнению, как это случилось с израильским литературным критиком Авраамом Каривом (Криворучко), для которого на заре израильского государства было невыносимо сопоставление образа «нового еврея» – мускулистого, светловолосого, держащего в одной руке лопату, а в другой винтовку, с теми евреями, которых изображал Менделе. Карив неоднократно обрушивался на писателя с уничтожающей критикой, обвиняя его чуть ли не в антисемитизме, выражая при этом полное неприятие образа галутного еврея.

Эта беспрецедентная критика игнорировала тот факт, что Менделе можно отнести к творцам современного иврита. Об этом очень красноречиво говорил Бялик. В 1914 г. он резко раскритиковал М. Усышкина, который отклонил просьбу Менделе о приеме в одесскую ассоциацию любителей иврита. Бялик называет «дедушку» «основоположником ивритской стилистики».

В 1927 г., выступая в Тель-Авиве на приеме по поводу визита Шолома Аша и Переца Гирш­бейна, Бялик был еще более категоричен: «Если бы не Менделе, мы бы даже не посмели думать об иврите как о разговорном языке и не пришли бы к ивриту как разговорному языку в такой широкой мере... Но Менделе гениально уловил момент, когда раскрылись небеса, и сосватал оба языка. Именно он привил пластичность иврита литературе на идиш, и он же наделил иврит живучестью идиша».

Менделе в начале своего пути пишет, в основном, на иврите, действительно превращая его в современный разговорный и литературный язык. Он пишет учебники, в том числе «Историю природы», педагогические манифесты, художественную прозу, полезный календарь и т.д. В 1864 г. он переходит на идиш, отчетливо понимая, что идет против течения. Он говорил: «Наши писатели, словесники, смотрели на идиш сверху вниз с огромным пренебрежением… Мысль о том, что, творя на идише, я унижу себя, мучила меня. Но желание принести пользу победило ложный стыд, и я сам себе сказал: “Будь что будет, я защищу отверженный идиш и принесу пользу моему народу”».

Как было сказано выше, Менделе ступил на непроторенную дорогу, совершил неслыханный прорыв, превращая язык кухни и базара, язык служанок и извозчиков в современную литературную речь, очищая при этом идиш от налета излишних германизмов и славянизмов, поддерживая в нем, с одной стороны, пласт еврейской традиционной лексики, а с другой – формируя понятия и термины, соответствующие его времени. Но самое главное – его язык звучит настолько свежо и ярко, что, даже читая его произведения сегодня, мы не ощущаем в них ни малейшего налета архаичности.

Язык для него был средством, а не целью. Он писал на народном языке не столько во имя его развития, сколько для того, чтобы донести свои идеи до широких масс, до своего верного читателя – того самого «еврея, у которого даже, когда он смеется, текут слезы, даже когда он поет что-то веселое, то слышатся стоны и вздохи». Ибо Мен­деле предварял свои произведения признанием: «Грустна моя мелодия в хоре еврейской литературы…»

Проблематика, которую он затрагивал, поражает широтой спектра, смелостью и решимостью автора идти против течения, против устоявшихся многовековых норм патриархального общества, стремлением обновить, изменить, улучшить… При этом он пытался синтезировать национальные и универсальные ценности, нормы еврейского традиционного образа жизни с требованиями современной эпохи и просвещением.

Менделе одним из первых в нашей литературе подал голос против униженного положения женщины в еврейском патриархальном обществе. В его первом произведении на идиш – «Дос клейнэ мэнчелэ» («Маленький человечек») – мы встречаем один из первых феминистских образов – ребецн, которая испытывает боль и негодование, говоря о статусе еврейской женщины: «Что я могу поделать? Когда заходит речь о нас, женщинах, и я задумываюсь о нашем темном и горьком положении, во мне просто кровь закипает».

Автор этого драматического монолога, Мен­деле пишет: «Я признаюсь, что впервые в жизни мне пришлось серьезно обдумать униженное положение женщин, понять их сердце и пожалеть их. Наверняка так же чувствует себя гой, хороший просвещенный гой, когда он обдумывает положение евреев, понимая их важность и очень жалея их из-за тех обид, которые наносят им другие народы».

Горюя о судьбе еврейской женщины, Менделе затронул еще более болезненную тему, которая вообще была вне «повестки дня» в еврейском обществе, – «торговлю живым товаром». Он создал целый ряд произведений, которыми бросил обвинение обществу: наряду с синагогами, бейт-мидрашами и молельными домами были в еврейских городах и местечках и другие «дома», о существовании которых все знали, но предпочитали закрывать на это глаза.

Одним из примечательных произведений на эту тему является рассказ «Эйдл» – о девушке из бедной семьи, которую злой рок загнал в публичный дом, что, в конце концов, довело ее до самоубийства. Неистовая боль и негодование чувствуются в каждом слове автора, когда он раскрывает методы, которыми действует мафия сутенеров: «Ой, эта афера – не более чем глупость и бандитизм… Господи, люди делятся на мужчин и женщин, но независимо от этого, они ведь должны оставаться людьми, с душой, человечностью, чувствами – у них ведь должно быть иначе, нежели у животных… Из-за безысходности, не понимая, что делает, она угодила в жуткое положение. Один Б-г знает, в чьи руки она попала… “Там” для нее открылся мир, полный несчастий. С ней случилась страшная беда, которая случается почти каждый день со многими еврейскими девушками, такими же пропащими душами, как и Эйдл».

Иллюстрация к повести «Волшебное кольцо»

(0)

Эту же болезненную тему мы встречаем и в рассказе «Утро в Глупске», в повести «Волшебное кольцо», в повести «Стена плача» и др. И везде чувствуется боль автора и упрек всему еврейству за то, что оно позволяет в своей среде нечто подобное.

География жизни Менделе довольно широка. Родился он в Копыле (Белоруссия), затем были Каменец-Подольский, 10 плодотворных лет в Бердичеве, потом – Житомир, и последние 36 лет – в Одессе, с длительными перерывами на Вильну, Женеву и др. Но в его произведениях мы находим совсем другие географические названия, ибо Менделе – создатель традиции «говорящих имен», мастер подтекста. Некоторые из этих названий понятны русскоговорящему читателю – Тунеядовка, Глупск, Тетеревка (от имени реки Тетерев, на берегах которой находится Житомир), Злодеевка, Безлюдов, Пятигниловка (название реки, на берегах которой расположен Бердичев – Гнилопять), а также названия, производные от ивритских корней: Кабцанск (от кабцн – нищий), Цвуячич (от цавуа – лицемер), Кеса­лон (от кесил – глупый) и т.д. Названия эти не случайны, они сами по себе предопределяют ход повествования и придают ему резко сатирический характер.

Менделе – по натуре путешественник. В доодесский период своей жизни он ездил со своей лошадкой и будкой из местечка в местечко, продавая книги религиозного содержания и беллетристику (сфорим ун бихэр), а также обрядовые принадлежности (ташмишей кдуше), встречал огромное количество людей, выслушивал их рассказы, которые впоследствии служили материалом для его произведений. Но он интересовался не только единичным евреем, не только «маленьким человечком». Его глубоко волновало еврейское общество в целом, особенно его недостатки и неприглядные стороны. Критический взгляд на устройство еврейской общины, вовлеченность в общественную жизнь практически превратили Менделе в первого в новой еврейской литературе борца с общественной коррупцией. Многие его произведения на эту тему звучат очень современно, нередко возникает ощущение, что и не прошло 120-140 лет со времени их написания. Он осветил прожектором своего творчества именно те отрицательные явления, с которыми сталкивается еврейское общество и по сегодняшний
день, независимо от своего географического положения.

Вершиной антикоррупционной тематики у Менделе стало остросатирическое произведение «Такса, или Банда городских благодетелей», написанное в 1869 г. и вскрывающее неприглядное поведение руководителей общины Бердичева, называемого в данном случае «Глупск». В предисловии драмы Менделе приводит письмо, полученное им от группы жителей города, которые жалуются на беспредел, устроенный предводителями общины, на казнокрадство, беззаконие, «затыкание ртов» тем, кто осмелился протестовать против безобразий, творящихся в городе:
«“Городские благодетели” повсюду сумеют оправдаться… У них есть поверенные, лоббисты, которые берут себе высокие жалования из наших денег, нашей крови… Мы хотим испробовать еще одно средство – опубликовать эту историю… Мы умоляем Вас, реб Менделе, сделайте мицву и напечатайте эту историю. Наши имена мы не можем пока раскрыть, но Вы должны знать, что в нашем письме вопиет к Вам глас разбитых сердец многих несчастных евреев, это голос бедняков, нуждающихся, ремесленников, забитых людей, которых душат, как котят, не дают поднять голову. Это голос обездоленных женщин и детей, чьих мужей и отцов отправили в ссылку или посадили в тюрьму, это голос многих забитых и загнанных сынов Израиля. Услышьте, реб Менделе, этот голос, и опубликуйте эту историю. Может, из нее взрастет что-то хорошее не только для жителей Глупска, но для других еврейских городов».

