БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №149 > МЕНДЕЛЕ В ОДЕССЕ
В номере №149

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

МЕНДЕЛЕ В ОДЕССЕ
Подбор материала Ольги КСЕНДЗЮК

Из воспоминаний Семена Дубнова

ИзменитьУбрать
Здание Талмуд-Торы
(0)

«…Насколько Менделе был несносен в коллективной дискуссии в комиссии, где он своими импровизациями нарушал ход прений, настолько он был интересен в интимных беседах, где я ему предоставлял возможность вести длинные монологи.
…Бывало, соскучусь по старом друге, если долго его не вижу, и направляюсь к нему знакомою дорогой, от приморского конца Успенской улицы, до того конца ее, который упирается в Дегтярную улицу, где на углу красуется большое новое здание Талмуд-Торы. Вхожу во двор и поднимаюсь на верхний этаж, где в больших апартаментах живет заведующий. Абрамович недавно встал после дневного отдыха … и я застаю его одиноко сидящим за письменным столом в кабинете или у столика за занавеской, отделяющей спальню от кабинета. Он читает или пишет и производит впечатление напряженно думающего человека. Обыкновенно он уже с первого слова восклицает: “А знаете, о чем я сейчас думал?” – и пойдет дальше развивать мысль, которая его сейчас занимает.
...Он обладал редким свойством, присущим только избранным умам: он мог жить один с своими думами, не испытывая той душевной пустоты, которая заставляет людей бежать от самих себя в толпу; он мог непрерывно беседовать с самим собою, если не было близко родственной души, которой он мог бы поведать свои заветные мысли, искания, догадки и порою гениальные разгадки»
.

ИзменитьУбрать
Одесский Привоз
(0)

Из воспоминаний Софии Дубновой-Эрлих

«Язык Менделе был выразителен, но далеко не безупречен … импровизации Менделе всегда приковывали внимание – будь то в беседе с глазу на глаз или за чайным столом. Его появление в кругу гостей вносило особую ноту в разговоры, которые редко выходили за пределы постоянной темы – административный и общественный антисемитизм. Старый писатель решительным жестом отстранял эту тему: ему хотелось говорить о другом.
По пути к нам он впитывал в себя запахи, краски и звуки одесской улицы; подолгу простаивал на Привозе – огромной базарной площади, заполненной толпами и запруженной телегами ... В замкнутость нашего жилья врывалось с его приходом дыхание города, и людям становилось не по себе. Старый писатель овладевал разговором, и нередко в его глазах загорались озорные искорки, изобличая желание эпатировать окружающих неожиданным горьким парадоксом.
Перед слушателями появлялся не только зоркий наблюдатель, но и беспощадный сатирик, любивший свой народ по-некрасовски – “с печалью и гневом”. Монотонные жалобы на разные “гзейрес” [напасти – идиш] казались ему пресными, и однажды он раздраженно буркнул: “В мире есть только два настоящих антисемита, первый – это Б-г, а второй – я”.
...Менделе не любил публичных выступлений, но, поддавшись настояниям друзей, согласился участвовать в диспутах, происходивших в клубе “Беседа”. Когда папа, считавший логическую последовательность обязательной для участников дискуссий, уличил своего друга в противоречии, сопоставив точки зрения, высказанные на двух очередных собраниях, Менделе сердито пробормотал: “Разве я обязан каждую субботу говорить одно и то же?”»

Бен-Ами – о встречах «одесского кружка с Абрамовичем во главе»

ИзменитьУбрать
Спасательная станция в Люстдорфе
(0)

«Часто мы настоящими лаццарони валялись часами на берегу моря, отправлялись в прогулки по окрестностям, чаще всего в так называемый "сад Шульце", находящийся верстах в двух от Люстдорфа. Как-то светло на душе становилось среди этих чистеньких длинных улиц с двумя рядами приветливых, красиво выкрашенных белых домов, большею частью с зелеными железными крышами, зелеными ставнями, с выбеленными каменными оградами. Сад же Шульце, с его большими тенистыми деревьями, столь редкими на юге, с его зелеными лужайками, богатыми цветниками, множеством беседок, представлял собой поистине райский уголок.
Мы усаживались все с женами и детьми за круглым деревянным столом, в тени большой яблони, стоявшей в самом уединенном месте, где было так уютно, так хорошо. На столе немедленно появлялся большой кувшин сметаны, да еще со свежим хлебом вдобавок. И начинался кутеж, как подобает четырем еврейским писателям, собравшимся вместе. И как дружески и тепло лилась беседа среди этой милой идиллической обстановки и ласковой летней природы! И как часто, помню, оглашался ясный прозрачный воздух звонким, чисто детским смехом, каким могут смеяться только писатели, эти вечные дети...» (Бен-Ами. Фруг (Воспоминания) // Рассвет, 1917. – № 10-11.)

Из воспоминаний дочери Менделе – Надежды Абрамович

«…отец любил совершать прогулки по разным местам. Обычно его сопровождали зять (мой муж, В. Абрамович) или художник Кишиневский. С последним отец любил ходить по людным местам – в порт, на толкучку и т.д., в поисках интересных типажей. ...Во время прогулок встречавшие отца знакомые, зная его рассеянность и близорукость, всегда приветствовали его первыми, даже дамы.
Один раз во время дачной прогулки отцу показалось, что издали ему кланяется почтенная дама в пестром платье... Он вежливо приподнял шляпу, но, поравнявшись с ней, увидел... корову!»

Из статьи Шуламит Шалит «Он крылья расправлял, взлетая…»

«В 1964 г. в Польше на идише вышла историко-биографическая повесть Ирмы Друкера "Дер зейде Менделе" – "Дедушка Менделе". Жительница Хайфы, Иона Эшель, не профессиональный литератор, но женщина образованная, с тонким чувством юмора, была настолько очарована содержанием и стилем книги, что, уже будучи больной, взялась за его перевод на иврит и посвятила ему два последних месяца жизни – февраль и март 1974 года. Но не успела увидеть плоды своей работы.
Тогда друг семьи Менаше Гефен, редактор и знаток идиша и иврита, взялся за доработку текста и редактирование, и книга "Саба Менделе" была опубликована в Израиле в 1975 г. как дань светлой памяти переводчицы.
Одна из глав книги называется "За одним столом с Толстым". Из биографии Менделе известно, что после многих скитаний в 1881 г. он поселился в Одессе и стал директором реформированной еврейской школы. По-русски Мойхер-Сфорима все называли Соломон Моисеевич, под этим именем он фигурирует и в книге. Вот один эпизод. Раз в неделю директор посещал по уроку в каждом классе. На переменах он часто стоял у окна кабинета и наблюдал за возней мальчишек во дворе, радовался играм и проделкам озорников и с жалостью смотрел на бледных и тихих детей, не принимавших участия в играх. Его надеждой были первые. Из таких вырастет новое поколение. Потомков Иакова не удастся согнуть.
Однажды он увидел, как кто-то из учителей вмешался в детскую возню, остановил поединок двух бесстрашных потомков Иакова и разогнал ребят… Соломон Моисеевич вызывает к себе этого ревнителя порядка и отчитывает его. "Вы кого хотите воспитать – боязливых, бегущих собственной тени? Нам нужны дети – дети, а не дети-старички. У евреев, куда ни глянь, слышишь одно – дух да душа, а нам нужны простые нормальные люди, с плотью и кровью, дети – живые и здоровые, и люди – живые и здоровые".
Другой эпизод. Перед Менделе стоит бюст Льва Николаевича Толстого, вылепленный и подаренный ему бывшим учеником. Он смотрит на него и записывает: "Если ты сидишь за одним столом с Толстым, это, знаете ли, обязывает подтянуться – надо сметь, дерзать, не сдаваться, стать выше самого себя".
Потом его взгляд падает на кипу бумаг. Вот жалоба учителя языка и литературы. Начинается она изложением проблемы с учеником Нехемьей, с Молдаванки. В школу приходила его мать. Весь хлеб, имеющийся в доме, мальчик переводит на лепку фигур из мякиша, а ей оставляет одни корки. Но суть письма открывается ниже. Ах, вот оно что, ученик досаждает и лично пишущему. И другие учителя жалуются, что мальчишка, на потеху товарищам, лепит на них, учителей, карикатуры, подрывая их авторитет.
Соломон Моисеевич красным карандашом пишет в верхнем углу жалобы, наискосок: "Прежде всего ознакомиться с работами юного скульптора, возможно, в нем скрывается талант, может, это будущий Антокольский?"» (7iskusstv.com)

ИзменитьУбрать
Малый Фонтан
(0)

Из воспоминаний Ирмы Друкера

«Менделе, который по натуре не был слишком дружелюбным, который не так уж легко мог ужиться с людьми, на чужбине, в Швейцарии очень изменился. Он постоянно тосковал по человеку из России и постоянно искал такого человека. Не имело значения даже, если такой человек из России находился в Швейцарии дольше, чем он сам. Все равно Менделе должен был получить от него привет: “Что слышно там у нас? Что там происходит?”
Об одесситах даже и говорить не приходится. Одессит для него был “деликатесом”.
Одессит должен был описать для него Одессу вдоль и поперек, перечислить все улицы, не спеша пройти Молдаванку, прогуляться с ним от станции до станции, от первой до шестнадцатой, до Большого Фонтана, спуститься к морю, зайти с ним в виноградники и опьянеть вместе с ним от запаха акации… Каждый день перед утренней чашкой чая Менделе прежде всего должен был прочитать одесские и центральные российские газеты, которые ему доставляла почта». (Перевод М. Юшковского)

Из воспоминаний Ицхака-Дова Берковича

«Шолом-Алейхем был большим мастером имитации, подражания голосам своих знакомых и близких, со всеми их характерными интонациями. Он сам называл это "копированием". …Летом 1908 г. Шолом-Алейхем приехал в Одессу, чтобы принять участие в известном "Писательском вечере", который Э. Левинский устраивал в честь вдовы Иегуды Штейнберга . Первым делом он, с большой компанией одесских литераторов, отправился нанести визит "дедушке". Менделе был в этот момент занят наверху (на верхнем ярусе дома размещалась Талмуд-Тора).
В ожидании, пока Менделе спустится, вся компания расположилась внизу в просторном кабинете писателя. Между делом Шолом-Алейхему пришло в голову развеселить компанию. Он вышел в другую комнату, "преобразился" в "дедушку" Менделе – и вот из полуоткрытой двери раздался типичный голос их любимца, неповторимый старческий, но еще сильный, голос:
– Гляди-ка, кто это? Я мог бы поклясться, что это Шолом-Алейхем?.. Откуда слетаются мои орлята?.. Ну, удостоился, в кои-то веки... Очень хорошо!.. Слышали новость?.. Песеню, надо же раскочегарить печь, закипятить самовар – шутка ли, у нас такой гость, Шолом-Алейхем приехал, залетный мой!.. Не стоит возиться с самоваром, ты считаешь?.. Может ты и права, обойдемся... Ша, смотри: вон сидит вся честная компания "свистунов" – Левинский, Бя­лик, Рав­ниц­кий!..
С этими словами Шолом-Алейхем появился в дверях перед смеющейся компанией, в характерной позе Менделе – с высоко поднятой головой и грудью, выгнутой колесом. Но тут же Шолом-Алейхем увидел среди друзей и самого Менделе, который вошел в кабинет с другого входа. К счастью, Менделе смеялся над проделкой "внука" громче всех». (Из кн.: «Дос Шолом-Алейхем бух», Нью-Йорк, 1926; isrageo.com)

Из воспоминаний Саула Борового

«Дачное лето 1917 г. оказалось особенно памятным. К нам очень часто приходил Х.-Н. Бялик, поэт Я. Фих­ман (он тогда жил в Одессе). Очень сблизился с нашей семьей Мен­деле Мойхер-Сфорим. Он снимал дачу где-то недалеко от нас. Там было неуютно, тесно из-за большого числа соседей, и он почти ежедневно приходил к нам, проводил часы в беседе с отцом (когда тот бывал на даче), с братом и со мною.
К сожалению, я не записывал его рассказы, в которых он вспоминал о своем прошлом, о том, например, как был горд, когда надел форменный сюртук («с блестящими пуговицами»), в качестве преподавателя житомирского раввинского училища (государственного!), и о многом другом. Мог ли я тогда подозревать, что через двадцать три года мне придется стать редактором и комментатором собрания его писем.
Эта книга, сданная в книгоиздательство накануне войны, так и не вышла, а два моих сотоварища по редактуре – я был "бригадиром" – погибли: А. Воро­бейчик на фронте, а И. Рими­ник – от рук оккупантов. Погиб в рядах московского ополчения и издательский редактор книги – незабвенный А. Гурштейн... Вспоминаю, как Менделе говорил о своей мечте – создании приюта-академии для ученых и писателей, в которой они, свободные от жизненных забот, могли бы вольно творить и общаться с собратьями по духу и интересам.
В его суждениях на общественно-политические темы, особенно по еврейским национальным проблемам, часто сказывались черты сухого рационализма, скептицизма, развенчивания романтических идеалов, было что-то от просветителя 1870-х годов... И вместе с тем он говорил, что тянет опять к писанию на иврите. И совсем были удивлены отец и брат, когда, посетив его, застали на молитве в талесе и тфилин... Это было последнее лето его жизни…»


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №149 > МЕНДЕЛЕ В ОДЕССЕ
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-11-02 12:07:57
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Jewniverse - Yiddish Shtetl Jerusalem Anthologia