-1

№78-79

Мигдаль Times №78

«На меня наставлен сумрак ночи» (ханукальные размышления)

Эдуард БОРМАШЕНКО

Художник
Г. Офенгенден,
www.artlib.gallery

(0)

Вместе с тем понятно, что когда речь идет о мыслителях уровня Гершензона или Пастернака, эта версия не проходит. Не скажешь, что их вовсе не трогает собственное еврейство. Однако, вглядываясь в еврейское прошлое, они не то что бы не видят ничего, но видят именно черное солнце, тот самый загадочный объект, в который не проникает естественный свет разума. И происходит это, как ни странно, от неотделенности от утробного еврейского мира, рефлектировать на темы еврейской культуры, все еще находясь хотя бы отчасти внутри нее, невозможно (здесь происходит то, что Мамардашвили называл «мраком культуры»), а решающий, отсекающий шаг вовне еще не сделан.

Не случайно точные, тонкие и злые наблюдения о той целостности, имя которой иудаизм, удавались людям предельно от него далеким и отстраненным вроде Розанова (сегодня они вполне удаются и А. Добровичу, определенно разорвавшему пуповину, связывавшую его с еврейством). И может статься, именно неизжитая чуждость и отстраненность приводила к тому, что все тот же естественный свет разума освещал Пастернаку, Мандельштаму и Гершензону самые глухие закоулки европейской культуры.

И все-таки, пусть не побег еще, но рывок из местечкового прошлого состоялся, и нам придется заняться сейчас предметами куда более грубыми чем черный огонь, ибо подобное движение «вовне» со зловещей неизбежностью сопровождается тем, что у нас называется чуждое служение, а по-простому идолопо-
клонство. Нет речь пойдет не о христианстве, но о весьма специфическом культе. И евреям не впервой кланяться этому идолу. Имя ему «культура» (в самом слове «культура» тихонько притаился культ). Этот божок на первый взгляд представляется вполне вегетарианским, не то, что какая-нибудь кровожадная Иштар или Баал, милый, такой интеллигентный истукан.

Жрецы этого идола соблазняют темных евреев всю осознаваемую еврейскую историю. Их речи милы и лучатся доброжелательностью: ну, что, скажите, дурного в приобщении светлой еврейской головы к мировой культуре? Ну, какой, скажите на милость, вред будет ребенку от того, что он выучит два-три разговорных европейских языка, познает физику, математику и химию и прочтет Гете, Шекспира и Толстого. И уж совсем на пользу будут вашим пейсатикам занятия спортом, ну, вытащите вы, жестокосердные родители, своих деток из затхлых хедеров на стадион, нешто вам их не жаль? А то от беспробудного сидения за Талмудом у них такие узкие плечи и такие толстые зады. И не забудьте в порядке приобщения культуре познакомить их с дезодорантом, а то от них так дурно пахнет; от дезодоранта-то уж наверняка вы не раскашеризуетесь.

А темные евреи продолжают тупо мотать бородами: потом, все потом — физика потом, спорт потом, дезодорант потом, сначала Тора, Мишна, Тадмуд, Шулхан Арух, все остальное потом, и культура потом, могут при случае припомнить и то, что слово «тарбут» — культура встречается в Торе единственный раз в коннотации «отродье людей грешных» (Бемидбар, 32, 14).

Это упрямое отрицание евреями чужого одних вдохновляет, других приводит в бешенство, но за ним кроется огромная мировоззренческая проблема, едва ли разрешимая в терминах «хорошо» — «дурно». Иудаизм представляет собою не только чрезвычайно изощренное, но, что для нас сейчас более важно, когерентное знание (по какой-то мистической причине нас преследует терминология, так или иначе связанная со светом), плохо уживающееся с чем-либо внешним по отношению к нему. Нечто подобное произошло и с современной наукой, я говорю не о той или иной отрасли науки, но о всем гигантском здании точного знания. По каким-то едва уловимым признакам ученый реагирует на те или иные проявления лысенковщины, выявляет псевдо- или лже-науки (такие, скажем, как парапсихология или учение о неопознанных летающих объектах) и вышвыривает из храма науки, под более или менее дружное улюлюканье научного братства. Можно вслед за Карлом Поппером пытаться выработать критерии истинной, «правильной» науки, но что-то очень существенное всегда ускользает от всех этих отсекающих критериев. Наука сегодня представляет собою когерентное, самодостаточное знание, облеченное в донельзя развитую форму, недружелюбное ко всему внешнему, «ненаучному».