Драма «Такса…» стала продолжением этого письма. Менделе вновь прибегнул к приему «говорящих имен». У каждого имени в списке действующих лиц есть подтекст, характеризующий персонажа. Здесь мы встречаем, например, борцов за социальную справедливость – Шлойме Векера (на идише – «пробуждающий») и Гедалью Пикгольца («дятел» – тот, кто пытается достучаться до сознания жителей города). Этих двух персонажей Менделе характеризует как «представителей современного мира» в надежде, что тот будет более справедливым, более гуманным.

«Такса…» не прошла безнаказанно для Мен­деле. Ее публикация вызвала такой скандал в Бердичеве, что он был вынужден покинуть этот город и вместе с семьей переехать на 40 километров севернее, в Житомир, но и там «Такса…» аукнулась: его провалили на экзамене на звание казенного раввина.

Особо следует остановиться на отношении Менделе к сионизму и Эрец Исраэль. «Дедушку» нельзя причислить к сторонникам политического сионизма. Из-за этого он стал предметом политических дискуссий. Одним из основных его оппонентов был видный деятель «Ховевей Цион» Мойше-Лейб Лилиенблюм. Тем не менее, духовная двухтысячелетняя непрерывная тоска по Сиону не обошла творчество Менделе стороной. Особо четко она прослеживается в романе «Путешествие Вениамина Третьего», изданном в 1877 г. (первый русский перевод в 1885 г. назывался «Еврейский Дон-Кихот»).

Менделе создал еврейскую версию Дон-Кихота и Санчо Пансы – у него это Вениамин и Сендерл. В их странствиях тоска по Сиону является путеводной звездой. Вот отрывок из их беседы о Святой Земле, которая в сознании двух убогих евреев из Тунеядовки предстает совершенно реальной:

– Тот самый дракон, с помощью которого царь Соломон дробил камни для священного Храма? – несмело вставил свое слово Сендерл.
– Да, душа моя, да! Там – страна Израиля, там заветные места. Хотелось бы тебе там побывать?
– А тебе хотелось бы?
– Вопрос! Хочу, Сендерл, хочу и вскоре буду там!
– Завидую тебе, Вениамин! Ну, и наешься же ты всласть рожков и фиников! Го-го!
– И ты, Сендерл, сможешь есть то же, что и я. И тебе в стране Израиля причитается такая же доля, как и мне.
– Доля, может быть, и причитается, да как туда попасть? Ведь там султан хозяйничает…

Классика всегда остается актуальной.

Вениамин Третий и Сендерл путешествовали по сценам многих театров, их играли на многих языках. В 1988 г. в постановке московского театра «Эрмитаж» они уже не выглядели униженными и потерянными. Они распрямились и шагали гордо, припевая «Арца алину» («В страну Израиля мы взойдем»). Таким образом, произведение Менделе, не ассоциировавшего себя с сионизмом, получило, спустя десятилетия, сионистское звучание. Мечта Вениамина и Сендерла осуществилась перед глазами их потомков.

Хочется верить, что и сегодня, 100 лет спустя после кончины великого классика, еврейский народ не забудет «дедушку», будет читать и изучать его произведения, чтить его память, применяя его уроки к своей действительности, как и полагается благодарным внукам.

Будем же надеяться, что одесский писатель Ирма Друкер ошибся в своем грустном пророчестве: «Менделе говорит и доказывает, просит и умоляет, и вдруг падает его палка, и рука его беспомощно опускается, без какой бы то ни было минимальной надежды на то, что его просьбы и аргументы будут услышаны, что его молитвы будут восприняты! Хоть иди и кричи во весь голос: я Менделе!..»

Перевод цитат с идиша и иврита
М. Юшковского

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста