+2

№7

Мигдаль Times №7

Уроки Чехова на пороге XXI века

Самуил Имас

Года два назад популярный еврейский журнал перепечатал статью 1949 года с невероятно слащавым названием: «Горький: друг и защитник евреев».

(0)

Даже если не вглядываться мучительно в год написания (разгар борьбы с «безродными космополитами»), даже если не обращать внимания на ссылки авторов (сб. «Если враг не сдается, его уничтожают», М., — 1938 г.) — сама постановка вопроса настораживает: «друг и защитник»? — кого — детей... животных... — понять можно. Но целого народа?..

Тут уж на ум приходит горько-иронический пассаж Менделе Мойхер-Сфорима из повести «Кляча»: «...я вовсе не желаю, чтобы ты просил и умолял чуть не со слезами, чтобы меня не мучили. Я такое же живое существо, как и все, и имею право жить и существовать наравне со всеми. А если мне вс? будет даваться из снисходительности, то это будет значить, что в сущности я не имею права жить на Б-жьем свете,... я должна всегда быть благодарна кому-то... а я хочу жить непременно на общих правах, просто потому, что я такое же существо, как все...»

Увы, соплеменники плохо прислушивались к мудрому Менделе. Зато продолжали ссылаться и кивать на авторитеты... И вс? делили окружающий мир поровну: на «друзей и защитников» и на ярых противников — антисемитов. Впрочем, немудрено это, ведь и в русской культурной среде «тестом» на благородство и порядочность было отношение к евреям. Каждый из значительных деятелей культуры, науки, искусства, политики — удостоился если не исследования, то хотя бы суждения, где жизнь его и творчество рассматривались именно под этим углом зрения.

Процесс сей длится до сего дня. И вот уже другой еврейский журнал рецензирует книгу Лео Яковлева «Антон Чехов. Роман с евреями». Рецензент хвалит автора за то, что он «не причисляет Чехова ни к анти-, ни к филосемитам, а предлагает сделать вывод самому читателю». Какой, спрашивается, вывод: либо что Чехов — антисемит («Скажи Коле, что... в магазине были две жидовки Роза Михайловна и Вера Михайловна Эпштейн и кланялись ему»), или что он, Чехов, «друг и защитник евреев» («Был я у Левитана... Это лучший русский пейзажист...)? Как говорится — третьего не дано?...

Нет, право же, вс? это слишком просто и однозначно.

(0)

И тут неплохо было бы сделать отступление, в котором подробно и доказательно поведать, как в русском языке произошло словесное раздвоение на «еврея» (хорошего...) и «жида» (плохого...), или — в иной трактовке — на корректное и оскорбительное значение слов — с единой исходной семантикой. И еще о том, как исторически отличался «образ еврея» чеховской эпохи от нашей эпохи — постХолокоста, тогда ведь нужно было, по сути, каждый раз уточнять, о ком идет речь — о местечковом еврее из черты оседлости или купце первой гильдии, об интеллигенте, получившем образование в Европе (в России — «процентная норма»...) или о «человеке воздуха», о «соблюдающем субботу» или о выкресте, хотя и сомнительном нравственно, но «равноправном» — для властей.

Но за неимением времени и места выскажу главное: ни «объективным», ни «безразличным» (в ч?м укорял его Жаботинский), ни тем паче односторонним Чехов, не был!

А был он — исходно, природно, ментально — антисемитом: сын лавочника, внук крепостного, познавший порку, зависть, унижения и самый низменный быт, не мог он «любить евреев», что называется, «по определению»... Его антисемитизм был впитан с материнским молоком, а блестящий стилист, он отлично понимал различие терминов «жид» и «еврей» — рассыпанных по его эпистолярным и художественным сочинениям.

Но! и тут главное: Чехов никогда и ни к чему не был безразличен! А был он — скрытен и щепетильно-иронически тактичен — дабы не скатываться к вульгарной дидактике.

Его первая невеста — еврейка... И вот он пишет с нал?том, казалось бы, бесшабашного цинизма: «Хватит, мужества у богатой жидовочки принять православие с его последствиями — ладно, не хватит — и не нужно...» Не сложился этот роман — в 1886 году. А в 1887 году Чехов «проигрывает» его в пьесе «Иванов»: жена Иванова, Анна Петровна — урожденная Сарра Абрамсон... Сочувствие автора к ней не подлежит сомнению. Как и понимание неоднозначной и мучительной ситуации: «Сарра, замолчи! — молит Иванов, — уйди, а то у меня с языка сорвется слово!.. Меня так и подмывает сказать тебе что-нибудь ужасное, оскорбительное. (кричит) Замолчи, жидовка!..» И — через несколько строк, «(хватая себя за голову) Как я виноват! Б-же, как я виноват! (Рыдает)»

А в 1888 году публикует Чехов «Степь», и там приезжают герой повести на постоялый двор Моисей Моисеича («...несколько в стороне от него темнел жалкий вишн?вый садик...»), где покормят Егорушку евреи ломтем хлеба, «вымазанного м?дом». И спросит его толстая еврейка: — Ты куда едешь, детка? — Учиться. — А сколько вас у маменьке? — Я один. — А — ох! — вздохнула еврейка и подняла вверх глаза. — Бедная маменьке! Как же она будет скучать и плакать!.. Возьми, детка, — сказала она, подавая Егорушке пряник. — У тебя теперь нету маменьке, некому тебе, гостинца дать...»

А о младшем брате Моисей Моисеича — Соломоне — Чехов напишет: в его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комичное... Что это: изд?вка — или беспристрастный «взгляд со стороны»?..

М. Горький и А.П. Чехов в Ялте, 1900.

(0)

В 1894 году публикуется «Скрипка Ротшильда». Ротшильд, напомню, это «рыжий тощий жид... уносивший фамилию известного богача». А герой «Скрипки» — скупой до идиотизма Яков Иванов (словарь Ушакова поясняет, что «жид — в кругах антисемитов — скряга»), так вот, скупец и патологический скряга Яков Иванов, надел?нный чудной способностью играть на скрипке, умирая, завещает е? ненавидимому при жизни Ротшильду. «И теперь все спрашивают: откуда у Ротшильда такая хорошая скрипка? Купил он е? или украл, или, быть может, она попала к нему в заклад?.. А он давно уже оставил флейту и играет теперь только на скрипке. Когда он старается повторить то, что играл Яков, то у него выходит нечто такое унылое и скорбное, что слушатели плачут... и эта новая песня так понравилась в городе, что Ротшильда приглашают к себе наперерыв купцы и чиновники и заставляют играть е? по десяти раз».

С 1895 года европейская интеллигенция определяет себя отношением к «делу Дрейфуса» (офицера генерального штаба французской армии еврея Альфреда Дрейфуса, осужденного по наговору из антисемитских побуждений). Эмиль Золя пишет статью «Я обвиняю», из-за которой вынужден бежать из Франции, а друг и покровитель Чехова, издатель и литератор Суворин — статью «Жид идет». И Чехов отвечает ему: «...заварилась мало-помалу каша на почве антисемитизма, на почве, от которой пахнет — бойней. Когда в нас что-нибудь неладно, то мы ищем причин вне нас и скоро, находим? «это француз гадит, это жиды... «Капитал, жупел, масоны, синдикат — это призраки, но как они облегчают наше беспокойство!.. Раз французы заговорили о жидах, о синдикате, то это значит, что они чувствуют себя не ладно...» (писано в 1898 году). А вскоре Чехов и вовсе порывает с Сувориным, от которого немало зависел. Что он — «возлюбил» евреев? Нет — он ощутил, он разглядел и расслышал презираемую им вселенскую пошлость!..

В последней пьесе — «Вишн?вом саде» (помните — «жалкий вишневый садик» в стороне от постоялого двора Моисей Моисеича) — читаем: «Гостиная. Горит люстра. Слышно, как в передней играет еврейский оркестр.» Потом — появляется хмельной от восторга Лопахин, перекупивший сад: «Я купил!.. Эй, музыканты, я желаю вас слушать!.. Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишн?вому саду, как упадут на землю деревья!.. Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь... Музыка, играй!..»

Наступал новый — ХХ-й — век. Скоро Чехову умирать. Он уже, наконец, женат, женат, к несчастью, по любви. Жена, очень известная актриса, играет в Москве, в знаменитом Художественном театре. А он — больной — в зимней неуютной Ялте («снег, холодно, противно...»). И в том же письме, в котором умоляет он е? приехать — «только поскорей приезжай. Дуся моя хорошая, обнимаю тебя и целую», — тут же, без паузы добавляет: «Зачем вы играете пьесу Горького на «“о” (т.е., с волжским акцентом — ред.) Что вы делаете?!! Это такая же подлость, как то, что Дарский говорил с еврейским акцентом в Шейлоке»... — Нет, не «друг и защитник евреев» Чехов — и не анти-, или филосемит.

Чехов интересен и важен нам как человек, который преодолел себя, который «привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает».

Нам так важен сегодня жизненный урок того, кто выдавливал из себя по каплям не только раба, но и — ксенофоба. Кто не терпел, кто на дух не принимал унижения, — но и — униженности! Ни в ком! И, проснувшись в одно прекрасное утро, кто почувствовал, что в его жилах течет не рабская кровь, а настоящая человеческая.

«..и имею право жить и существовать наравне со всеми...
...просто потому, что я такое же существо, как и все...»

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста