БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №149 > ФИШКА ХРОМОЙ
В номере №149

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

ФИШКА ХРОМОЙ
Менделе МОЙХЕР-СФОРИМ

Главы 22, 23

ИзменитьУбрать
(0)

Первые дни в Одессе мне казалось, что я гибну. Я болтался одинокий, чужой, не зная, куда себя девать. Все здесь было для меня ново, все казалось диким. Богадельни, как в других еврейских городах, я здесь не нашел. Домов, в которых можно было бы побираться, тоже не оказалось. У нас, в еврейских городах, дома низенькие, без затей, без фокусов, с дверьми, выходящими на улицу. Стоит только слегка толкнуть дверь – и ты уже в доме. Никаких церемоний – вот перед тобой как на ладони все хозяйство, все, что требуется для еды и сна. Нужна тебе вода – вот она. Нужно помойное ведро – пожалуйста! Умывай руки и произноси молитву, сколько душе угодно. Вот он – хозяин, а вот и хозяйка и вся семья. Говори: «Б-г в помощь!» – протягивай руку. Получил милостыню, приложился к мезузе и шагай подобру-поздорову дальше.

К тому же и по наружному виду можно легко отличить еврейский дом. Кучка мусора, канава, окошко, стены, крыша так и кричат: «Это еврейский дом!» По одному запаху можно узнать, что здесь живет еврей… А в Одессе дома, с позволения сказать, какие-то дикие, несуразно высокие. Ход обычно через ворота во двор. А там изволь карабкаться по лестнице, искать двери. Нашел наконец дверь, а она, оказывается, заперта, вдобавок к ней для чего-то приделан звонок и разные финтифлюшки. Падаешь духом, чувствуешь, что ты беден, жалок, ничтожен… Стоишь с минуту пришибленный, потом набираешься храбрости и почтительно притрагиваешься к ручке звонка. Рука дрожит. Осторожно, едва касаясь, тянешь ручку вниз и теряешься, будто нагрубил кому-нибудь, обозвал нехорошим словом, выругал… Еле ноги уносишь… Отыщешь иной раз другой ход, но там на тебя налетает кухарка, служитель или оказывается, что в доме живет не еврей. «Что это значит? – изумляешься ты. – Что это за город? Что это за дома? Куда девались наши нищие с торбами?»

Я бродил по улицам, внимательно присматривался ко всему, думал, что встречу кого-нибудь с сумой и расспрошу его о деле: как тут побираются? Но, будто назло, никто не попадался.

Однажды, когда я блуждал таким образом, я заметил издали молодого человека, одетого на немецкий лад. Шел он как человек, не знающий дороги, поглядывая на дома, переходя с одной стороны улицы на другую. Этот человек, подумал я, нездешний. Надо следовать за ним, посмотреть, что он делает. Вошел он во двор, я – за ним. Поискал он чего-то, а потом стал подниматься по лестнице, я – тоже. Входит он в переднюю, я – следом за ним и останавливаюсь у дверей. Прошло немного времени, выходит из внутренних покоев какой-то бритый господин, совсем как барин. По-видимому, хозяин. Молодой человек протягивает ему какую-то книжку, которую он вытащил из кармана, широкого и глубокого, как нищенская сума. Бритый взглянул на обложку и швырнул ее обратно, сердито поморщившись:

– Оставьте меня в покое с вашим барахлом! Мне это ни к чему!

Молодой человек стал убеждать, расхваливать себя, уверять, что он создал нечто замечательное. Однако все это не помогло, и он с позором вынужден был уйти.

Тогда подошел я, попросил без фокусов милостыню и, получив несколько грошей, поспешил уйти. На душе у меня повеселело. Теперь, думаю, я на правильном пути. Господь Б-г посылает ткачу пряжу, кабатчику – пиво, а нищему-чужеземцу – вожатого. Не надо упускать его из виду. Следую потихоньку за ним, как корова за теленком, – куда он, туда и я. Ему, несчастному, не везет, всюду отказывают. В одном месте говорят:

– Невыносимо! До чего они обнаглели!

В другом:

– Идите с Б-гом! Не надо нам ничего этого!

В конце концов он уходит взбешенный, с пустыми руками, а у меня, не сглазить бы, дела идут недурно… Я беру грош, копейку, полторы – сколько дадут.