Иудаизм очень давно обрел изощреннейшую форму, объединяющую не только огромное знание в собственном смысле слова, но и образ жизни и закон. Знание, в котором способ познания, мыслительные структуры, развитые Талмудом, едва ли отделимы от мыслимого, безболезненно отодрать формы еврейского интеллектуализма от самого предмета размышления еще никому не удавалось, иудаизм предстает в высшей степени самосогласованным знанием, развившим свою собственную культуру, в первую очередь письменную, в пластических искусствах, мы, сознаемся, слабы.

Разумеется, иудаизм не закрыт герметически от внешнего мира, отрицать это влияние нелепость (были и не прекращаются и такие попытки): многие наши классики писали свои главные труды по-арабски, Рамбам находился под сильным влиянием Аристотеля, современная естественнонаучная картина мира оказывает и будет оказывать влияние на иудаизм. Столкновение еврейства с другим когерентным интеллектуализмом всегда было болезненным, а положение людей, подобных Рамбаму и Штейнзальцу, пытавшихся быть хорошими евреями, не изолируясь в добровольно напяленной на себя интеллектуальной скорлупе, трагическим. Мне, признаюсь, рационализм Рамбама и всесторонняя образованность Штейнзальца ближе и роднее куда более распространенного «этого нам не нужно». Истинная проблема состоит в том, что состояние открытости миру метастабильно, удерживать себя в нем очень трудно, соблазн либо выйти из мира Шулхан Аруха, либо послать к черту внешний мир велик, противостоять искусу когерентности бытия почти невозможно. И все-таки опыт показывает, что с изрядным напряжением сил подобное балансирование на краю ереси все же удается, своих симпатий именно такому типу взаимоотношений с миром я не скрываю.

Но между открытостью миру Штейнзальца и культуропоклонством Гершензона — зазор шириною в бесконечность. Очень важно попытаться постичь природу этого зазора: любое поклонение, в том числе поклонение культуре и науке, божкам, на первый взгляд, тихим и некровожадным, представляют собою авода зара, чуждое служение. Совершенно неважно, какому идолу мы намерены поклониться. Этот идол непременно вытащит нас из самосогласованного поля иудаизма, оставив позади одно только черное солнце.

Поразительное дело — но борьба с истуканом культуры в еврейской традиции накрепко связана с Ханукой, праздником, пропитанным маслом и светом. «Использование свечи как ханукального символа связано с сущностью праздника. Это — праздник в память о первой религиозной войне. Впоследствии было много таких войн, но первая осталась моделью: это была война за то, чтобы наш свет не погас» (А. Штейнзальц). Стоит вспомнить, что и в той войне верхушка еврейского общества, интеллигенция, признав безоговорочное превосходство высокой греческой культуры над собственной низкой, была, быть может, более лютым врагом евреев, чем иноземные захватчики, и нетрудно предположить, что Мататьягу Хасмоней в их глазах, выглядел темным, дремучим невеждой, тупо цепляющимся за дедовские обряды: ну, в самом деле, что дурного в том, что дети выучат греческий язык, приобщаться гению Платона и Аристотеля, выучат геометрию и сходят на стадион? Скорее всего, старый Мататьягу отвечал им (быть может, слегка лукавя): да ничего скверного в этом нет, но это все потом, потом.

У раннего Гершензона, Пастернака и Мандельштама поклонение культуре неприкрыто, и им бы в голову не пришло, что это идолопоклонство чистой воды с ближайшими и отдаленными последствиями всякого идолопоклонства. Я и сам вырос на этом культе, и для того, чтобы его отрефлектировать, пришлось приехать в Израиль и столкнуться вплотную с главным достижением этого культа — советским интеллигентом, вскормленным «Доктором Живаго» и «Четвертой Прозой». Это монструозное создание, имя которому «еврейско-советский интеллектуал», испытывает беспричинную ненависть ко всему, не лежащему в привычном ему культурном слое, при этом самому этому культурному слою он готов служить не за страх, а за совесть, прилагательное «культурный» для него синоним «хорошего».

Недавно по дороге на утреннюю молитву я столкнулся нос к носу с парой очаровательных интеллигентных пенсионеров, заглушавших утренним моционом старческую бессонницу. Мой внешний вид не обличает русского еврея, и в спину себе я услышал следующее: «вот этих пейсатых в их йешивах учат только молиться, это же совершенно некультурные люди». Бьюсь об заклад, что мои старички едва ли умеют сложить предложение на иврите, а о том, чтобы прочитать строки «Песни Песней» без перевода, так просто не может быть и речи. Но тома Пастернака и Мандельштама в личной библиотеке дают им право с высоты их языческого величия судить темного ешиботника, изучающего Талмуд в подлиннике, то бишь по-арамейски.

А. Воронель в «Трепете забот иудейских» точно подметил, что секуляризованный еврей непременно начинает поклоняться тому, чем занимается в силу выбранного им ремесла: евреи-индологи становятся буддистами (А. Пятигорский), режиссеры начинают ходить в театр, как в храм (приносят жертвы на алтарь Мельпомены), ученые превращают лабораторию в святилище, не случайно именно М. Ромм снял «Девять дней одного года», фильм, в котором физики жертвуют жизнью во имя науки. Яков Шехтер обратил мое внимание на эту выспреннюю лексику: алтарь, жертва, служение — налицо все признаки культа.

Г. Померанц, отвечая когда-то на мой полемический выпад, написал: «Интеллигенция — худший слой общества, если не считать других, еще более худших». Разговаривать о целом классе людей в терминах «хорошо-плохо», по моему разумению, бессмысленно; дело не в том, что русско-еврейская интеллигенция дурна, а в том, что поклоняется богу чужому, имя которому — культура, и божество это, как и все прочие божки, с нехорошей последовательностью требует человеческих жертв. Мы как-то позабыли о том, что одним из факторов, обусловивших нежелание евреев спасаться от гитлеровцев, была твердая уверенность в том, что такой культурный народ как немцы, народ Гете и Баха, ничего плохо злоумыслить не может. Любопытно, что именно культурный еврей, верящий в Гете и Баха, с древнейших времен и по сей день служил главным объектом ненависти антисемитов: «природный еврей ужасен, но культурный еврей ужасен стократ» (Р. Вагнер).

Сегодня уже знакомый нам идол взялся за нас по-иному: культурные евреи попросту перестали размножаться, детей рожают в основном темные фанатики. Если мы припомним сентенцию лучшего друга еврейских детей Ясира Арафата «главное наше оружие — матка арабской матери», прекрасно ложащуюся на нашу веру в бесспорную ценность демократического пересчета голосов, то нам станет не до шуток.

Человеческими жертвами, как правило, все заканчивается, а начинается с сокрытия света (пусть и не рефлектируемого), идущего из «прошлого бездонного» (В. Галич). В этом свете не так просто опознать естественный свет разума, но чутким философам это удается: «ибо объектов мышления всего два — любовь и смерть. Или даже один — смерть. Осознаваемая смерть, к которой путник идет из мрака культуры, из мрака повседневной жизни, идет по лучу мысли» (А. Пятигорский, заметка о Мерабе Мамардашвили). Наиболее последовательно культуропоклонство было отмыслено все тем же Гершезоном периода «Переписки из двух углов» (за знакомство с этой изумительной книгой я бесконечно благодарен А. Воронелю), это и неудивительно, нужно было сначала так прокультуриться, как это удалось Гершензону, чтобы потом написать: «культура затмила наш разум, приучив нас видеть во всех созданиях, от камня до человека, только средство, вследствие чего человек и самого себя сознал средством, а сознав и стал им: стал орудием культуры».