«Что это, – думаю я, – за нищий такой? В жизни мне ничего подобного и не снилось. Очевидно, здесь так принято – нищие с книжками. Новомодные побируши, да еще в немецком платье! Дурачье! К чему попрошайничать с книжками и получать кукиш, когда можно просто ходить по миру? Я поступаю, как деды наши поступали: хожу по домам без всяких штук и собираю больше, нежели иные с книжками». Но как бы то ни было, дураки они или не дураки, я пока что крепко ухватился за своего «книжника», потихоньку следую за ним по пятам и держусь как можно дальше, чтобы он меня не видел. Сначала это удавалось, но потом он, видно, заметил, что я плетусь сзади, и ему это не понравилось. Он стал оглядываться, останавливаться, стараясь избавиться от меня. Я прикинулся дурачком, стал смотреть якобы в сторону, будто не интересуюсь им и иду своей дорогой. Но про себя думал: «Нет, братец, ты от меня не отвертишься! Если ты никому, даже себе самому, не нужен, зато ты нужен мне! Ходить по миру ты научил меня неплохо, умник мой дорогой!»

Наконец в одном из домов приключилась с нами такая история: хозяин собирался обедать, а в это время пожаловал мой нищий со своими книжками. Начался разговор – один хочет уговорить, другой отбояривается… Слово за слово, хозяин рассердился и не совсем деликатно указал моему «книжнику» на дверь. Но тут он заметил меня и послал нас обоих ко всем чертям. Общая участь невольно сблизила нас.

Спускаясь с лестницы, мой товарищ по несчастью смотрит на меня, сильно насупившись. Я отворачиваюсь и не знаю, как быть. Жду, пока он пройдет вперед. Стоим мы друг против друга несколько минут и оба чувствуем себя неловко. Наконец он спрашивает:

– Чего вы хотите?
– Ничего! – отвечаю я. – Того же, что и вы.
– Того же, что и я? – говорит он, удивленно окидывая меня взглядом с головы до ног. – Вы тоже автор?

Я решил, что «автор» – слово немецкое и что по-еврейски оно означает просто «бедняк», его товарищ по профессии. Поэтому я, недолго думая, ответил ему на том же языке:

– Да, автор.
– А что у вас вышло? – спросил он.
– У меня вышло совсем недурно! – ответил я, подумав: «Вам бы не хуже!». – Грошей сорок примерно собрал.
– Как называется ваше произведение?

Опять, думаю, по-немецки! Он, очевидно, хочет знать, как меня зовут.

– Фишка! – говорю я коротко и ясно.
– Могу ли я иметь удовольствие познакомиться с Фишкой? – спрашивает он, умильно улыбаясь.
– Пожалуйста! С удовольствием! Я очень рад! – отвечаю я, дружески поглядывая на него.
– Ну, где же оно, ваше произведение?
– Да вот же я сам перед вами, помилуйте!
– Убирайтесь ко всем чертям! – крикнул он на меня в сердцах и, разозленный, убежал.

Выйдя из ворот, я увидел, что мой компаньон мчится как сумасшедший, убежал уже довольно далеко, затем неожиданно свернул в переулок и исчез. Я даже опешил и стоял как побитый, не понимая, что это за человек. Помешанный, что ли? То был так любезен, а то вдруг взбесился! Я, кажется, ничего плохого ему не сказал. Отвечал ему на его же языке. Новое несчастье! Какие-то «авторы»… По-нашему, по-еврейски говорят просто – нищий! А впрочем, ну его к черту!..

*

ИзменитьУбрать
Обложка книги «Фишка Хромой». Худ. А. Каплан
(0)

Прошло немного времени, и я с Одессой познакомился поближе, узнал все ее углы и закоулки, уловил секрет и научился двери отворять. Одесса – что табакерка с потайным замком: надо знать, какую пружинку нажать, – тогда она легко раскрывается, – засовывай пальцы и доставай добрую понюшку табаку.

Открылся передо мной непочатый край домов, пригодных для моего дела и ничем не хуже наших. Нищих оказалось сколько душе угодно, целые полчища всяческих видов: нищие с сумами и без сум, такие, каких нигде, кроме Одессы, не сыщешь: иерусалимские, сефардские, турецкие и персидские евреи, лопочущие по-древнееврейски; старики нищие с женами и без жен, которые на старости лет едут умирать в Палестину, а пока что кормятся, плодятся и живут на мирской счет; покинутые жены, истеричные бабы, ревматики, приезжающие лечиться на лиман; приживальщики старомодные, юлящие в синагогах вокруг прихожан попроще, приживальщики из нынешних, бритые, обхаживающие богачей и франтов в кофейнях и трактирах; бедняки, почтенные на вид, разодетые как богачи, а на самом деле без гроша за душой, и такие, за которыми числятся чуть ли не собственные дома и которые тем не менее из нищих нищие… Скольких нищих из наших краев я ни встречал, все они не могли нахвалиться Одессой, хотя я, собственно, не знаю, что хорошего они там нашли. Один из них объяснил мне, в чем разница между нашим, местечковым, и тамошним нищим. В местечке нищий ест сухую корку хлеба, озабоченный и мрачный, а здесь он хоть и грызет тот же сухарь, но при этом ему подыгрывает шарманка.

Шарманка в Одессе играет большую роль. На улице – шарманка, дома – шарманка, в трактирах – шарманка, в комедии – шарманка, и даже в синагоге – прости Господи! – тоже шарманка! В Одессе вечно суета, шум, сутолока. Шарманка визжит, играет, поет, свистит… В трактире часто видишь – сидит пьянчуга, кряхтит, поет какую-то песенку про «красную девушку», а насупротив сидят захмелевшие евреи, напевают что-то субботнее или «Земля еси» на мотив портновского марша, весело и живо…

Шел я однажды по улице. Вдруг кто-то крепко ударил меня в спину. Я подумал, что кто-нибудь из прохожих второпях нечаянно толкнул меня, и решил не обращать внимания. Однако тут же последовал второй удар, точно поленом. Обернулся и вижу – Ионтл, «холерный жених», сидит на улице! Одной колодкой упирается в землю, вторую поднял и рад, счастлив, что встретил меня. Я тоже очень обрадовался Ионтлу. Мы с ним дружили еще в Глупске, и я был у него на свадьбе, на кладбище, во время холеры.

– Вот как, Фишка! – крикнул он, здороваясь со мной. – И ты у нас в Одессе? Хорош городишко моя Одесса, не правда ли?

Но увидав, что я морщусь и в особый восторг от Одессы не прихожу, он заявил мне, обиженный, как если бы я нанес оскорбление его родословной и задел его за живое:

– Уж не скажешь ли ты, что твой Глупск хорош? Вот уж подлинно забрался червяк в хрен и думает – слаще места нет… Погоди, я покажу тебе мою Одессу, послушаем, что ты тогда заговоришь!

Ионтл стал рассказывать о том, какое видное положение он занимает в Одессе. Все с удовольствием смотрят, как он передвигается при помощи своих колодок. К нему относятся с уважением во многих магазинах, милостыню подают ему с почтением, – грех жаловаться! Дела у него, не сглазить бы, совсем не плохи. Когда я спросил его о жене, он ответил с усмешкой:
– Ну и жену, с позволения сказать, дал мне Глупск! Что хорошего можно ждать от «холерной жены»? Холера могла бы ее забрать до того, как она ко мне попала. Казалось бы, у человека не хватает нижней губы! Тем не менее рот у нее работает – кричит, трещит, болтает, мелет что твоя мельница, почище другого с двумя здоровыми губами!..
«Жена, – подумал я, – это такая напасть, от которой ничего не помогает. Уж если она ведьма, она будет кричать, не имея даже обеих губ, не только одной, даже без носа будучи… А колотить тебя будет, даже если она слепая, безглазая…»

ИзменитьУбрать
Иллюстрация к книге «Фишка Хромой».
Худ. Р. Шалит-Маркус
(0)

Я вкратце рассказал Ионтлу историю с моей слепой женой, все, что пришлось мне претерпеть от нее за последнее время.

– Дурачок ты! – говорит Ионтл. – Сделай то же, что и я: плюнь на нее, и дело с концом. Провались она к черту!
– Что значит – «плюнь»? Как это «провались она к черту» – без развода? Ведь я как-никак еврей, я жениться должен.
– Ах, вот как! Жениться? – говорит Ионтл, поглядывая на меня с усмешкой. – Эх ты! Настоящий глупчанин, честное слово! Ну, ладно! Поживешь некоторое время в Одессе, Фишка, тогда посмотрим…

С тех пор мы с Ионтлом встречались довольно часто. Вместе мы передвигались по Одессе – он на сиденье, а я на своих больных ногах. Ионтл все время старался показать мне свою Одессу, хвастал красивыми улицами, прекрасными домами и прочими такими вещами, как если бы все это было его собственностью и приносило ему какую-нибудь пользу. Каждый раз, показывая мне что-нибудь, он смотрел на меня с сияющим лицом и сопел от удовольствия. Можно было подумать, что чужой красивый дом или улица придают Ионтлу особый вес в моих глазах. Тормоша меня, он без устали спрашивал:

– Ну, Фишка? Хорош город Одесса? Видал ты что-либо подобное в твоем Глупске?
– Послушай, Ионтл! – сказал я ему однажды, когда он мне здорово намял бока, указывая издали на бульвар, по которому гуляло множество людей и к которому он, как я заметил, почему-то не решался подойти поближе. – Ничего не скажешь, Одесса, конечно, город красивый… Жаль только, право, что людей здесь нет! Посуди сам, можно ли здешних жителей назвать людьми? Разве люди так одеваются, так живут? Ты взгляни только, как на твоем бульваре мужчины ходят с бабенками под руку! Ведь это же срам! Евреи бреют бороду, женщины не носят париков, сзади у них волочится кусок платья, которым они улицу подметают, а спереди такой вырез, что вся грудь наружу. Фи, смотреть противно!.. Вот жили бы здесь наши евреи, глупские евреи, – тогда бы это был действительно город, и вид был бы у него приличный, и все бы здесь велось по-нашему, по добрым нашим обычаям, как полагается…

Ионтл молча передвигался рядом со мной, не зная, по-видимому, что ответить. По дороге встретилась нам пара прилично одетых людей, из «французов». Ионтл протянул руку. Один из них остановился, поговорил с ним и подал милостыню.

– Знаешь, Фишка, кто это такие? – с гордостью обратился ко мне Ионтл, сияя от удовольствия. – Вот тот, что подал мне милостыню, – старший меламед здешней талмуд-торы. Мой знакомый, понимаешь? Не правда ли, у него-то уж вид настоящий?
– Хорош вид! Всем бы моим врагам такую жизнь! – отвечаю я, сплюнув. – По виду этого меламеда можно себе представить, что у вас за талмуд-тора, с позволения сказать! Скажи, пожалуйста, Ионтл, как тебе не стыдно говорить, что это хорошо? Ты испортился, Ионтл! Стал таким же, как и все здесь… Вот это у тебя называется меламед? Да разве можно его сравнивать с меламедом нашей Талмуд-торы, реб Герцеле-Мазиком? Реб Герцеле – еврей в полном смысле этого слова! Без него ничего в городе не обходится. Он всюду поспевает и делает свое дело солидно, с достоинством: на похоронах – он, жениха с невестой сосватать – опять-таки он, на кладбище Псалтырь читать – тоже он, параграф из Талмуда растолковать – снова он… Когда он еженедельно ходит собирать пожертвования, ему деньги навстречу несут. А когда он со своими учениками ходит в праздники богачей поздравлять, ему всюду с почетом преподносят бокал вина для освящения… Вот это я понимаю! А твой «француз» – что? Как это будет, выглядеть, если такой вот станет Псалтырь читать по покойнику или произносить благословения? Как прозвучит в его устах освящение вина? Какой вид будет иметь его присутствие на похоронах, прости Господи!..
– Ты глубоко ошибаешься, Фишка! – перебивает меня Ионтл. – Мой никогда ничего подобного не делает! Он и знать не знает о таких вещах!
– То есть как это он ничего подобного не делает? – удивляюсь я. – Где же это видано, чтобы меламед талмуд-торы не занимался такими делами? Как же это меламед не хоронит богачей, не…
– Погоди, погоди, Фишка! – снова перебивает меня Ионтл. – Он хоронит их, только совсем на иной манер! Ничего, богачи не жалуются…
– Фи, фи! – кричу я, затыкая уши, чтобы не слушать.

Но Ионтл не отстает и продолжает:

– А знаешь, кто второй? Который шел с меламедом… Это важная шишка. Ворочает городскими делами вроде вашего Арн-Иосла Свистуна.
– Фи! Фи! – кричу я возмущенно, так что прохожие даже начинают оглядываться. – Это, по-твоему, важная шишка? Вроде нашего Арн-Иосла? Ты бы хоть рядом не упоминал их! Реб Арн-Иосл – еврей с бородой, с пейсами, благочестие у него на лице написано. У него хранятся деньги, общественные средства, средства разных братств и всякие другие деньги… Ему везде и всюду доверяют, на слово верят. Если он взял, значит, знает, что взял и как распорядиться взятыми деньгами. В этом отношении на него можно смело положиться. А твоему хлюсту кто станет доверять? На что глядя? На его «благочестие»? На подстриженные пейсы?
– Честное слово! – спорит со мной Ионтл. – Что с пейсами, что без них – одно и то же, уверяю тебя!
– Как бы не так! – отвечаю я. – Что ты хочешь мне доказать? Ладно там с твоим честным словом. Но как можно такого человека пригласить, скажем, восприемником при обрезании? Хорош восприемник, нечего сказать! Смеяться некому… Нет, если говорят, что на сорок верст вокруг Одессы пылает геенна огненная, значит, так оно и есть!..
– И все же, – язвительно говорит Ионтл, – я предпочитаю здешнюю геенну твоему глупскому раю!

Я потерял всякое уважение к Ионтлу. Одесса его испортила, и мы с ним часто спорили. То, что, по его мнению, было хорошо, на мой взгляд, было плохо, а то, что, по-моему, было хорошо, не нравилось ему. Не могли мы, например, никак столковаться относительно большой синагоги, тамошнего кантора и раввина. Кантор, прости Господи, носит какую-то хламиду, а богослужение совершает с хором! Добро бы он сам трудился, подпирал пальцем горло, держался за щеку, как наш кантор реб Рахмиел-плакса, ревел бы басом, потом срывался бы на фистулу, потом снова гудел бы басом, рубил бы слова, заливался, молил Господа Б-га: «Отец родной! Батюшка наш! Горе мне!..» – вкладывал бы всю душу, истекал бы потом… Так нет же! Где там!

Сам кантор большую часть времени молчит, а чуть произнесет слово, певчие моментально его подхватывают, разжевывают, распевают на разные голоса, смешивают все в одну кучу, – и это у них называется петь хором! Никогда и не услышишь у них ни грустной, задушевной мелодии, ни чего-нибудь веселого. Ухватятся за строчку и возятся с ней без конца! А вдобавок – смешно, право! – носят на руках свитки Торы и ходят с ними вокруг амвона… Слыханное ли дело, чтобы в субботу носили Тору, как в кущи?! Вы, пожалуй, спросите: а что же смотрит раввин? Как может он допускать такие вещи? Так ведь то-то и досадно, что раввин заодно с ними, лезет еще вперед, тоже в какой-то пелерине, с холеной бородкой, и выглядит… Фи! Казалось бы, смотреть тошно! А вот Ионтлу нравится!

– Помилуй, – кричу я, – Ионтл, что с тобой случилось? С ума ты, что ли, спятил? Ведь ты Б-г знает до чего дошел! Черт возьми тебя совсем!

А он смотрит на меня с сияющей рожей, шмыгает носом и твердит свое:

– Фишка, ты глуп! Не понимаешь ты, что хорошо.

Вот и толкуй с ним! Когда я убедился, что это дело пропащее, что Ионтл упрям и ничего с ним не поделаешь, я дал себе слово больше об этом не говорить. По мне, пускай его Одесса хоть перевернется! Меня это больше не касается.

– Послушай! – сказал я однажды Ионтлу. – Спорить с тобой об одесских порядках я больше не желаю. Ты упрям, и мне тебя не убедить. Поговорим лучше о более существенном. Хочу с тобой посоветоваться: как мне быть, как добиться какого-нибудь толку? Хождение по миру мне здорово опротивело. И без меня нынче достаточно нищих, они налетают на дома как саранча и скоро наводнят весь мир. Хозяева дуются, кричат. Невыносимо! Хорошо бы иметь какой-нибудь заработок. Посоветуй, за что бы приняться?
– Ни конторы, ни мануфактурной лавки, – отвечал Ионтл, – ты, я полагаю, открывать не собираешься? Чем же ты хочешь заняться?
– Ты не шути, Ионтл! – сказал я. – Давай говорить серьезно. Разве, кроме контор и мануфактурных лавок, никаких других дел нет?
– Что ты! – ответил Ионтл. – Дел сколько угодно! Можно, например, взять на откуп коробочный сбор, сделаться старостой какого-нибудь братства, попечителем благотворительных обществ, втереться в руководство городскими делами, примазаться к каким-либо важным шишкам, во все вмешиваться, всюду совать свой нос… Однако, брысь! Все это, Фишка, не про твою честь! Давай-ка перейдем к профессиям сортом пониже. А что, если, например, торговать старьем? Очень многие кормятся этим совсем недурно.
– Нет! – объяснил я ему. – Ведь старье надо покупать, латать… Для этого требуются деньги, да и понимать нужно кое-что в этом деле. Это для меня трудновато. Будь то глупские исподники, к примеру, так еще с полбеды. Подумаешь, важность какая, если они немного порваны или не так аккуратно заплатаны. Но за одесские подштанники меня просто страх берет. С ними церемониться надо! Они уважения требуют! Шутка ли! К ним и притронуться боязно!
– Если ты так боишься одесских подштанников, – сказал Ионтл, – торгуй луком, чесноком, лежалыми лимонами, апельсинами и тому подобным. Но имей в виду, что здесь принято запрячься в тачку и развозить ее по улицам, выкрикивая нараспев свой товар.
– Кричать-то я умею неплохо! – ответил я. – На это я мастер. Но запрягаться, как лошадь, и таскать тачку – это мне не по силам. И, помимо всего, вопрос опять-таки в деньгах. Откуда взять на это деньги?
– Послушай, Фишка! – серьезно заметил Ионтл. – Заработки без труда и без вложения капитала – это только те, о которых я тебе раньше говорил… Высшего сорта. Других я не знаю. Может быть, ты сам что-нибудь пред­ложишь?
– Больше всего, – заявил я, – мне нравится баня. В глупской каменной бане, где я жил, мною были очень довольны. Для этого дела я годился. Если бы не моя злополучная женитьба, я бы там давно в люди вышел. Я бы уже высоко забрался. Если ты и в самом деле пользуешься уважением в Одессе, окажи мне такую услугу, дорогой Ионтл, помоги мне устроиться в какой-нибудь из здешних бань. Будь другом, Ионтл, покажи, что ты в силах сделать.
– Сейчас, Фишка, – улыбнулся Ионтл, – сейчас я тебе по этому поводу ничего не отвечу. Сходи, пожалуйста, и посмотри своими глазами здешние бани. А потом потолкуем.

Я послушался его, пошел в одну баню, в другую. Мне все здесь показалось чудовищно странным. Ну что это за баня! Светло, чисто, как в какой-нибудь богатой квартире, стоят хорошие диванчики, в самом деле хорошие, честное слово! Выжаривать белье в такой бане – упаси Б-г! Ни одной развешенной рубахи не видать! Потеха, честное слово! «Нет! – подумал я. – В такой бане мне делать нечего. Это не про меня. Совсем не то. Не то удовольствие, что у нас в глупской бане. Там все это по-иному, там все как следует. Там нашему брату – рай земной! Лежишь себе в компании, растянувшись на скамье, беседуешь, слушаешь разные истории, узнаешь обо всем, что на свете творится. Так хорошо, приятно, наслаждение, да и только!..»

Я походил некоторое время по баням, но все они не такие, как у нас. Дух совсем не тот, что в нашей каменной бане! А уж миква в одесских банях и вовсе курам на смех. У нас в миквах воду сразу почуешь, у нее и вкус особенный, и цвет другой, она даже гуще обыкновенной воды. Запах сразу в нос ударяет… А в здешних миквах вода прозрачная, чистая, ну, просто вода, как и всякая другая, которую пить можно…

– Ну, Фишка? – спросил меня как-то Ионтл. – Видел ты здешние бани?
– Ну их! – ответил я. – Не о чем, право, говорить. Все у вас не как у людей, будто на смех. Нет, не про меня твоя Одесса!..


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №149 > ФИШКА ХРОМОЙ
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-19 06:42:19
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Еженедельник "Секрет" Dr. NONA