Или вот еще такие размышления на темы еврейской жизни: «была безотчетная вера в осмысленность жизни: бесценный клад; ее не заменяет ни вера по Марксу и Гегелю, ни даже вера по Бергсону и Джемсу; было на земле благолепие быта: синагога и взаимное приветствие праздника, светлая чистота Пасхи, трубные звуки в Судный день, и прежде всего Суббота; их вовеки не заменят театр и кинематограф, международная елка и обмирщенное воскресение». Ну, как поверить в то, что эти строки написаны тем же Гершензоном, видевшим в еврейском прошлом лишь только черную дыру бесконечной поглощающей силы. Но еще более впечатляет вот что: стряхнув с себя путы культуропоклонства, Гершезон возвращает достоинство символике нашего огня. В процитированных выше «Судьбах еврейского народа» Гершензон скажет: «в нашей душе борются две воли — личная и родовая: будь же личностью. Та родовая воля несокрушима — будь и ты, как кремень, только так высекается огонь». Я не случайно здесь припомнил и замечательное галичевское «Засыпая и просыпаясь»: в мятущейся душе Галича сознательное обращение к еврейской теме не случайно вызовет «я усну, и мне приснятся запахи мокрой шерсти, снега и огня». Никуда не денешься — огня.

Меня не надо агитировать «за культуру», ее самоценность мне очевидна, у меня нет ни на грош доверия ни к благородному дикарю, ни к мозолистым рукам, ни к чистому сердцу. Незатейливый разум слишком уж часто вдобавок оказывается и нечистым. Вне широко понятой культуры мышление и вовсе не возможно, площадка для философского маневра оказывается, как водится, узка донельзя: и вне культурного слоя не разбежишься, и поклонившись культуре ниц, отшибешь остатки ясного сознания. Все дело, как всегда, в тонких пропорциях, отвечать за которые придется самому мыслящему. Штука-то в том, что культура не может ни осознаваться, ни возникать как цель, но самособирается в результате миллионов бессознательных усилий ее вольных и невольных творцов. Все это очень понятно: многие вещи не хотят делаться по заказу; попробуйте-ка, напрягшись изрядно, влюбиться или выдумать что-нибудь стоящее.
Превращение культуры в самоцель гибельно для нее самой. Две страны предъявляли отчетливо культуроцентристские позиции: СССР и Израиль (может быть, потому русскоязычные иммигранты так легко впитываются исторической родиной). Культуртрегерские потуги Советского Союза родили бредовый кич социалистического реализма, и все более или менее стоящее, что было создано в советское время, покоилось на прочных ножках русской классики. Израилю удалось загубить культуры идиш и ладино и за полвека не дать ни одного физика или химика — нобелевского лауреата, а единственный признанный западом писатель Шай Агнон, как назло, оказался религиозным мракобесом. Сейчас как-то не принято вспоминать о том, что один из иделогов кибуцного движения Гордон пытался возродить в нарождающихся коммунах культ Ваала.

И уж совсем не просты взаимоотношения культуры и религии. В иврите слово «тарбут», культура, растет из корня, означающего увеличение, размножение. Так, собственно, культура и выявляется, распухая, занимая свободное интеллектуальное и вещное пространства, религиозность же неизбежно связана с самоограничением, нередко переходящим и в самоустранение перед лицом Всевышнего. Теперешний интеллектуал готов уж, так и быть, примириться с верой, но только при том, что она не повредит культурной жизни, а уж если накладываемые религией ограничения входят в противоречие с культурой, то тут уж, простите, отдайте идолу идолово (см. «Одинокий верующий человек» рава Иосефа дов Соловейчика). И при всем этом теорема существования культуры секулярной еще не доказана, попытавшись занять место религии, культуропоклонство само превратилось в идеологию.

Заняв вакантное место идеологии, узко понятая культура обрела и все ее недостатки, включая тоталитаристские замашки, ее поползновения воистину зловещи. Нашему старому народу должно быть с той, самой первой Хануки, известно, чем все это заканчивается, вот только очень уж соблазнительно смотрится этот ничуть не полинявший истуканчик; его миловидные яйцеголовые жрецы, присягая на Мандельштаме и А.Б. Иегошуа, еще возьмут свое (а, впрочем, берут уже и сейчас: меня поразила реакция одного из высококультурных интеллектуалов на расстрел очередной машины поселенцев-мракобесов: «у мирного процесса должны же быть жертвы».) После 11 сентября пригодность культуры на роль всепобеждающей идеологии стала сомнительной, с опозданием, однако, и далеко не для всех.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста