Материалы 3-ей Международной научной конференции «Одесса и еврейская цивилизация», которая проходила с 8 по 10 ноября 2004 года в Одессе.
«Жизнь и творчество выдающегося писателя Исаака Бабеля можно рассматривать на фоне значительного, но еще недостаточно изученного и осознанного этапа в истории российского, украинского и мирового еврейства.
Хронологические рамки этого этапа: 1905-1941 годы.»
The sentence that ends the third paragraph of the first story in Isaac Babel.s “Red Cavalry” has been translated by Nadia Helstein and Walter Morison: “In the room I was given I discovered turned-out wardrobes, scraps of women.s fur coats on the floor, human filth, fragments of the occult crockery the Jews use only once a year, at Eastertime.” Peter Constantine has rendered the same sentence: “In my room I find ransacked closets, torn pieces of women.s fur coats on the floor, human excrement, and fragments of the holy Seder plate that the Jews use once a year for Passover.” Why such a difference in the versions?
It.s said that any translation is an interpretation, a “reading” that results in a new text. Alberto Manguel has written: “Translating is the ultimate act of comprehending. For Rilke, the reader who reads in order to translate engages on a .purest procedure. of questions and answers by which the most elusive of notions, the literary meaning, is gleaned. Gleaned but never made explicit, because in the particular alchemy of this kind of reading the meaning is immediately transformed into another, equivalent text.”
The story cited above is the first in “Red Cavalry” and among its briefest. It is titled “Crossing into Poland” in the Morison/Helstein translation, and “Crossing the River Zbrucz,” in the Constantine. The Russian title is literally “Crossing the Zbrucz.” Maybe his lengthy introduction allows Constantine to keep closer to the original title than Morison/Helstein, who tuck information about the function of the river into the title. And of course, crossing a river has serious metaphorical implications, from the Jordan to the Styx. Still, the differences in the translations of the title are strategic more than substantive.
After the narrator announces the taking of Novograd-Volynsk, a third of the story.s text is devoted to an atmospheric description of the march that has taken him there. Later, in Novograd and the company of other soldiers, the narrator is billeted with several Jews, among them, a pregnant woman. They are all described in unflattering terms. At the story.s end we learn of the death of the woman.s father and hear her cry of despair. In translating the narrative, their versions exhibit many variations common to translations from Russian—differences in tense, prepositional usage, phrasing, and terms for objects. Nothing, however, is as striking as the sentence I began with. Even in it, there.s no need to pause over “turned-out” for “ransacked,” “human filth,” rather than “human excrement.” The glaring difference is Morison/Helstein.s, “occult crockery the Jews use only once a year, at Eastertime” and Constantine.s: “holy Seder plate that the Jews use once a year for Passover.”
The Russian text reads: «сокровенной посуды, употребляющийся у евреев раз в году — на пасху». It easiest to begin an examination from the end, with the phrase, “на пасху.” A Russian-English dictionary provides the following about .пасха.:
1) Easter; еврейская пасха — Passover
and translates «на пасху» as at “Eastertide.”
This seeming Easter/Passover ambiguity is cleared up in The Oxford English Dictionary, where “Easter” is defined as: “1. One of the great festivals of the Christian Church, commemorating the resurrection of Christ, and corresponding to the Jewish Passover, the name of which it bears in most of the European languages.”
The source of the translation differences then lies with English, one of the few European languages to employ a word unconnected to “Pesakh,” the Hebrew for Passover. Russian uses the same “paskha” for both Passover and Easter. Russian dictionaries indicate that it is possible to talk about “Jewish Easter,” or “Christian Passover.” Context usually makes clear which is referred to. But the context of the Babel story is not usual.
Even “stickier” is the preceding passage. The Russian text reads: ?«сокровенной посуды, употребляющийся у евреев раз в году». Again, the second portion is simpler to deal with than the first. It could be translated as “used by Jews once a year,” which is close to what appears in both versions. In the adjective noun combination that precedes the comma, the second word, посуды, is a noun meaning “dishes” or crockery; it is singular. The adjective, depending on context, means: “secret,” “cherished,” “concealed,” “cryptic, “occult.” A standard Russian dictionary, Ojegov for example, gives: «Свято хранимый и тайный», that is, “piously preserved (or treasured) and mysterious.”
Perhaps now the reason I have separated the phrases is clear. The translator who opts to render «на пасху» as “at Eastertime,” might easily chose to render the first phrase “occult crockery the Jews use.” It would suggest a speaker unfamiliar with Passover, i.e. not Jewish. If he did know, however, he would run into a problem. A special piece of crockery is used on Passover during the ritual meal. That meal is called a “seder,” a foreign word that appears in English Dictionaries, but not in any of my Russian dictionaries or encyclopedias. The English speaker has a word (even if it is not an English word) available for it that the Russian speaker does not. Hence, it would reasonable to add the information by using that term, especially if the translator had chosen to render «на пасху» as “for Passover.” Interestingly, Morison/Helstein furnish supplementary information with respect to the title, whereas it.s Constantine who does so with respect to the dish. Perhaps what.s most interesting is that a Russian reader would not be apt to consider the passage ambiguous at all.
How it should it be translated depends on one.s view of the narrator. The narrators of “Red Cavalry” are, according to Patricia Carden: “the .I. of Isaac Babel and the .I. of Kiril Lyutov, the very Russian war correspondent (who might go as far as admitting that his mother is Jewish). .Lyutov. was also the identity that Babel assumed in real life as a way of surviving among the fiercely anti-Semitic Cossacks of the Red Cavalry. There are also other narrators.” But according to Carol Luplow: “The fact that in many respects the author and narrator bear a close resemblance further complicates their relationship. There is both external and internal evidence of this resemblance. Red Cavalry, first of all, has a deeply autobiographical origin. In many external characteristics Lyutov does seem to be a persona for Babel. Both are Jewish intellectuals who participated in Budyonny.s campaign, and Babel himself used the name Lyutov on the campaign.” And according Carden: “Traveling under the name Kiril Vassilevich Liutov to conceal his Jewish identity, Babel was assigned to Budenny.s First Cavalry, where he worked for the Division newspaper, The Red Cavalryman.” But can the name “Lyutov,” as Luplow says, identify a “Jewish intellectual” while, as Carden maintains, being used to conceal Jewish identity? If Lyutov is a Jewish intellectual, trying to hide his background, are we to understand that he has failed?
A Jewish speaker recognizes what he sees, just as he knows how to behave in a synagogue or a house of study as the narrator does in other stories, in some of which he speaks Yiddish. But a speaker attempting to put on the mantle of "Cossack-ness," to view the world through Cossack eyes or express himself as if he were non-Jewish and unsympathetic to Jews, as his harshness in describing them indicates? Might he not distance himself by referring to “occult crockery”? Unfortunately, the narrator is not identified. Taking him to be Lyutov, does not resolve the question. Even as an intellectual, Lyutov is out of place among the Cossacks. A Cossack, traditionally a physical and violent symbol of state power, is almost the antonym of the bespectacled Jew, that traditional figure of the outsider.
Lyutov (and Babel too?) has shifting loyalties and identifications. He.d love to be able to ride well enough to escape the notice of the Cossacks, something he eventually does in another story, just as in yet another, through an act of cruelty, he gets himself invited to share their supper. Though he gains admittance, he is unable to escape his own judgment on the act he commits to do this and on himself. At times the narrator admits to his Jewishness among the shtetel Jews he observes. At times he does not. The persona varies from story to story. The translator is forced to ask about tone in each the story — not what is said, but how.
It might be objected that the narrator knows who he is: he.s a Cossack or a Russian Jew, or maybe something else. Whatever or whoever he is, he sees as such a person does. A Jew must see a Seder plate, not a piece of religious crockery for Jewish Easter, no matter how he expresses himself. His knowledge of the plate is not a question of choice. But the speaker expresses not only what he sees, he also expresses how he wishes to be seen. If he wants to be seen as a non-Jew, regardless of outward appearance or inner experience, then his way of acting and talking must be non-Jewish. If he wants to be taken up by, if not taken for a Cossack horseman, among accomplished horsemen, then he must become an accomplished horseman. And he must swagger and strut they do. If they talk about “religious crockery” because they don.t know or care to distinguish a Seder plate from a toilet seat, then he must not use his knowledge in describing or naming the object. To be like others, he must not privilege his descriptions.
Though I agree with the objection of the sophisticated reader, that although he can talk as he wishes, but he can.t see as he wishes, all the same, in the story, the first in the series, I maintain that the speaker is a character and to that extent, what he writes, what we read, might be called indirect monologue. It reflects how he sees or wishes to see himself. And because he is the self-conscious, created narrator of the author, he always sees himself addressing or projecting an audience. Maybe that fact adds to the drama and tension in the story.
Cynthia Ozick has written, “The issues that seize...translation are not matters of language in the sense of word-for-word. Nor is translation to be equated with interpretation; the translator has no business sneaking in what amounts to commentary. Ideally, translation is a transparent membrane that will vibrate with the faintest shudder of the original...” At times, the translator, even one with no desire to “sneaking in” anything, has no choice but to interpret. Carol J. Avins writes: “The many nights Babel spent lodged in Jewish households are distilled in that first story, as are all the times he hid his Jewishness and felt the difficulty of doing so. That the narrator is a Jew pretending to be a non-Jew is hinted but not stated: by purposely withholding this fact Babel puts the reader in the position of those he encountered who were uninitiated into his secret.” Even this view, one that addresses the question of speaker, stops short of taking a stance that would indicate how the passage should be translated.
I once thought that the best way to read a work written in a language I didn.t know was by rereading it in multiple translations; I hoped that by doing so I could surround the work. Now, as a translator myself, one sympathetic to Ozick.s injunction, I see the prescience in that early view at the same time that I am frustrated by it.
III международная научная конференция «Одесса и еврейская цивилизация» состоялась 8-10 ноября 2004 года.
Концепция конференции формулировалась следующим образом:
«Жизнь и творчество выдающегося писателя Исаака Бабеля можно рассматривать на фоне значительного, но еще недостаточно изученного и осознанного этапа в истории российского, украинского и мирового еврейства. Можно обозначить хронологические рамки этого этапа: 1905 — 1941 годы. Специфика этого периода характеризуется определенными чертами быта, образа мыслей и устремлений российских евреев дореволюционного периода и - в немалой степени - историческими, политическими психологическими и культурными последствиями выбора той части еврейства, которая не эмигрировала и не примкнула к движению алии, а стала, пусть и неоднородным, но одним из компонентов советского общества. Всплеск идишистской и русскоязычной культуры евреев в 1920-е годы; неоднозначная динамика национальной политики Советской власти, в том числе, в отношении «еврейского вопроса»; «хождение» евреев во власть, его причины, степень и результаты, - все эти вопросы не теряют своей актуальности в современном мире.
Исаак Бабель — одесский писатель. Его творчество — своеобразный итог и вершина той поликультурной ситуации, которая складывалась в Одессе с момента ее основания. Можно сказать, что именно Одесса «сделала» Бабеля. С другой стороны, именно Бабель был предтечей и пророком расцвета так называемой «юго-западной литературной школы», которая воспела и во многом мифологизировала этот город. Учитывая креативные свойства мифа, можно сказать и то, что именно Бабель «сделал» Одессу.
Вот почему мы бы хотели объединить то, что и так неразделимо: темы, связанные с юбилеями города и писателя.
Оргкомитет предложил участникам представить темы докладов и сообщений о жизни и творчестве Исаака Бабеля, об исторических реалиях, скрывающихся за его словами и умолчаниями, а также — по предлагаемому ряду проблем истории и культуры евреев Одессы, Украины, России, Израиля, США, других стран Европы и мира:
* Евреи и террор: проблема субъект-объектной диалектики. Проблема террора в творчестве И. Бабеля.
* Этнокультурная традиция и аккультурация: «как это делалось в Одессе».
* Этно- и социокультурные реалии в рецепциях И. Бабеля.
* Бабель и юго-западная литературная школа: Проблемы поэтики
* Интерпретации творчества И. Бабеля в современном мировом искусстве (литература, кинематограф, театр).
Оргкомитет готов рассматривать и другие предложения по тематике докладов»
Первый день конференции прошел в репрезентативном помещении «Золотого зала» Литературного музея. На церемонии открытия выступили: Кира Верховская, (председатель правления центра «Мигдаль»), д-р Арон Вайс («Джойнт», Иерусалим), Алон Лембрицкий, (посланник по образованию агенства «Сохнут»), Василий Попков (проректор Одесского национального университета им. И.И.Мечникова), Алена Яворская, зам. директора Литературного музея, а также координаторы оргкомитета конференции проф. Марк Соколянский и Михаил Рашковецкий (директор Музея истории евреев Одессы).
Программа первого дня конференции завершилась открытием выставки «Одесса бабелевских времен» в Музее истории евреев Одессы. Здесь же состоялась презентация книги А. Розенбойма «Мадам Любка».
Второй день конференции, посвященный литературоведческой проблематике, начался в конференц-зале Одесского национального университета им. И.И. Мечникова. На конференции с докладами и сообщениями выступили 24 участника из Германии, Латвии, Польши, России, США, Украины. В этот же день во Всемирном клубе одесситов участники конференции приняли участие в круглом столе, посвященном феномену «одесского языка» (ведущие — вице-президент клуба Е.М. Голубовский и редактор-составитель книги «Одесский юмор» В.И. Хаит).
Третий день, прошел в конференц-зале гостиницы «Юность». Конференция традиционно завершилась круглым столом, участники которого в целом оценили ее позитивно и предложили посвятить четвертую конференцию следующим событиям:
* 60-летию окончания 2-й мировой войны;
* 100-летию еврейских погромов 1905 года;
* 125-летию со дня рождения Владимира (Зеева) Жаботинского.
В заключение участники конференции были приглашены на открытие выставки работ учащихся студии Г.Толкачевой «Еврейская Одесса глазами детей и не только...» в галерее «Золотой ангел».
Несколько слов о настоящем сборнике. Все доклады, предоставленные авторами, публикуются в том виде, в котором они получены от участников конференции и в порядке, соответствующем программе проведения конференции. Исключениями являются доклады, поступившие в оргкомитет с некоторым запозданием, а также доклады Н. Лейдермана и А. Олейника, которые не смогла приехать на конференцию. Ряд докладов были включены в конференцию в контексте проекта «История Холокоста в одесском регионе», который реализуется центром «Мигдаль» при поддержке Claims Conference Successor Organization for Projects Involving Research, Education or Documentation of the Holocaust, Rabbi Israel Miller Fund for Shoah Research, Documentation and Education.
Соц?ально-пол?тичний та економ?чний розвиток радянського сусп?льства у 1920 рр. ХХ ст. проходив в умовах в?дсутност? обмежень цив?льних прав та свобод ?врейського населення, як? ?снували в кра?н? за час?в рос?йського царату.
Таке становище було викликано насамперед загальним стратег?чним напрямом радянсько? нац?онально? пол?тики та скасуванням царського анти?врейського законодавства. Безумовно, цей крок являв собою прогресивне соц?альне перетворення того часу, яке вже в?дбулося у б?льшост? ?вропейських кра?н. Проте ця под?я через ряд причин, пов.язаних ?з специф?кою сусп?льного ? соц?ально-пол?тичного розвитку Рос??, викликала ворожнечу з боку деяких соц?альних груп, для яких анти?врейське законодавство було нев?д'?мним чинником життя.
Потр?бно зазначити, що радянська влада боролася з пригнобленням ?вре?в лише у випадках побутового антисем?тизму, в той час, як сама проводила пол?тику, спрямовану проти ?врейсько? громади, бажання ?вре?в створити свою державу, ?врейсько? осв?ти ? ?врейських традиц?й. Вона пересл?дувала прихильник?в вивчення мови ?врит та рел?г?йних д?яч?в. Цю пол?тику також можна охарактеризувати як антисем?тську.
Проте проблема боротьби з антисем?тизмом у 1920 роки була важливою складовою частиною радянського нац?онально? пол?тики. У друг?й ?х половин? виходить велика к?льк?сть публ?кац?й у прес?, науково-популярно? л?тератури, де йдеться про боротьбу з антисем?тизмом. У ц?й боротьб? важливе м?сце займав зовн?шньопол?тичний аспект. Необх?дно було п?дтримати репутац?ю “захисника в?д контрреволюц?йних антисем?тських к?л”.
В?дразу ж п?сля початку встановлення радянсько? влади в Укра?н? 1 лютого 1919 року було видано декрет «Про покарання за аг?тац?ю, спрямовану на розпалювання нац?онально? ворожнеч?». У ньому, зокрема, зазначалося: «Намагаючись покласти край нац?ональному цькуванню, яке п?дсилилося останн?м часом, Тимчасовий роб?тничо-селянський уряд Укра?ни постановля?: 1.П?ддаються арешту та суду революц?йного трибуналу як контр-революц?онери ус?, хто аг?ту? за розпалювання почутт?в нац?онально? ворожнеч?; 2. За вказан? в п.1 злочинн? д?яння винн? п?ддаються ув.язненню строком не менш як на 5 рок?в».1
Антисем?тизм у 20-т? роки мав р?зноман?тн? форми ? торкнувся практично ус?х соц?альних прошарк?в ? груп. Не винятком був також апарат радянських ? парт?йних прац?вник?в.
Сл?д зазначити, що в основному прояви антисем?тизму, що завдяки д?ячам ?всекц?й потрапляли в поле зору представник?в влади, д?ставали г?дний оп?р. У багатьох випадках на так? явища в?дпов?дно реагували правоохоронн? органи. Проте антисем?тизм пустив сво? корен? ? серед роб?тник?в орган?в радянського правопорядку. У м. Лугин? Коростенського округу, наприклад, за даними ком?с?? ?всекц??, народний суддя за т? ж сам? протиправн? вчинки накладала штрафи на селян по 50 коп?йок, а на ?вре?в - по 150 карбованц?в. У м. Ярмолинц? Проскур?вського округу п?сля того, як сп?вроб?тники пошти вбили ?врея-парт?йця, призначеного туди для роботи листоношею, м?сцева влада ? правоохоронн? органи ухилялися в?д д?й, як? б сприяли виявленню вбивць.2
На той час з.явилася велика к?льк?сть пропагандистсько? л?тератури з цього питання. Св?дчення газетних публ?кац?й, документи колишнього спецхрану дають уявлення про те, що прояви антисем?тизму у с?льських районах Укра?ни дедал? поширювалися, зокрема, у середин? 1920 рок?в. У Кривор?зькому, Тульчинському округах мають м?сце масов? заяви про засилля ?вре?в у держапарат?, про те, що “?вре? мстяться християнському населенню за допомогою радянського режиму”. Селяни Подол?? на численних дискус?ях часто трактували пол?тичну боротьбу на ХIV з'?зд? парт?? як “боротьбу ?вре?в та рос?ян за владу”.3
П?дходи до проблем антисем?тизму р?зних сусп?льних верств не були однаковими. Представники ?всекц??, наприклад, вважали одним з прояв?в антисем?тизму обмеження вступу до парт?? за нац?ональною ознакою. У ход? роботи одн??? з ком?с?й ?всекц?? було виявлено, що в Ободовському район? не приймали анкети ?вре?в для вступу до парт?? ? комсомольських осередк?в. Водночас до парт?? приймали селян, про яких усе ?врейське населення зазначало, що вони брали участь у погром? м?стечка п?д час громадянскьо? в?йни. У м. Добровеличц? Первомайського округу голова райвиконкому перешкоджав вступу ?вре?в до парт??, ? п?д час авар?? з трактором, яка трапилась у сел?, заявив, що “100 ?врейських смертей не коштують рани одн??? рос?йсько? людини”4 . Не реагувати на масов? прояви антисем?тизму влада б?льше не могла ? почала проводити аг?тац?ю у трудових колективах ? за м?сцем проживання з метою перешкодити розвитку в кра?н? анти?врейских настро?в. Так, у 1928 роц? були розроблен? тези для допов?дей на профсп?лкових зборах трудових колектив?в м. Зинов.?вська. У них, зокрема, говорилося: “Антисем?тизм, незважаючи на сво? глибок? ?сторичн?, економ?чн? та ?деолог?чн? причини, ? одним з контрреволюц?йних д?й. “Христопродавц?”, хами ? просто ”нахаби ? боягузи” ? в кожн?й нац??, вони вид?ляються у середовищ? кожного класу ? сказати математично точно, що серед ?вре?в ?х б?льше, а серед англ?йц?в менше неможливо”.5
Поряд ?з роз'ясненнями шкоди в?д антисем?тизму ? наведенням приклад?в траг?чних насл?дк?в, до яких в?н часто призводив, кер?вництво парт?? та ?всекц?й розробляло рекомендац?? щодо його подолання.
До перел?ку основних заход?в по боротьб? з антисем?тизмом входили так?: “1) Масове переселення ?вре?в на село, призов в арм?ю, щоб ?нш?... зжилися з ?вреями - р?вноправними громадянами СРСР; 2) комун?стам ? комсомольцям ... не т?льки намагатися створити товаришам-?вреям атмосферу сп?льно? прац?, але ? кровно, шляхом шлюб?в, перепл?татися; 3) видати ?стор?ю ?врейського народу ? ?врейсько? рел?г?? з викриттям ?? антинауково? ? антигромадсько? ?деолог??; 4) боротися ?з ?врейськими анекдотами, ?з “заячою ф?лософ??ю ?вре?в-кустар?в, ?з пасивн?стю ?врейських роб?тник?в. (Розроблен? П.Г. Шевцовим, м. З?нов.?вськ (1928 р.)”.6
У ц?лому основн? рекомендац?? щодо боротьби з антисем?тизмом виконувалися в ход? переселенсько? ? антирел?г?йно? пол?тики радянсько? влади. Досить ефективно проводилася боротьба у трудових колективах з побутовим антисем?тизмом. Однак шляхи ц??? боротьби та ?? програма дуже часто мали сам? по соб? антисем?тський ухил.
Антисем?тська пропаганда проводилася також за допомогою лист?вок. У одн?й з таких лист?вок, виявлен?й у м. Н?жин? у серпн? 1926 року, зокрема, зазначалося: “Укра?нц?, рос?яни... Будьте готов? ? ?дин? до близького моменту - моменту стати повновладними ? незалежними хазя?нами у сво?й кра?н?. Будьте готов? вдарити з ус??ю силою ? ненавистю по продажних жидах ? вс?х жидовствующих, з?пхн?ть ?х з? свого натрудженого, п?тного горба ? жорстоко розправтеся з ними. Тр?поти, ?удове плем'я, тр?поти ? знай, що година в?дплати близька. Вибирайте, жиди, одне: чи холодну страшну могилу у Рос??, чи ?нше життя в Палестин?. Селянин, готуй могутн?й к?л ? вили. Роб?тник, готуй важкий молот ? лом”.7
В?дношення Лен?на до данного питання було в?дображено у ц?лому ряд? публ?кац?й. Так, в одному з кв?тневих номер?в (1929 р.) газети «Наш Союз», яка виходила у Франц??, була надрукована стаття В. Бонч-Бру?вича «В?дношення Володимира ?лл?ча Лен?на до антисем?тизму».
Зазначивши, що Лен?н — великий ?н?ц?атор зовс?м ?ншого п?дходу до нац?онального питання, автор статт? звинуватив б?лий рух у масовому пересл?дуванн? ?вре?в ? протипоставив цьому ганебному явищу обнародуваний у липн? 1918 року декрет Радянсько? влади про боротьбу з антисем?тизмом. Текст документу наводився повн?стю, позиц?я ж Лен?на розкривалася як така, що в?дпов?дала р?вноправност? ?врея-труд?вника з трудящими ?нш?х нац?й.8
Отже можна зробити висновок, що боротьба Радянсько? влади з антисем?тизмом була половинчата ? недостатня. Хоча у ц??? пол?тики були ? певн? здобутки. На жаль у 30-х роках та п?зн?ше, з перемогою в СРСР ?. Стал?на, антисем?тизм став одним з елемент?в державно? нац?онально? пол?тики.
Памяти Галины Андреевны Белой
«Одесские рассказы» И. Бабеля всегда стояли в тени «Конармии». И это, в общем-то, справедливо. Тридцать три новеллы «Конармии» - это большое мозаичное панно, вполне замещающее собою монументальную эпопею. Содержание этой эпопеи грандиозно - гражданская война, перевернувшая всю жизнь России.
Гроздь из четырех новелл («Король», «Как это делалось в Одессе», «Отец», «Любка-казак»1), входящих в «Одесские рассказы», конечно же, несоразмерна с «Конармией». (Хотя, между прочим, один из первых критиков Бабеля назвал эти новеллы «одесской бандитской эпопеей».2) Их пространство локально, круг персонажей легко исчислим. Эти новеллы воспринимаются как экзотические зарисовки быта одесских евреев, развлекающие читателей пряным ароматом одесского жаргона, экстравагантными выходками героев и детективными фабулами.
Но вот что напрягает внимание: «Одесские рассказы» печатались о д н о в р е м е н н о с рассказами, из которых образовалась «Конармия». В течение 1923-24 годов они шли вперемежку на страницах одесской газеты «Известия» и столичного журнала «Красная новь». Более того, темы и мотивы обоих циклов не исчезали из поля зрения Бабеля, и впоследствии - уже в 30-е годы он написал рассказы «Аргамак» и «Поцелуй», предназначавшиеся для нового издания «Конармии», но и тогда же был написаны рассказы «Конец богадельни» и «Фроим Грач», прямо связанные с «Одесскими рассказами». Выходит, в творческом сознании писателя мир Конармии и мир одесской Молдаванки существовали рядом всегда, а это значит, что между ними есть какая-то связь. Но какая?
Начнем с вопроса: как соотносятся Одесса «Одесских рассказов» с Одессой реальной? «Одесса - очень скверный город. Это всем известно». Это первые строки автобиографических заметок Бабеля, которые он озаглавил - «Мои листки». «Вместо «большая разница» там говорят «две большие разницы», и еще - «тудою-сюдою». Мне же кажется, что можно много сказать хорошего об этом значительном и очаровательнейшем городе Российской империи».
Итак, Бабель начал за упокой, а продолжил за здравие. И далее - в том же величальном духе: «Подумайте: город, в котором легко жить, в котором ясно жить. Половину населения его составляют евреи, а евреи - это народ, который несколько очень простых вещей очень хорошо затвердил. Первое: они женятся для того, чтобы не быть одинокими. Второе: любят для того, чтобы жить в веках. Третье: копят деньги для того, чтобы иметь дома и дарить женам каракулевые жакеты. Четвертое: чадолюбивы, потому что это же очень хорошо и нужно - любить своих детей».
Это, по существу, некое замещение десяти заповедей Моисея, но фамильярно-одомашненых и редуцированных до самых первичных начал, фундаментальных столпов, онтологических корней. Эти заповеди испокон веку служили духовным оплотом гонимого народа, и в Одессе, куда евреев привела судьба (и высочайшее дозволение Екатерины Второй), они, видимо, действовали вполне результативно. Не случайно же Бабель констатирует: «Бедных евреев из Одессы очень пугают губернаторы и циркуляры, но сбить их с позиции нелегко, очень уж стародавняя позиция. В значительной степени их усилиями создалась та атмосфера легкости и ясности, которая окружает Одессу».
Но каким образом сохраняется эта система духовного самосохранения (да и физического выживания) народа без ущерба для своих скрижалей в оскорбительных и унизительных условиях - «черта оседлости», процентная норма, погромы...? И, главное, удается ли народу сберечь верность этим заповедям на самом деле? Вот о чем заставляют задумываться «Одесские рассказы».
Четыре новеллы: «Король», «Как это делалось в Одессе», «Отец» и «Любка Казак» - образуют очень своеобразное единство. Сквозной сюжет едва намечен, хронологическая канва спутана, есть даже сюжетные «накладки» (в рассказе «Как это делалось в Одессе» Беня Крик женится на Циле, дочери Эйхбаума, а в рассказе «Отец» он холостяк, которого «окрутили» с Баськой, дочерью Фроима Грача). Но все равно, эти четыре рассказа крепко сращены, образуя ту целостность, которая может разрастаться, но уже не может распадаться. Основа этой целостности — Молдаванка.
Хронотоп Молдаванки - это еще одна «сокращенная Вселенная» Бабеля. (Первая была в «Конармии»: «черта оседлости» - от Житомира до Хотина и от Новоград-Волынска до Замостья). Молдаванка — это тот космос, в котором протекает жизнь всех персонажей «Одесских рассказов», где совершаются со-бытия их бытия.
Реалии Молдаванки, одесской окраины, которая простирается от Привоза до Старопортофранковской и лежит между Большефонтанской дорогой и Слободкой-Романовкой - эти реалии проступают в ароматных названиях улиц: Госпитальная, Костецкая, Дальницкая, Степовая, Охотницкая, Балковая, Бугаевка. Но вообще-то у Бабеля Молдаванка расширяется, захватывая всю Одессу целиком - с ее центральными улицами — Екатериниской, Большой Арнаутской и Софиевской, с могучим портом и дальнею Пересыпью. У Бабеля «молдаванским колоритом» окрашена вся Одесса, все одесское несет на себе печать того, что можно назвать «молдаванским менталитетом». В сущности, именно это - «молдаванский менталитет» - Бабель живописует и анализирует, стараясь постигнуть его суть, его светлые и темные стороны, его динамику.
Облик Молдаванки, ее быт и нравы, ее типажи - это, в отличии от трагического образа местечка в «Конармии», есть некое карнавальное воплощение духовного мира, духовной субстанции российского еврейства. Молдаванка в «Одесских рассказах» очень далека от этнографической точности. Скорее наоборот. Этнографическому фотографизму и практическому знанию этих грязных, нищих, тесных закоулков Одессы Бабель противопоставляет феерически красочный, тетрализованный облик Молдаванки, которую ее обитатели называют «щедрой нашей матерью». (Близкая, но не совсем точная аналогия - театрализованный быт парижских воров в «Соборе Парижской богоматери» Гюго.)
У Бабеля подробности и детали быта Молдаванки метафорически преображены в экзотические образы, украшены безудержными эпитетами и возвеличены немыслимыми гиперболами. «И вот Баська из Тульчина увидела жизнь в Молдаванке, щедрой нашей матери, жизнь, набитую сосущими младенцами, сохнущим тряпьем и брачными ночами, полными пригородного шику и солдатской неутомимости». Или еще: «Солнце свисало с неба, как розовый язык жаждущей собаки. Исполинское море накатывалось вдали на Пересыпь, и мачты дальних кораблей колебались на изумительной воде Одесского залива». Или еще: «Луна прыгала в черных тучах, как заблудившийся теленок».
Такое пиршество и роскошь антуража бабелевского художественного мира взамен грязи и нищеты реальной Молдаванки есть некий вызов: да, Молдаванка, - как там ни крути - это еще одна ипостась еврейского гетто, но это гетто не просит сострадания, его обитатели не нуждаются в снисходительной жалости. Они знают себе цену и осознают свое место в мироздании.
Не случайно повествование в «Одесских рассказах» ведется в торжественно-библейском стиле. Уже в рассказе «Король» есть отсылка к Священной книге евреев - Торе: «Три кухарки, не считая судомоек, готовили свадебный ужин, и над ними царила восьмидесятилетняя Рейзл, традиционная, как свиток Торы, крошечная и горбатая». И ритм здесь торжественно-библейский. «За стол садились не по старшинству - глупая старость жалка не менее, чем трусливая юность, и не по богатству - подкладка тяжелого кошелька шита из слез». Это язык мудрых максимов и афоризмов, в которых сосредоточена вековая мудрость народа.
Подобным образом обычно звучат эпические сказания в исполнении профессиональных аэдов и рапсодов, собирателей и хранителей легендарной истории своих народов. Так в «Одесских рассказах» тоже есть свой рапсод — это Арье-Лейб. «Гордый еврей, живущий при покойниках» - так он без ложной скромности аттестует самого себя. Между прочим, у него на это есть веские основания: в еврейской культуре кладбищенские нищие — это особая каста: юродивые и святые, шуты и плакальщики, назойливые попрошайки и мудрые философы, они вольно или невольно выступают хранителями вековых заветов — ведь, по меньшей мере, Кадиш они знают. Так вот, Арье-Лейб один из них.
Запев свой он ведет в полном соответствии с эпическим каноном: «И вот я буду говорить, как говорил Г-сподь на горе Синайской из горящего куста. Кладите себе в уши мои слова. Вс?, что я видел, я видел своими глазами, сидя здесь, на стене второго кладбища, рядом с шепелявым Мойсейкой и Шимшоном из погребальной конторы...» Но Арье-Лейб все-таки аэд «новой формации», учитывающий современные веяния: в отличие от Гомеров и Боянов, он не повторяет «преданья старины глубокой», он творит эти предания тут же, по горячим следам событий, рассказывает о том, что видел собственными глазами, сидя на своем постоянном наблюдательном пункте — на кладбищенской стене. Аэд-хроникер, репортер с кладбищенской стены.
В «Одесских рассказах» функция сказителя не всегда принадлежит именно Арье-Лейбу, но даже в устах безличного повествователя слово всегда комически стилизовано под Тору .Это какое-то «неопределенно-личное», сказовое слово, которое легко вступает в контакт с живописным одесским языком персонажей. А там уж кальки с идиш, украинизмы и элементарное пренебрежение русской граматикой образуют такие словесные кораллы, которые поражают своей гротесковой пышностью и какой-то грациозной нелепостью. Ну, кто только ни цитирует вот эти пассажи: «Об чем думает такой папаша? Об выпить хорошую рюмку водки, об дать кому-нибудь по морде, об своих конях и ни об чем больше...»; «Папаша, ...пусть вас не волнует этих глупостей»; «Слушайте, Король, я имею вам сказать пару слов»...
Представленный в такой речевой оболочке, мир Молдаванки в некотором роде дистанцируется от прозаической повседневности, он приобретает черты своеобразного эпического предания, где высокая патетика причудливо переплетается со снижающей карнавальностью.3 . А в эпосе следует ожидать явления легендарных героев и повествования об их великих свершениях. Ожидания сбываются...
В этом экзотическом мире, среди мешанины скупщиков краденого, контрабандистов, содержателей притонов, мелких маклеров, кладбищенских нищих возвышаются носители высоких идеалов Молдаванки, ее гордость и слава, ее рыцари. Кто же они? Налетчики во главе со своим Робин Гудом, своим королем Беней Криком.
Почему появились эти самые «рыцари» на Молдаванке, почему «молдаванский менталитет» превратил этих налетчиков в рыцарей? А потому что тем, кто оскорблен любой формой унижения, - в данном случае планетарным изгоям, которыми являются евреи, порабощенные вековым страхом перед всякой швалью, обладающей самой мизерной властью, опутанным, как колючей проволокой, изощренной системой государственных, конфессиональных, социальных запретов и табу, ох как хочется видеть им в своей среде «рыцарей без страха и упрека»! Справедливых судей и храбрых защитников, у которых слово сразу подкрепляется делом.
Мир Молдаванки, созданный на страницах «Одесских рассказов», конечно же, в целом романтический мир, и система принципов претворения, обобщения и оценки, которой здесь руководствуется автор, более чем очевидно связана с романтическим методом. Но это не похоже на неоромантизм рубежа ХIХ - ХХ веков, впитавший в себя книжный опыт классического романтизма и слегка иронизирующий над своими престарелыми родителями. ( Хотя в «Одесских рассказах» ирония над классическим романтизмом, конечно же, есть.) Это какой-то двусмысленный романтизм, к нему скорее всего подошло бы определение «амбивалентный».
Начнем с изображения Бени Крика и его верных помощников - этих легендарных рыцарей Молдаванки.
Именно о них повествование ведется в возвышенно-эпическом стиле. «И тут друзья Короля показали, что стоит голубая кровь и неугасшее еще молдаванское рыцарство». И действительно, налетчики в «Одесских рассказах» на удивление некровожадны, более того, они очень деликатны в обращении с оружием: «Налетчики стали стрелять в воздух, потому что, если не стрелять в воздух, то можно убить человека». А орудия убийства в «Одесских рассказах» называются «дружелюбными браунингами».
А какими фламандскими красками изображаются Беня Крик и его безупречные помощники! «Он был одет в оранжевый костюм, под его манжеткой сиял бриллиантовый браслет». Или: «На нем был шоколадный пиджак, кремовые штаны и малиновые штиблеты». А вот так выглядят его друзья: «Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, их плечи обтягивали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небесной лазури».
Но больно уж неумеренны восторги повествователя. И чем он упивается: петушиной расцветкой одеяний? дикарским винегретом красок? Ясно же, что без улыбки читать это невозможно.
Особо нелепы и помпезные позы, которые принимают налетчики. Вот как они едут в публичный дом: «Они ехали в лаковых экипажах, разодетые, как птицы колибри, в цветных пиджаках, глаза их были выпучены, одна нога отставлена к подножке, и в стальной протянутой руке они держали букеты, завороченные в папиросную бумагу». Торжественно, на глазах у всей публики они следуют на культурное мероприятие.
Словом, пародийно-декоративно изображение налетчиков, этих «рыцарей Молдаванки», уже несет на себе печать авторской иронии. А главное, есть какая-то всеохватывающая этическая перевернутость в этих преувеличенных восторгах повествователя и в поклонении обитателей Молдаванки перед Беней Криком и его коллегами.
Кто он - этот самый Беня (в особо торжественных случаях - Бенцион) Крик? По всем статьям - герой из легенды, чьи качества приукрашены в соответствии с законами жанра. И «Одесские рассказы», как и положено по канону, есть повествования о подвигах этого героя. Точнее — о том, «почему же один Беня Крик взошел на вершину веревочной лестницы, а остальные повисли внизу на шатких ступенях»? Почему именно он удостоился звания Короля?
Прежде всего, как и положено эпическому герою, Беня наделен в некотором роде сверхъестсественными качествами. О его темпераменте говорится в самых возвышенных тонах. «И вот добился своего Беня Крик, потому что он был страстен, а страсть владычествует над миром». Его ораторские способности высоко оценивает сам Фроим Грач, которого сегодня бы назвали «крестным отцом» Молдаванки: «Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще что-нибудь».
И действительно, как артистически чувствителен Беня! «Мосье Тартаковский, - ответил ему Беня Крик тихим голосом, - вот идут вторые сутки, как я плачу за дорогим покойником, как за родным братом, но я знаю, что вы плевать хотели на мои молодые слезы». А какая сила убедительности в его покаянном слове, обращенном к тете Песе, матери убитого приказчика Иосифа Мугинштейна: «...Вышла громадная ошибка, тетя Песя. Но разве со стороны Б-га не было ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду? И чем было бы плохо, если бы евреи жили в Швейцарии, где их окружали бы первоклассные озера и, гористый воздух и сплошные французы?...» А сколько социального пафоса в его прощальной речи на могиле Иосифа: «Что видел наш долрогой Иосиф в своей жизни? Он видел пару пустяков. Чем занимался он? Он пересчитывал чужие деньги. За что погиб он? Он погиб за весь турдящийся класс».
В еврейской культуре красноречие, мастерство публичного слова всегда почиталось очень высоко. И повествователь подает слово Бени с почтительностью и восторгом. Но как же нелепо и смешно выглядит на фоне литературной речи (нормы которой всегда на слуху у читателя) это сочетание высокой экспрессии с сентиментальным лиризмом.
Правда, в имени героя затаена эспрессия совсем иного порядка. «Крик» - вряд ли фамилия, потому что на идиш это слово ничего не значит, зато любой еврей знает слово «криг» (krieg), то есть «война». При произнесении «криг» оглушается и слышно - «крик». Так что, скорее всего, «Крик» - это бандитское прозвище, а такую «кликуху» можно было заработать очень даже немирными деяниями.4 Столь воинственную кличку Беня получил по наследству, так ведь не случайно его папаша — это Мендель Крик, «слывший между биндюжниками грубияном». (А в Одессе высшая степень хамства издавна определялась выражением: «ругается, как биндюжник»). Значит, от человека по кличке «Крик» можно ожидать немало бед.
Учтем это этимологическое примечание на будущее, а пока перейдем к основной части «Одесских рассказов». Как и положено в эпическом сказании, ее занимает описание подвигов героя.
Первый подвиг Бени Крика - поджог полицейского участка (новелла «Король»). Это было знаком его самутверждения. Раз пристав сказал: «...Где есть государь император, там нет короля», - так Беня покажет, что Король таки есть! И показал. Вообще-то поджог всегда преступление. Но в России поджог полицейского участка или вообще любой ущерб, наносимый власти, всегда воспринимался не без одобрения: власть, а не властна! Как-то приятно унижаемым этой самой властью это видеть.
А вот второй подвиг Бени (расссказ «Как это делалось в Одессе») — налет на Тартаковского - не так уж этически безупречен. «Попробуем его на Тартаковском, - решил совет, и все, в ком еще квартировала совесть, покраснели, услышав это решение». Почему же покраснели даже видавшие виды негласные хозяева Одессы? А потому что, хоть Тартаковский далеко не ангел (не случайно его называли за дерзость и богатство «полтора жида»), однако, на него уже совершали девять налетов. «Десятый налет на человека, уже похороненного однажды - это был грубый поступок. Беня, который еще не был тогда Королем, понимал это лучше кого-то другого, но он сказал Грачу: «Да!»
Значит, Беня Крик для того, чтобы быть принятым в сообщество рыцарей Молдаванки, преступил существующие даже у воров определенные этические границы. Сознательно!
А далее идет целый ряд этических провалов, парадоксально прикрываемых эстетическим величанием. При налете нечаянно убивают бедного Иосифа Мугинтейна, единственного сына у своей мамы. Дальше следует возмездие, которое совершается через новую кровь: за убитого приказчика налетчики кончили самого убийцу, Савку Буциса.
Третье деяние Бени Крика, описанное в рассказе «Отец», трудновато назвать подвигом. Но все-таки кое-что героическое есть в том, как долго он трудится в публичном доме с «обстоятельной Катюшей». А в особенности в том, что сразу же после этих упражнений он ведет деловые переговоры с Фроимом Грачом о женитьбе на его дочери. И если иметь в виду, что собой представляет эта Баська, дочь Фроима, («женщина исполинского роста», «у нее были громадные бока и щеки кирпичного цвета»...«в ней было весу пять пудов и еще несколько фунтов», толстые ноги, говорит она «оглушительным басом»), то иначе, как подвигом, согласие Бени на брак с нею назвать нельзя....
Ну, а если заглянуть под этот «ироикомический» флер, то обнаружится довольно неприглядный цинизм. Отец, озабоченный матримониальными запросами своей дочери, жениха для нее буквально высиживает у дверей комнаты, где тот развлекается с публичной женщиной. “Он ждал до часу ночи и потом постучал...» Далее между заботливым отцом и будущим женихом идет торг, как о какой-нибудь лошади: «Они сошлись на том, что Баська приносит своему будущему мужу три тысячи рублей приданого, две кровные лошади и жемчужное ожерелье». И весь этот брачный уговор совершается в сакральном месте — у стен кладбища (правда, «русского»).
В «Одесских рассказах» сплошь и рядом легендарное чадолюбие, культ семьи, нежное почитание родителей оборачиваются не только цинизмом, но и насилием над самыми святыми человеческими чувствами. Вспоминается, например, «щуплый мальчик, онемевший от тоски», которого Беня Крик купил в мужья своей базедовой сестре-перестарку.
А чего стоит сцена, когда Мендель Крик рассказывает, как его искалечили собственные сыновья, Беня и Левка. «Он орал свою историю хриплым и страшным голосом, показывал размолотые свои зубы и давал щупать раны на животе. Волынские цадики с фарфоровыми лицами слушали с оцепенением похвальбу Менделя Крика и удивлялись всему, что слышали, и Грач презирал их за это».
Подумаем: цадики самые почитаемые в еврейском мире люди, живые святые, образованные знатоки и толкователи Священных книг, признанные духовные наставники и судьи, слушают «с оцепенением» похвальбу отца, побитого собственными сыновьями. Но, Фроим Грач, этот негласный «цадик» Молдаванки, их за это презирает! За что? За то, что они не могут пре-ступить через этическое табу. А вот дети Менделя Крика могут! И Фроим Грач признает, что этим можно хвастать, как в некотором роде подвигом. (Кстати, сцена с побитым Менделем Криком представляет собой небольшое ответвление от основного сюжета в рассказе «Отец», это еще одна грань проблемы «отцов и детей» в свете «молдаванской ментальности»).
За что же Беня Крик заслужил звание Короля? Выходит, как раз за то, что смог пре-ступить через вековечные этические табу — ограбить ограбленного, убить человека, жениться по грубому расчету, побить собственного отца. Но «первый произнес слово «король» не кто иной, как «шепелявый Мойсейка» (абсолютно карнавальное замещение библейского «авторитета», который, согласно преданию, был косноязычен). Значит, самая высшая инстанция — Моисей наизнанку — благословил подвиги Бени Крика.
Вчитываясь в «Одесские рассказы», видишь, что автора «Одесских рассказов» более всего занимает именно этот процесс — процесс перевертывания этических норм в их полную противоположность, а то и циничного попрания заветов, нанесенных на скрижали Моисеем. Видимо, не случайно завершает цикл новелла «Любка Казак». Здесь уже нет ни Бени, ни повествования о его очередном подвиге. Зато есть сюжет о самом страшном преступлении, которое только может представить традиционная мораль евреев - сюжет о матери, которая пренеберегает своим материнским долгом. Еврейская мать, чья безграничная преданность своему чаду, чья доходящая до безумия любовь к своей кровиночке давно стала легендарной, здесь «думает о своем сыне, как о прошлогоднем снеге». Женщина, в чьей природе заложено быть нежной и ласковой носительницей добра (ведь ее фамилия «Шнейвейс», то есть Белоснежка!), превратилась в грубую расхристанную бабу, у которой погоня за профитом полностью атрофировала материнское чувство. «Вы все хотите захватить себе, жадная Любка... - взывает старик Цудечкис, - а маленькое дитя ваше, такое дитя, как звездочка, должно захлянуть без молока». И он, бездомный нищий, делает за Любку то, что положено делать матери — отлучает ребенка от груди и приучает к соске.
Вс? перевернуто с ног на голову. Этика сломана. Даже богобоязненность, следование вере предков оборачивается кощунством в сцене, когда Беня велит отпевать вместе с бедным Иосифом Мугинштейном его убийцу, Савку Буциса. Теперь многочисленным участникам похоронного обряда становится ясно, что совершено еще одно кровавое преступление, а они поневоле замараны участием в этом деле. И торжественная, пышная панихида завершается паническим бегством: «И вот люди, тихонько отойдя от Савкиной могилы, бросились бежать, как с пожара. Они летели в фаэтонах, в телегах, пешком».
Это апокалиптическое бегство есть спонтанная и потому истинная этическая оценка людьми тех подвигов, которые совершил Беня Крик, герой эпоса Молдаванки.
Этот итог не неожиданность, по меньшей мере — для Автора (так мы назовем того субъекта речи, который выступает внимательным слушателем сказаний). Об обреченности той стратегии самоутверждения, которую избрал Беня Крик, было сделано предупреждение в самом начале как раз той новеллы, где рассказывалось о его возвышении, но оно как-то проходит мимо внимания читателя. Напомним: Автор-слушатель просит эпического сказителя: «Реб Арье-Лейб... поговорим о Бене Крике. Поговорим о молниеносном его начале и ужасном конце». Можно полагать, что, задумывая свой цикл, Бабель намеревался завершить его историей гибели Бени Крика.5 Этой истории в «Одесских рассказах» нет. Зато есть рассказы «Конец богадельни» и «Фроим Грач».6 Написанные уже значительно позже издания основного корпуса «Одесских рассказов», они представляют собой завершение сюжета о Молдаванке и ее рыцарях.
Богадельня при еврейском кладбище, где ютятся кладбищенские нищие — это горькая квинтэссенция еврейской доли и средоточие народной мудрости. Мир этот рушится не только потому, что пришла советская власть в лице заведующего кладбищем Бройдина, а потому, что он истлел сам по себе. Потому, что в нем смещены великие заветы, записанные в Священных книгах, потому, что скрижали перевернуты с ног на голову. Поэтому-то Бройдиным и удается с такой легкостью смести старую богадельню, как ненужный хлам. А заодно и выбросить из жизни ее обитателей — юродивых и святых, мудрецов и аэдов.
А рассказ «Фроим Грач» — это уже эпилог истории ордена рыцарей Молдаванки. Не гибелью Бени Крика, а гибелью Фроима Грача завершается весь цикл. И это не случайно. Если мы вспомним, что именно к Фроиму обратился Беня с просьбой принять его в свое дело, что Фроим давал Бене рекомендацию на совете, то можно догадываться о том, что скрывалось за словами Арье-Лейба о Граче: «...Тогда уже смотрел на мир одним глазом и был тем, что он есть». Но только в последнем рассказе об этом говорится открытым текстом: «Одноглазый Фроим, а не Беня был истинным главой сорока тысяч одесских воров», - рассказывает следователь Боровой, то есть вполне компетентный человек. Но когда Фроим пришел в Чека и попробовал поговорить с новой властью на привычном ему языке: «Отпусти моих ребят, хозяин, скажи свою цену», на том языке, который понимали и принимали не только Тартаковские и Эйхбаумы, но околоточные надзиратели и приставы, с ним никто говорить не стал. Его просто расстреляли без суда и следствия, в считанные минуты. И вс?. Объяснение дается вполне советское: «...Зачем нужен этот человек в будущем общпестве?» — спрашивает председатель ЧК. Автор уточняет - «приехавший из Москвы», то есть не знающий историю Одессы, не знакомый с ее легендами и ее героями. Но ведь и следователь Боровой, которому Фроим Грач по-своему дорог как легендарная личность, как достопримечательность Одессы, тоже говорит: «Наверное, не нужен».
Это и есть тот ужасный конец, который ожидал Беню Крика и весь орден налетчиков Молдаванки.
По Бабелю, мир этот и его герои обрекли себя на такой конец самим образом своей жизни. Кодекс антиморали, кодекс беззастенчивого глумления над вековечными устоями духа народа, которому они следовали с таким шикарным цинизмом, не мог не привести к саморазрушению. Карнавальность «Одесских рассказов» не вызывает сомнений. Да, это эпос наизнанку, где антигерои героизированы, где глумление над этическими нормами возводится в степень идеала.
С легкой руки Михаила Михайловича Бахтина мы привыкли видеть в карнавальности прежде всего «веселую жуть», когда смех есть способ утверждения жизни вопреки смерти. Но ведь карнавальность амбивалентна. У нее есть и противоположный полюс: когда веселье превращается в жуть, когда разрушение уничтожает жизнь и несет смерть.
Карнавальность «Одесских рассказов» как раз такова — это карнавальность «жуткого веселья». Веселье тут все время скатывается к ужасу. Есть такое еврейское выражение, которому аналогично русское: «Так смешно, что аж плакать хочется». Именно таков эстетический пафос «Одесских рассказов».
Совершенно ясно, что первые критики «Одесских рассказов», усмотревшие в них «поэзию бандитизма», не вчитались в текст, не расслышали его «ироикомической» интонации, не прониклись чувством горького трагизма, которое скрыто за нею.7 Но вряд ли более чутки те современные исследователи «Одесских рассказов», которые в изощренном анализе «сложной цепочки символических подмен» уходят очень далеко от горького, трагического смысла бабелевских новелл.8
Когда-то критик Павел Новицкий заметил, что главные темы бабелевских рассказов это — погром и налет. Уточним: погромы были в «Конармии», налеты - в «Одесских рассказах». Но, в сущности, это явления одного порядка - этический беспредел, вот на чем строится как практика погрома, так и практика налета. Если утверждают, что «мать в революции — эпизод», если спокойно перерезают горло сребробородому старцу, если топчут ритуальную посуду, делают портянки из церковных хоругвей, а кости святого выкидывают из раки, то никакие «Интернационалы добрых людей» не образуются. Если попирают простые нормы обще-жития, то неминуемо это общежитие развалится, как старая богадельня.
Получается, что попытки устроить жизнь еврейского гетто (как бы оно не называлось - местечко на Подольщине или Молдаванка в шикарном южном городе - все равно это гетто) по общим стандартам культуры оборачивается трагическим фарсом. В этом искалеченном национальным гнетом мире невольно извращаются, переходят в жестокие пародии самые высокие идеалы, наиблагие намерения, самые вековечные устои.
Почему же при всем при том. Беня Крик и его налетчики вызывают симпатию и у сказителя, Арье-Лейба, и у его слушателя? И не только у них: даже большевик Боровой называет Фроима Грача “грандиозным парнем” и не может скрыть своей печали, когда того расстреляли. А почему в народе сложено так много красивых песен, сказаний и легенд о Стеньке Разине, Емеляне Пугачеве, Кудеяре-атамане, Сагайдачных и Дорошенках? Ведь они же разбойники, воры, насильники, убийцы, погромщики. За каждым из них - реки крови безвинных людей. А их величают “народными заступниками”.
Читая “Одесские рассказы”, кажется, начинаешь понимать, в чем тут дело. Эпическое величанье именно этих монстров и их деяний - это некий компенсаторный субстрат рабского сознания. Униженные и оскорбленные восполняют ущербность своего реального существования виртуальной вседозволенностью. А в пре-ступлении границ есть какое-то извращенное наслаждение, и разухабистое пренебрежение общепринятыми нормами вызывает какой-то уродливый восторг, и есть какая-то карнавальная радость в акте переворачивания всего с ног на голову. Конечно же, вс? это — проявления этической вывихнутости, нравственной порчи, поражающей тех, кто влачит рабское существование.
Теперь мы можем вернуться к вопросу поставлннному в начале статьи: почему Бабель создавал «Одесские рассказаы» вперемежку с «Конармией»? А потому что модели мира, представленные в обоих циклах, глубоко трагедийны, это два крыла одного художественного здания. Обе эти модели обнажают вопиющую противоречивость духовного бытования народа, загнанного в «черту оседлости».
Но менее всего следует ограничивать содержание и пафос «Конармии» и «Одесских рассказов» лишь спецификой жизни и судеб российского еврейства. Понятие «черта оседлости» надо трактовать как универсальную форму попрания общечеловеческих норм под знаком национального или любого другого гнета (конфессионального, социального, политического). В любом случае - существование в условиях гнета. И это всегда формирует искаженную форму существования, ломает моральные устои, которые всегда обеспечивали самосохранение народа. До тех пор, пока будет существовать «черта оседлости» не только на геогрфической карте, но и в умах людей, вс? святое, доброе, человечное, вс? достойное и гордое будет либо жестоко уничтожаться, либо фарсово искривляться. Другого не дано. Вот о чем предупреждают нас новеллистические циклы Исаака Бабеля.
От автора:
Галина Андреевна Белая (1931-2004) - выдающийся ученый, много и плодотворно занимавшаяся изучением творчества И.Бабеля. Ею подготовлены к публикации и прокомментированы дневники писателя, она активно участвовала в подготовке наиболее выверенного издания произведений Бабеля (в 2-х томах, издания 1991, 2002гг.) и написала к нему вступительную статью, была одним из соавторов монографического исследования, посвященного «Конармии». Но кроме качеств глубокого исследователя и великолепного организатора, Галина Андреевна обладала еще одним, крайне редким свойством: она очень чутко воспринимала «боль других» и приходила на помощь, не дожидаясь зова. Десятки людей на всю жизнь благодарны ей за это. Я принадлежу к их числу.
Н.Л.
«Каждый из нас сформирован неисчислимым количеством влияний таких, как этническая принадлежность, религия, класс, раса, возраст, профессия, район проживания, соседи которые живут рядом с вами, и многими другими групповыми особенностями - все смешивается с особенностями характера и пристрастиями, определяющими личность» — утверждает известный американский психолог Deborah Tannen.1
При этом, модель поведения человека, и группы к которой он принадлежит, является некой тонкой субстанцией, процессы формирования и изменения которой не всегда заметны самому человеку и растянуты во времени. Поэтому автор посчитал необходимым описать временные характеристики процесса трансформации модели поведения еврейского населения Украины, в период с начала ХХ века до начала 40-х гг.
Данный процесс происходил скачкообразно, с разной степенью интенсивности, поэтому важно выделить пики активности этого процесса.
Первым всплеском активности стали погромы 1903-05 гг., ставшие причиной увеличения количества еврейских иммигрантов, покидающих Юг России. Иммиграция как таковая стала выражением качественных изменений в модели поведения украинских евреев, не желающих более жить в условиях политического и гражданского бесправия.
Первая мировая война и связанная с ней принудительная эвакуация из всей прифронтовой полосы, в том числе из западноукраинских областей, стали причиной второго «пика». Огромная волна еврейских беженцев из прифронтовой полосы «накрыла» всю Украину. Традиционные институты общины в населенных пунктах, куда прибывали еврейские беженцы работали в чрезвычайном режиме для того чтобы сохранить традиционную «культурную» среду и соответственно основные факторы определяющие модель поведения, как для местных евреев, так и для переселенцев. Таким образом, традиционные институты общины выполняли роль компенсирующего элемента в процессе сохранения сформированной до этого момента модели поведения.
Февральская революция 1917 года принесла еврейскому населению отмену черты оседлости и ознаменовала собой начало третьего всплеска активности, вызванного обретением евреями гражданских и политических прав, перестройкой работы самих еврейских общин и еврейскими погромами. Этот период завершился с установлением советской власти на Украине
После окончательного установления советской власти на Украине КП(б)У и «евсекция» - ее авангард на «еврейской улице» начали кропотливую ежедневную работу по разрушению традиционной еврейской модели поведения, сформированной всем богатством исторического и культурного наследия еврейского народа.
Трансформацию модели поведения в данный период необходимо рассматривать в контексте определенных исторических условий.
1. Трансформация традиционной еврейской общины в корректные c точки зрения новой идеологии еврейские институты, сформированные в 20- 30-е гг. и практически исчезнувшие в конце 30-х гг. На фоне этого наиболее интересными факторами являются усилия, которые предпринимались еврейскими лидерами для сохранения традиционных институтов еврейской общины, и соответственно традиционной модели поведения (синагога, благотворительные общества, «Хевра кадиша», хедер, общинная мацепекарня, общинное празднование еврейских праздников и т.д.).
2. События, происходившие на территории Украины и оказавшие влияние на все ее население (Первая мировая война, революционные события 1917 года, голод 1921-22 гг., коллективизация, голодомор 1932-33 г., репрессии 1937-38 гг., присоединение Западной Украины)
3. События, имеющие определяющий характер на «еврейской» улице (погромы 1905, 1917-20 гг., иммиграция в Палестину, США, Аргентину, создание еврейской автономной республики на Дальнем Востоке, еврейская земледельческая колонизация 1920-30-х гг., борьба с религией и вытеснение языка иврит, деятельность еврейских политических партий и движений, деятельность евсекции, усиление антисемитизма в 20-30-е гг., деятельность «Джойнта» и других зарубежных еврейских организаций).
Изучение этого процесса, изначально запутанного и противоречивого, представляет собой попытку отследить нечто эфемерное и неуловимое, имевшее, при этом, вполне осязаемые результаты. Данный процесс, безусловно, являющийся явлением исторического порядка ставит перед исследователем вопрос об информационной базе. На наш взгляд, в исследовании данной проблематики будет целесообразным использовать 4 типа источников: архивные документы, материалы устной истории, мемуары и ...литературные произведения. На этом вопросе стоит остановиться подробнее.
Итак, архивные документы... Необходимо принять во внимание, что в некоторых случаях документы, хранящиеся в архивах, были написаны не столько для того, чтобы зафиксировать происходящие события и отразить реалии эпохи, сколько ради сокрытия истины. Это значит, что историки зачастую вынуждены использовать догадки и воображение, чтобы узнать истину из письменных источников — не меньше, чем при обращении к материалам устной истории, т.н. меморату, мемуаристике и художественной литературе, являющейся зеркалом процессов происходящих в обществе, а также одним из влиятельных факторов формирующих само общественное сознание.
Таким образом, художественная литература, меморат и мемуары выступают в роли полноправных элементов способных помочь в восстановлении целостной картины происходящих событий. Обращение к различного рода источникам создает предпосылки к пониманию мотива — движущей силы происходящих событий и рефлексии на них.
Психолог Deborah Tannen предупреждает: «обобщение при выделении подобных элементов уводит в тень различия». В связи с эти уместен вопрос: являлись ли евреи Украины к началу 20-х гг. некоей единой группой придерживающейся сходной модели поведения?2
Существует теория, утверждающая, что среди евреев - ашкеназов можно выделить две группы восточников и западников, отличающихся друг от друга коренным образом. Эту теорию в своих работах развивают российский историк А.Дугин, близкий к российским «патриотическим» кругам, а также израильские историки М. Альтшуллер, М. Агурский и Я. Бромберг.
Одна группа хасидско — традиционалистской ориентации. Для нее характерны мистицизм, жертвенность, глубокое презрение к материальной стороне жизни. Секуляризируясь этот тип давал пламенных революционеров-марксиситов. Эту группу Бромберг назвал как еврейское «восточничество».
Совершенно иной тип «еврейское западничество» - это рационалист, буржуа, прохладно относящийся к религии, но напротив погруженный в стихию алчности, личного накопления, рационализации хозяйственной деятельности. В иудаизме это талмудисты.
А.Дугин, определяя отношения между восточниками и западниками, пишет: «в определенных критических ситуациях /они, прим. автора/ демонстрируют не только различие, но и фундаментальную враждебность»3
Принимая во внимание эту теорию и основываясь на ней, автор считает, что веские есть основания предположить, что существует некая третья, срединная группа, являющаяся связующим звеном между восточниками и западниками.4
5 Возможно, именно об этой срединной группе упоминал русский писатель Николай Лесков: «философы и гуманисты, прославившиеся благородством идеи... благочестием своей жизни, полной труда и лишений».6
В данном случае необходимо выделить группу факторов, которые определили формирование особенностей каждой локальной общины:
1. Певый фактор — уровень само-замкнутости.
В лекции «Этические аспекты осмысления Холокоста», прочитанной в центре «Ткума» (Днепропетровск) 21-22 сентября 2004 года известный философ В.А. Малахов отметил: «Многие исследователи, изучая жизнь еврейских общин, отмечают тенденцию к само-замкнутости во имя самосохранения, что, увы, помешало выжить им в экстремальных условиях Холокоста».
Этот тезис находит подтверждение в мемуарах Абрахама Гетмана, человека, пережившего Холокост, он пишет, описывая взаимоотношения между евреями и поляками в местечке Любомль: «ценой религиозного самосохранения было невежество».7
Можно сделать предположение, что уровень само-замкнутости еврейских общин прямо пропорционален уровню антисемитизма. В начале 1925 года евсекция при Подольском губкоме КП(б)У направила в адрес бюро этого губкома документ под названием: «Об усилении сионизма как ответной реакции еврейского населения на притеснения со стороны местного населения и советско-партийного аппарата»{{В.Гусев, Со страшной быстротой растут активные силы сионистов из еврейских масс...//Вестник еврейского университета в Москве.-1997.-1(14)}} само название этого документа говорит о консолидации еврейского населения на основе национальной идеи (в данном случае сионизма) в связи с усилением антисемитизма.
Как иллюстрация переломного момента между традиционной и новой моделью поведения интересен следующий факт, вышедший из-под спуда лет благодаря материалам устной истории 1930-е гг. Днепропетровская область, Сталиндорфский (еврейский земледельческий) район. Активный комсомолец Лев Рабинович, получил задание довести в районное управление НКВД раскулаченного Хаима Палкина. Но вместо этого он вывел его за село и сказал: «уходи, и никогда не появляйся в этих местах». В этом случае Лев Рабинович отдал предпочтение еврейской солидарности долгу комсомольца.8
2. Итак, второй фактор, уровень антисемитизма
3. Третий фактор в значительной степени, связанный с предыдущими, — уровень аккультурации т.е. процесс изменения материальной культуры, обычаев и верований, происходящий при непосредственном контакте и взаимовлиянии разных социокультурных систем. В связи с разным уровнем аккультурации определенные элементы допустимые в модели поведения еврея из одного региона поведения, которые были невозможны для другого. Не зря существовала еврейская поговорка: «за десть верст до Одессы начинается ад».9
4. Четвертым фактором является степень соотнесения себя с еврейской традицией, потому Талмуд представляет читателю ситуацию и описывает модели поведения приемлемую в данном случае.
Материалы устной истории дают нам возможность ознакомиться с основными, на взгляд автора, тенденциями в формировании модели евреев Украины в религиозной сфере в начале ХХ века: Эпизод первый, село Сабатиновка, Херсонская губерния. «Отец был «а фрейме ид». Когда мать родила мертвых близнецов, отец положил их мешок и понес за семь верст в Саврань, чтобы похоронить их на еврейском кладбище»10
Эпизод второй, Екатеринославская губерния. «Мой отец был крупчатником. Его приглашали работать на разные мельницы. Когда хозяевами мельниц были евреи, то он не работал по субботам, а когда хозяевами были немцы работал и в субботу.»11
Эпизод третий. Местечко Ворошиловка, Подольская губерния, 20-е гг. «мой приемный отец был далек от синагоги, но субботний обед не начинался, если в доме не было двух бедных евреев из синагоги. Первая тарелка супа всегда была для них.»12
Эпизод червертый. Екатеринослав. «мы не знали ничего о еврейских традициях.»13
Примечательный момент борьбы этих тенденций уже в советское время описан в рассказе Исаака Бабеля «Карл - Янкель», имеющий под собой документальную основу. Позволю себе напомнить интригу рассказа. Судят рыжего моhеля Нафтулу Герчика за то, что он совершил обряд обрезания над младенцем (действие происходит в Одессе в начале 20-х годов). В странном имени-гибриде младенца, виновника разразившегося скандала, - Карл-Янкель, причудливо сплелись непреклонная воля отца, кандидата в партию Овсея Белоцерковского, желающего засвидетельствовать в своем наследнике преклонение перед именем Карла Маркса, и тайное желание матери, Поли Брутман, называющей ребенка Янкелем, как видно, не без вмешательства Овсеевой тещи Брани Брутман. Она-то, зловредная и старорежимная теща, не ощущающая совершенно дыхания новой жизни, "воспользовавшись тем, что Овсей был в командировке, а Поля ушла в больницу лечиться от грудницы (как выяснится на суде, никакой больницы не было, и дочка тоже "припутана" к этой истории), старуха похитила новорожденного внука, отнесла его к Нафтуле Герчику, и там в присутствии десяти развалин, десяти древних и нищих стариков, завсегдатаев хасидской синагоги, над младенцем был совершен обряд обрезания". За это Овсей и подает на тещу в суд.
Интересен тот факт, что рассказ основан на реальных событиях, произошедших в июне 1924 года, когда суд собрался, дабы рассмотреть дело №758 ответчика Балаца Моисея Израилева, безработного, на Бирже труда зарегистрированного, под судом не состоявшего, а также обвиняемой Гершкович Симы Абрамовны, домохозяйки, по обвинению в том, что в марте месяце 1924 года они самоуправно совершили обряд обрезания над ребенком своих родственников.14
Принимая во внимание все вышеперечисленные факторы можно предположить, что активисты евсекции пытались не просто сформировать новую «советско-еврейскую» модель поведения, но произвести замену одной цивилизационной модели другой.
На територ?? Укра?ни ?врейський народ пережив дек?лька чорних стор?нок сво?? ?стор??. Одним з найтраг?чн?ших пер?од?в для ?вре?в була Громадянська в?йна, що розгорнулася в Укра?н? в 1918-1921 роках. Пер?оди соц?ально-пол?тичних криз завжди боляче в?дбивалися на дол? ?вре?в. Проте, масштаби антисем?тських настро?в, погром?в, що спостер?галися в т? часи в Укра?н?, перевершили найг?рш? оч?кування. Ворогуючи сторони перекладали в?дпов?дальн?сть за розпалювання антисем?тизму та погроми один на одного. Однак, ? п?сля зак?нчення Громадянсько? в?йни год? було чекати на об.?ктивне досл?дження болючо? теми. В СРСР досл?дження проблеми антисем?тизму в 1918-1921 роках переважно не п?д?ймалося вище р?вня пропагандистсько-лайливих обвинувачень на адресу в?йськ Директор?? УНР ? особисто С. Петлюри, а також головнокомандуючого В?йськовими силами П?вдня Рос?? генерала А. Ден?кина. Переважно апологетичний характер носили прац? представник?в антиб?льшовицьких сил. Великий внесок у накопичення фактичного матер?алу зробили ?врейськ? автори, але ? в ?х працях нер?вном?рно висв?тлен? вс? аспекти проблеми. Безумовно, до найскладн?ших з них належить вивчення антисем?тизму серед солдат головного символу б?льшовистсько? парт?? — Роб?тничо-Селянсько? Червоно? арм?? (рос. - РККА). П?д час Громадянсько? в?йни з.являлася досить суперечлива ?нформац?я. В 1919-1920 роках в ?ноземн?й прес? ?врейськ? д?яч? зазначали участь червоноарм?йц?в в погромн?й хвил?, що прокотилася Укра?ною1. В той же час, газета .Еврейское слово” в травн? 1920 року заперечувала участь б?льшовик?в у погромах.2 У 1920-? роки в ем?грац?? в повний голос про в?дпов?дальн?сть б?льшовик?в та ?х збройних сил за погроми заявляли ?врейськ? автори Д. Пасманик, А. Маргол?н, С. Гус?в-Оренбургський, укра?нець О. Шульг?н. Жахи Громадянсько? в?йни у вс?й ?х неприхован?й багатогранност? не стерлися з? св?домост? ?врейського народу. Так, Н. Мандельштам згадувала: .Червон? кричали .буржу?” ? теж громили по маленьким м?стечкам”.3
Однак, в СРСР проблема .Антисем?тизм ? Червона арм?я”, чи ширше — .Б?льшовизм та антисем?тизм” надовго стала забороненою чи викривленою. Б?льш того, в енциклопед?? .Великий Жовтень ? Громадянська в?йна на Укра?н?” (1987) ми взагал? не знайдемо гасел .Погром” та .Антисем?тизм”. Довгий час для перес?чно? радянсько? людини чи не ?диним джерелом знайомства з ц??ю проблемою був тв?р ?. Бабеля .Конармия”. Оск?льки письменник перебував у лавах Першо? К?нно? арм?? С. Будьоного, то його тв?р носив мемуарний характер. Однак, з очевидних причин проблема антисем?тизму в .славн?й арм??” С. Будьоного та ?? участь у погромах була показана скор?ше метафорично. Лише з щоденника ?. Бабеля, що був опубл?кований т?льки наприк?нц? ?снування СРСР, люди нарешт? д?зналися неприховану правду. Зокрема, вони могли прочитати такий запис: .Стара п?сня — ?вре? пограбован?, подив, чекали радянську владу - раптом - крики, нагайки, жиди... ?врей-швець чекав радянську владу - в?н бачить жидо?д?в ? граб?жник?в”.4
Попри сучасн? досл?дження проблеми в контекст? б?льш загальних питань ?стор?? Громадянсько? в?йни, у громадському та частково науковому середовищ? при словосполученнях .Антисем?тизм та погроми в Громадянську в?йну” виникають асоц?ац?? з С. Петлюрою, А. Ден?киним, селянськими формуваннями. Як ? ран?ше, б?льшовики переважно мають репутац?ю чи не ?диних захисник?в ?вре?в в часи Громадянсько? в?йни. Сучасна ?стор?ограф?чна ситуац?я вже дозволя? б?льш об.?ктивно п?д?йти до висв?тлення проблеми. З одного боку ?? актуальн?сть пов.язана з необх?дн?стю написання неупереджено? та повно? ?стор?? Громадянсько? в?йни в Укра?н?, з ?ншого - наявн?стю проблеми подолання антисем?тизму ? в наш? дн?.
В дан?й статт? на основ? доступно? нам ?стор?ограф?чно? та джерельно? бази зд?йснена спроба узагальнюючого нарису проблеми м?сця РККА в антисем?тських ексцесах Громадянсько? в?йни на територ?? Укра?ни, що передбача? висв?тлення таких аспект?в, як масштаби антисем?тських настро?в в РККА в Укра?н?, участь РККА в погромах, ?х масштаби та причини цих явищ.
.Краткая еврейская энциклопедия” визнача? антисем?тизм, як ?деолог?ю ? пол?тичний рух, спрямований на боротьбу з ?врейством5. Анал?з джерел перекону?, що протягом вс?х рок?в Громадянсько? в?йни антисем?тськ? настро? серед вс?х чин?в Червоно? арм?? були гострими. Ком?сар 45 див?з??, що переважно складалася з селян, А. Гр?нштейн згадував, що в пол?тв?дд?л третьо? Укра?нсько? арм?? нер?дко надходили донесення, що червоноарм?йц? зривають вив?ски виконкому, говорячи, що це .жид?вскьк?” вив?ски, що там для селян готують комун?ю6. Голова Раднаркому УСРР Х. Раковський писав В. Лен?ну 29 серпня 1919 року, що Таращанський, Богунський та Н?жинський полки 12-о? арм?? перетворились в справжн? бандитськ? натовпи, де поширен? антисем?тськ? та антирадянськ? настро?, влаштовують погроми. Вже в червн? 1920 року пов?домлялося, що в деяких частинах Зах?дного та П?вденно-Зах?дного фронт?в .серед в?дсталих червоноарм?йц?в спостерегаються прояви антисем?тизму”.
У пол?тзведеннях п?дкреслювалась ворож?сть червоноарм?йц?в до комун?ст?в-?вре?в, командири частин просили не надсилати ком?сар?в-?вре?в, адже .в селянському середовищ? ?х не приймають ? не в?рять ?м”. М?т?нг червоноарм?йц?в Богунського полку прийняв резолюц?ю, в як?й пропонував тимчасово не приймати комун?ст?в-?вре?в до складу ЧК, щоби запоб?гти можливим провокац?ям. Особливо хвилювало червоноарм?йц?в, чому ?вре?в нема? серед простих вояк?в. Складно було працювати в РККА ?вреям-аг?таторам. Так, прац?вник аг?тпросв?ту Полтавського губво?нкому С. Мовшович в березн? 1919 року писавв, що в роту треба в?дрядити комун?ста не ?врея, для того щоб результати його роботи були б?льш пл?дними. ?нструктор аг?тпо?зду .Б?льшовик” допов?дав в червн? 1920-го року: .кожне слово аг?татора з ?врейського питання часто позбавля? його дов?ри в слухач?в, як? митт?во закривають оч? та вуха”7. На загроз? антисем?тизму наголосили члени першого з.?зду пол?тпрац?вник?в РККА Укра?ни 23-26 кв?тня 1919 року.8 Поширення анти?врейських настро?в серед червоноарм?йц?в зазначали й ?х пол?тичн? противники. Зокрема, в донесенн? ОСВАГу восени 1919 року зазначалося, що .розбит? п?д Бахмутом ешелони червоних... мали вагони, на ст?нах яких було написано: .Бей жидов — спасай Россию!”.9
Антисем?тизм, що нуртував в РККА, знайшов вих?д в одн?й з найтраг?чн?ших форм насильства в часи Громадянсько? в?йни — ?врейських погромах. .Краткая еврейская энциклопедия” визнача? погроми, як .напади оточуючого населення на ?вре?в з метою вбивств, насильства над особист?стю, грабунку, знищення майна, п?дпалень”.10 Вперше в Укра?н? такого роду масштабн? акц?? з боку д?ючо? арм?? були зд?йснен? саме б?йцями РККА на початку 1918 року в м?стах Черн?г?вськ?й губерн??: Глухов?, Новгород-С?верському та ?нших.
Масовий погром зд?йснив б?льшовицький Рославський заг?н 24 лютого 1918 року. П?сля поховання сво?х загиблих у бою з Батуринським полком УНР, червоноарм?йц? вир?шили .вир?зати вс?х буржу?в та ?вре?в”. Для цього вони з.?днались з... батуринцями.11 В березн? 1918 року стався червоноарм?йський погром в Полтав?. Причиною погрому була нестача продовольства в частинах РККА ? чутки, що ?вре? приховали усе зерно. Об?рван? ? п.ян? червоноарм?йц? громили виключно ?врейськ? магазини ? квартири.12
В?домий досл?дник ?врейських погром?в ?. Чер?ковер так змалював погром в Глухов?: .В?н тривав два дн?. Євре?в вбивали масами, ?м в?др?зали руки, д?тей вбивали на очах матер?в. Солдати були мертвецьк? п.ян?. Кров т?кла всюди, ц?л? с?м.? були розстр?лян?”. Укра?нський пол?тик та публ?цист О. Шульг?н в?рно зауважив схож?сть цього погрому з погромом, що вчинила арм?я УНР у Проскуров? в 1919 роц?13. В Мглин? Черн?г?всько? губерн?? навесн? 1918-го червоноарм?йц? вбили 15 чолов?к та багато поранили. Весною 1918 року погроми в Новгород-С?верському унесли життя 88 чолов?к, в Середн?й-Буд? — 25 чолов?к.
З новою силою ?врейськ? погроми в?дновилися в найстрашн?ший р?к Громадянсько? в?йни в Укра?н? — 1919. Як ? у попередньому роц?, червоноарм?йц? .в?дм?тилися” в цих ганебних акц?ях. В лютому 1919 року вони погромили Россаву та Мирон?вку Ки?всько? губерн??, в березн? — Бердич?в, в травн? — Умань. Покидаючи в березн? 1919 року Житомир, б?льшовики випустили 300 крим?нальних злочинц?в, як? вчинили погром. В березн? — на початку кв?тня 1919 антисем?тська хвиля прокотилася Полтавською губерн??ю.
11-12 травня 1919 року стався бунт 1-го Радянського селянського полка в Одес?. Загинуло 27 чолов?к, постраждало 50. Тод? ж Богунський полк вчинив погром в Золотонош? Полтавсько? губерн??. Погроми також сталися у Клеван? Волинсько? губерн??, Бердичив? та Погребищах Ки?всько? губерн??. В Васильков?, Обухов?, Уман?, Немиров? РККА довершувала те, що вчинили укра?нськ? повстанц?. Радянськ? джерела також глухо згадують про .антисем?тськ? настро?, що заразили 9 полк 44 див?з??, дислокований у Ки?в?”. В липн? 1919 року в Теоф?пол? на Волин? в?дбулося антиб?льшовистське повстання ?вре?в та селян п?д кер?вництвом Шишка. На знак помсти, таращанц? вбили б?ля 100 ?вре?в, спалили 176 будинк?в.14 Б?льшовицьк? погроми л?та 1919 року нав?ть викликали над?ю у ?х противник?в на розклад РККА ? остаточну поразку б?льшовик?в.15
Однак, ус? попередн? б?льшовицьк? погроми перевершила за розмахом Перша К?нна арм?я С. Будьоного, створена у листопад? 1919 року. Осп?ваний в радянськ?й ?стор?ограф?? бойовий шлях Першо? К?нно?, т?льки останн?м часом отримав об.?ктивне висв?тлення. Вже ?. Бабель вказував на те, що це був шлях грабунк?в та погром?в. В с?чн? 1920 року будьон?вц? вчинили погром п?д час захоплення Ростова. Масштаби погромних настро?в серед б?йц?в арм?? С. Будьоного вражали сучасник?в. Так, в пол?тзведенн? зам. голови политв?дд?лу С. Жилинський зазначав, що б?льш?сть складу арм?? впевнена у неможливост? появи в н?й ?врея. За невдач? на польському фронт? розплачувались м?сцев? ?вре?. За св?дченнями сучасник?в, жодна влада не вчиняла таких погром?в, як червон? козаки з арм?? С. Будьоного. Пол?туправл?ння Ревв?йськради республ?ки у зв?т? за червень-жовтень 1920 року пов?домляло про бандитизм, антисем?тизм, грабунки ? пияцтво серед червоноарм??ц?в Першо? К?нно?. Шоста кавдив?з?я вчинила погром в м?стечку Самгородок п?д гаслами .Б?й жид?в, комун?ст?в та ком?сар?в”.
У донесенн? пол?тв?дд?лу 12-о? арм?? в?д 6 грудня 1920 року пов?домлялося: .В Полонному район? будьон?вц? при в?дступ? грабували та насилували, вбили 10 ?вре?в, 2 тис. ?вре?в ви?хали з Полонного”. В травн? 1920 року Богунський та Таращанський полки Першо? К?нно? вчинили погром в Любар?, що тривав 15 дн?в. У вересн? погроми сталися в Остропол?, Полонному, Чартори? та Славут?. В Остропол? погром вчинив Г. Котовський. Особливо жорсток? погроми сталися при в?дступ? Першо? К?нно? з Польщ? в к?нц? серпня 1920 року.
14-та див?з?я в?дм?тила погромом свою появу у м?стечку Рогач?в, намагаючись визволити вже арестованих учасник?в попередн?х погром?в. Розформування див?з?й та суди мало допомагали, адже розклад захопив частину кер?вного складу. С. Будьоний та К. Ворошилов фактично покривали сво?х б?йц?в. За визнанням св?дк?в, розгул антисем?тизму викликав в них чимало турбот, щоправда, не ст?льки в план? його л?кв?дац??, ск?льки в сенс? заперечення такого факту перед вищ?м кер?вництвом.16 Б?льшовицьк? л?дери також були непосл?довн? в сво?й боротьб? з антисем?тизмом в РККА.17
За даними Арх?ву радянського ?врейства п?д час Громадянсько? в?йни на вс?й територ?? колишньо? Рос?йско? ?мпер?? було вбито понад 100000 ?вре?в, б?льше 0,5 м?льйону залишились без притулку. За ?ншими даними було заф?ксовано 1236 випадк?в ант??врейських виступ?в. 887 з них класиф?куються як погроми, а решта - як ексцеси, тобто акц??, що не супроводжувались масовим насильством. 493 погроми (40 %) зд?йснили в?йська Директор?? УНР; 307 (25 %) частини отаман?в Григорь?ва, Махно, Зеленого та ?нших, 213 (17 %) - частини арм?? Ден?к?на, 106 (8,5 %) — частини РККА. Св?док под?й Н.Ю. Гергель зарахував на долю Червоно? арм?? 106 погром?в, що склада? 8,6 % в?д ?х загального числа. Вбито 725 ?вре?в. Б?л? зд?йснили 17 % погром?в ? вбили 5235 чолов?к (17 % загиблих). Хоча РККА зд?йснила лише в 2 рази менше погром?в, н?ж ден?к?нц?, ?х погроми унесли в с?м раз?в менше житт?в.18
Виклика? увагу проблема визначення причин ?снування антисем?тських настро?в в Червон?й арм??. Головною особлив?стю антисем?тизму в табор? ус?х ворогуючих сил в часи Громадянсько? в?йни було те, що в?н поширювався знизу, ?нод? всупереч прямим вказ?вкам зверху. Можна погодитись з укра?нським д?ячем О. Коваленко, який зазначав в листопад? 1921 року, що .погроми робили темн? елементи, як? користувалися анарх??ю, перефарбовуючись кожного разу в той .захисний кол?р”, який ?м був виг?дн?ше”.19 Поширення антисем?тизму в часи Громадянсько? в?йни було обумовлено в першу чергу соц?альними причинами. Упереджен?сть проти ?вре?в, що фактично була частиною державно? пол?тики Рос?йсько? ?мпер??, напередодн? 1917 року була характерною рисою ментальност? ус?х ?? соц?альних верств. На думку сучасного рос?йського досл?дника С. Булдакова, можна говорити про два види антисем?тизму: антисем?тизм в смуз? ос?лост? ? антисем?тизм .без ?вре?в” поза смугою.20 В селянському середовищ? антисем?тизм спирався на багатосотл?тн? традиц?йн? забобони та упередження. В Укра?н? РККА на 70 % формувалася з селян.21 Попри доктрину б?льшовик?в про б?льш високу ступ?нь св?домост? пролетар?ату, антисем?тизм був нев?д.?мною частиною уявлень ? ц??? соц?ально? верстви, яку б?льшовики намагалися активно залучати до державного та в?йськового буд?вництва.22 Значного поширення набув антисем?тизм й серед оф?цер?в царсько? арм??, багато з яких п?д час Громадянсько? в?йни перейшли на службу до б?льшовик?в. Руйнац?я державност?, загальний хаос, радикал?зац?я сусп?льно? св?домост? внасл?док настання .смутних час?в” 1917-1922 рок?в вкрай загострили антисем?тськ? настро?. Проте, на нашу думку, антисем?тизм в РККА не сл?д пояснювати виключно загальними обставинами соц?ально-економ?чного та пол?тичного розвитку передреволюц?йно? Рос?йсько? ?мпер?? або називати серед вир?шальних причин .п?дступну д?яльн?сть ворог?в радянсько? влади”, що було властиво для радянсько? ?стор?ограф??.
Вагому частину в?дпов?дальност? за розпалювання антисем?тизму сл?д покласти на б?льшовик?в. Як вже зазначалося, до початку 1918 року в Укра?н? не було випадк?в масових погром?в. Про зв.язок м?ж особливостями б?льшовицько? пол?тики та загостренням антисем?тських настро?в св?дчать численн? джерела. Так, в допов?дн?й про стан ?врейсько? общини м?стечка Богуслав зазначалося, що ....селяни страшно обурен? на ?вре?в через комуни. Продукти возити в м?стечко р?шуче в?дмовляються. Їздити у село ?вре? побоюються через страх бути вбитими та пограбованими”.23 В сво?х знаменитих .Окаянных днях” ?. Бунин нав?в характерний еп?зод, що св?дчить про реакц?ю населення на численн? заклики б?льшовик?в до зд?йснення всесв?тньо? революц??. У в?дпов?дь на свою промову про близьку перемогу радянсько? влади у всьому св?т?, червоний комендант Одеси Фельдман отримав в?д селянських депутат?в в?дпов?дь: .Сього не буде — жид?в не хвате!”.24 Малозрозум?ле селянам гасло, до того ж почуте в?д ком?сара-?врея, породжувало в?дпов?дну реакц?ю, що не в?щувала н?чого доброго ?врейському населенню.
Безпосередню загрозу ?вреям несла класова пол?тика б?льшовик?в, ?х установка на .вибивання” грошей з .нетрудових елемент?в”. В характеристиц? становища населення Фастова восени 1919 року зазначалося, що .за б?льшовик?в, усю покладену на м?сто контрибуц?ю майже ц?лковито уплатили ?вре?, незважаючи на ?х б?дн?сть й нечисельн?сть пор?вняно з християнським населенням”.25 Систему утиск?в проти ?вре?в намагалися розкрити голови ?врейсько? громади м?ста Ки?ва у вересн? 1919 року. Не зважаючи на виключно .класов?” гасла б?льшовик?в, на думку ?врейських л?дер?в, б?льшовицьк? репрес?? (контрибуц??, примусов? роботи, взяття заручник?в) були спрямован? саме проти ?врейського населення.26 До системи репрес?й сл?д долучити утиски б?льшовиками рел?г?? ?вре?в — ?уда?зму. Пол?тика б?льшовик?в та ?? вплив на становище ?вре?в справедливо засуджувалися сучасниками. Зокрема, отримавши зв?стку про Новгород-С?верський погром, видатний ?врейський ?сторик С. Дубнов зауважив: .Ми гинемо в?д б?льшовик?в ? гинемо за них”. 7 липня 1918 року в?н з сумом зазначив, що .35 рок?в щоденно проклинав царський деспотизм, тепер кляну його ?знанку: .диктатуру пролетар?ату”.27 На думку ?. Чер?ковера, .радянська влада н?де, напевно, так жорстоко не зд?йснювала свою пол?тику ? н?де з таким захватом не штовхала до громадянсько? в?йни, особливо на сел?, як в Укра?н?, ц?лковито ?гноруючи складн? нац?ональн? стосунки, що ?снували тут, ? неминуч? для ?врейського населення насл?дки... Ця пол?тика запаленого факелу у пороховому погреб? дала радянськ?й влад? прив?д пролити р?ки невинно? ?врейсько? крови”.28 Под?бне трактування пол?тики б?льшовик?в подав укра?нець О. Шульг?н: .Б?льшовизм запровадив так? методи боротьби, таку жорсток?сть та породив так? жахи, таку ненависть, що в цей момент в людях Укра?ни пробудилася до?сторична людина. Вони звикли бачити, як загроза з.явля?ться з? вс?х стор?н, як трупи застилають вулиц? м?ста ? там розкладаються. Людське життя все б?льше знец?нювалась. Вбити чи бути вбитим — не мало значення”.29
Таким чином, б?льшовизм як ?деолог?я та пол?тика несе велику в?дпов?дальн?сть за трагед?ю ?врейства Укра?ни в часи Громадянсько? в?йни. В пол?тиц? б?льшовик?в гасло класово? боротьби ставилося над нац?ональними ? загальногуман?тарними ц?нностями. Це т?льки зовн? зн?мало нац?ональну проблему, а насправд? поглиблювало м?жнац?ональн? протир?ччя. Заперечення антисем?тизму, дивним чином ум?щувалося на стор?нках б?льшовицьких видань разом ?з закликами до безкомпром?сно? боротьби з ?врейською буржуаз??ю. Можна уявити, яка гримуча сум?ш вливалася, таким чином, у св?дом?сть червоноарм?йц?в. Єврейське питання було в принцип? козирним тузом, який б?льшовики використовували у боротьб? з? сво?ми противниками. Захищаючи на словах ?вре?в в?д погром?в, б?льшовики фактично боролися з ?врейською нац?ональною культурою. Мав рац?ю Д. Пасманик, який в статт? .Еврейский вопрос в России” (1919) писав: .Теоретично вважають, що б?льшовики не роблять ?врейських погром?в, гарантують ?вреям вс? права. Проте, б?льшовизм ? величезною загрозою для всього руського ?врейства”.30 Ця потенц?йна загроза б?льшовизму проявилася вже в часи Громадянсько? в?йни, повн?ше реал?зувалася за Стал?на та в п?зн?ших радянських антис?он?стських кампан?ях.
Отже, справжн? масштаби поширення антисем?тизму в РККА за роки Громадянсько? в?йни на територ?? Укра?ни замовчувалися в радянськ?й ?стор?ограф??. Насправд?, ц? масштаби сл?д визнати дуже значними. Антисем?тськ? настро? серед червоноарм?йц?в вилилися в кривав? погроми, що за розмахом небагато чим в?др?знялися в?д д?й ?х противник?в. Д?? б?льшовицько? влади у подоланн? антисем?тизму серед РККА не можна визнати достатньо ефективними. Справа не т?льки в складност? цього завдання, але й в суперечливост? заход?в влади. Пол?тика в?йськового комун?зму входила в р?шуче протир?ччя з будь-якими елементами гуман?тарно? пол?тики. Одним з урок?в Громадянсько? в?йни сл?д вважати те, що подолання м?жнац?ональних конфл?кт?в можливо т?льки в по?днанн? з демократичними перетвореннями. Вит?снення антисем?тизму на марг?нес сусп?льно-пол?тичного життя можливо т?льки в нац?онально-демократичн?й держав?, де буде встановлено розумний баланс м?ж ?нтересами кожного народу та р?зними соц?альними верствами населення.
В 1925 году журнал "Красная новь" опубликовал рассказ И.Э. Бабеля "История моей голубятни", посвященный A.M. Горькому. В этом рассказе, который, по словам известного литературного деятеля тех лет А.К. Воронского, "является началом автобиографической повести", Бабель писал: "В детстве я хотел иметь голубятню... Шел 1904 год. Я готовился к экзаменам в приготовительный класс николаевский гимназии... Родители мои жили в Николаеве...».
Действительно, родился И.Э. Бабель в Одессе, но в 1895 году семья переехала в Николаев. Отец его - Эммануил Исаакович, сквирский гражданин, член Николаевской биржи, был торговцем. В Николаеве Исаак прожил более 10 лет, учебу он начал у нас в городе, но не в гимназии, как он пишет в своем рассказе, а в коммерческом училище им. Витте, которое располагалось на улице Таврической, 12 (ныне Артиллерийская, 17).
Вспомним слова, которыми Бабель завершает свой рассказ "Первая любовь": "Через несколько дней я навсегда простился с Николаевом, где прошли 10 лет моего детства".
Зная пристрастие И.Э. Бабеля к документальности, нельзя отказаться от мысли, что именно так и было на самом деле. Но потребовался длительный краеведческий поиск, чтобы прояснить многие страницы прошлого.
Изучение архивных фондов коммерческого училища открыло многое. Так, например, в "Книге для записывания биографических сведений и экзаменационных отметок вновь поступающих учащихся" под № 52 числился Исаак Бабель - "рождения 1894 года, в Одессе, иудейского вероисповедания. Отец - сквирский мещанин, член Николаевской биржи". Здесь же указаны оценки, полученные на экзаменах - пятерки по всем предметам. И определение педагогического совета: "не принят за недостатком вакансий...»
И. Бабель начинает усиленно готовиться к экзаменам на будущий год, уже в первый класс. И целиком автобиографичны строки из рассказа «История моей голубятни» о том, как он выполнял задание своего учителя. Здесь все документально, даже фамилия инспектора указана верно. В рассказе упоминаются реальные лица: попечитель действительно жил в Николаеве, правда, был он инспектором народных училищ 5-го района Херсонской губернии. Упоминаемый Калистов (М.К. Калустов) жил в собственном доме № 36/38 по ул. Херсонской. В рассказе "Первая любовь" Бабель пишет, что их соседом был домовладелец Рубцов. Действительно, дом Рубцова находился на ул. Рыбной, 5 - теперь ул. Чкалова, 7.
18 октября 1905 года в телеграммах сообщалось, что, согласно постановлению Попечительского Совета, по указанию градоначальника, занятия в училище временно прекращены. Из-за «тревожного настроения города», как сообщалось в прессе. 19 октября на Базарной площади Николаева прошли демонстрации рабочих, во время беспорядков были повреждены и ограблены еврейские лавки. Пострадало 34 еврейские семьи. В Николаеве был организован комитет по оказанию помощи пострадавшим от погромов. Городская управа выделила денежные пособия, а также пострадавшим была снята арендная плата за 4-й квартал 1905 года. Только за 1904-1905гг. в Херсонской губернии произошло 82 погрома. И. Бабель дает подробное описание одного из них, во время которого был убит его двоюродный дед Шойл.
Мальчик тяжело заболел. Вскоре семья выехала в Одессу.
4 октября 1994 года было принято решение сессией Николаевского городского совета об увековечивании памяти И.Э. Бабеля в нашем городе, а к столетнему юбилею на здании коммерческого училища была установлена мемориальная доска.
После реконструкции здания в 2001 г. и открытия в нем банка «Аваль», известный в городе меценат - директор банка, Сергей Васильевич Прудкой решил воплотить в жизнь замысел исследовательницы творчества Бабеля Евы Семеновны Авербух, а скульптор В.Ю. Макушин прекрасно справился с задачей - вписать решение мемориальной доски в уже существующее пространство архитектурного памятника. Открыта мемориальная доска 23 августа 2001 года и выглядит как система гранитных блоков, окутанных колючей проволокой, на фоне которой выделяется выразительная черная базальтовая голова
с прекрасно выраженной живой мимикой писателя, жившего в эпоху социальных потрясений и без прикрас показавшего ее в своем творчестве.
Источники
1. Е.С. Авербух «Ученик коммерческого училища» газета «Южная правда», 12 марта 1990 г.
2. Е. Гайсинский «Адреса Бабелевской голубятни», газета «П?вденна правда», 6 октября 1968 г.
3. Э Январев «Предание о голубятне», газета «Южная правда», 2 июля 1994г.
4. Газета "Восход" № 44-45, № 49-50 за. 1905г.
5. Документы госархива Николаавской обл., ф-5901, д-28, л II, д-54, л 7.
Национальные фразеологии дают возможность судить о национальной логике и национальном мировосприятии этносов, то есть о логико-понятийной и эмоционально-оценочной концептуализации действительности носителями разных этнических языков и культур. Многостороннее взаимодействие нескольких этносов в условиях колониального города приводит к возникновению определ?нной межэтнической городской субкультуры, оригинальным отражением которой является фразеосистема местной речи. Так, полиэтничность и многоязычие Одессы являются, наряду с географическими и социально-экономическими особенностями, основными факторами формирования подсистемных черт фразеосистемы русской речи одесситов. Значительное влияние на самобытность одесской фразеосистемы оказывают еврейские языки, еврейская культура и традиции. Собранный материал свидетельствует о функционировании тр?х способов концептуализации этноязыковой сферы жизни одесситов: лексического, экстралингвистического и грамматического.
Лексический способ концептуализации этноязыковой сферы жизни одесситов заключается в частом использовании как оригинальных, так и трансформированных из общеупотребительных фразеологизмов, содержащих компоненты с характерными для Одессы “этническими” семами. Эти семы во фразеологических единицах могут быть эксплицитными или скрытыми.
Эксплицитные этнические семы присутствуют во фразеологизмах, один или несколько компонентов которых являются этнонимами либо производными от них словами. Напр., сема .еврейский. является эксплицитной в таких фразеологических единицах, как израильская тема (= “вс?, что связано с Израилем и евреями”); еврейское казачество (= 1(с 1930-х гг.) "переселенцы в Еврейскую автономную область Хабаровского края"; 2 (с 1960-х годов) "еврейские эмигранты из СССР", ""беглые" евреи", "евреи-беженцы"); еврейское счастье (= "случай, случайность"); жид за копейку держится — трансформ фразеологической единицы держаться за копейку (= "быть экономным / бережливым / скупым / жадным") со вставленным этнонимом; жидовский переполох (= "беспокойство") и под. (...А сколько песен и "музыкальных историй" в те годы было связано с израильской темой и эмиграционной компанией?! [Пойзнер 2001: 15-16]. В самый разгар Шестидневной войны в Одессе напевали: ...Когда еврейское казачество восстало — В Биробиджане был переворот... [Пойзнер 2001: 16]. Немцы... проверяли "на обрезание"... Я был готов ко всему... и не надеялся на еврейское счастье [Пойзнер 2001: 347]. Недаром люди говорят, жид за копейку держится [Львов 1992: 187]).
Представленные и другие фразеологизмы с семой 'еврейский' могут иметь в русской речи одесситов позитивные, нейтральные или негативные коннотативные значения. Ср.: 1) — Кто ж это? — Мориц Сефарди!.. — Будто? — Как я еврей! [Рабинович 1850: 82]. Сема 'еврейский' в клятве Как я еврей! тут переда?т позитивную коннотацию (= *“клянусь!”, *“правда!”, *“не сойти мне с этого места!”). 2) ...Имена родоначальникам израильских колен дали их матери... [ШШ 8.12.2000: 1]. В устойчивом словосочетании израильское колено = "еврейский род, фамилия" сема 'еврейский' коннотативно нейтральна. 3)...Раненый резко выпрямился, отряхнул руки и спокойно произн?с: "Шо за жидовский переполох?!" [Пойзнер 2001: 325]. Во фразеологизме жидовский переполох сема 'еврейский' содержит негативное коннотативное значение.
Скрытыми этнические семы фразеологизмов при лексическом способе концептуализации этноязыковой сферы жизни одесситов бывают тогда, когда какой-либо из компонентов фразеологизма или весь фразеологизм заимствованы из другого языка в русскую речь одесситов, не являются интернационализмами и не входят в общий с русским языком лексический фонд. Наиболее заметны скрытые иноэтнические семы во фразеологических единицах русской речи одесситов в случаях использования безэквивалентных фразеологизмов, а также фразеологизмов с фоновым значением. Менее ощутимы эти семы в случаях замены одного компонента во фразеологизме.
Лексически выраженную скрытую сему .еврейский. содержат такие фразеологизмы, как иерусалимский дворянин = "еврей". Здесь сема 'еврейский' вводится оттопонимным прилагательным иерусалимский. (Складите инструмент, в городе иерусалимские дворяне конституцию получают [Бабель 1986: 147]). Сознательным употреблением заимствований из идиш сема 'еврейский' поддерживается в таких фразеологизмах, как на хап-геволт = 1. "на испуг" <[хапн ин гэволт]; 2. "небрежно" (Бер?м, джентльмены, Пересыпь на хап-геволт, и город уже наш. Они сделали рекламу на хап-геволт [Смирнов 2003: 244]); зай гизунт! = "Будьте здоровы!" < [зай ?эзу?нт] (Давай, Федя. Зай гизунт! [Смирнов 2003: 121]) и под.
Скрытой сема 'еврейский' является также во фразеологизмах занять денег; кроме шуток; жить в дыре; во весь рост; свести две противоположные стены; знать, где скрипка висит; кто же за танец заплатит? и некоторых других. Так, "в Одессе занять денег значит не брать взаймы, а дать взаймы" [Дорошевич 1987]. Это не совсем точно, поскольку одесситы в обоих случаях: когда берут и когда дают деньги с условием их возврата — используют фразеологизм занять денег. Разница заключается лишь в форме глагольного управления: занять денег у кого-л. (у + родительный падеж) или занять денег кому-л. (дательный падеж). Указанный семантический сдвиг произош?л под влиянием языка идиш, в котором с помощью глагола [ла?йен] < нем. leihen передаются оба значения: "брать в долг" и "давать в долг". Кроме шуток — калька из ид. [он като?вэс]. Жить в дыре носители русского языка обычно семантизируют так: 1. "иметь плохое жиль?"; 2. "жить в плохом районе, в неперспективном насел?нном пункте". В речи одесситов распространены такие же значения этого фразеологизма, однако существует ещ? одно значение, дисфемистическое, в основе которого лежит межъязыковая паронимия русского дыра? и еврейского (идиш)[ди?рэ] — "квартира". Во весь рост = "полным ходом" — калька еврейского (ид.) фразеологизма [ин дэр ?а?нцэр ?эйх]. (Со всех сторон ползут одни купоны, Как тараканы злые во весь рост [Донская 1998: 71]). Кальками еврейских фразеологических единиц являются используемые в русской речи одесситов фразеологизмы знать, где скрипка висит (< [ву фидл ?э?н?эт висн]) = "быть с головой", "голова (котелок) варит", "схватывать на лету", "быть головастым") (...В вас будет прок: вы знаете, где скрипка висит [Рабинович 1850: 68]); свести две противоположные стены ([цвэй кенни?бэрдикэр ва?нтэр цуно?йфн / фарэ?йникн]) = 1. "найти общий язык", 2. "сосватать, договориться о свадьбе"). (Да! сказала Ханэ со вздохом: мастер свести две противоположные стены [Рабинович 1850: 30]).
Иногда сема .еврейский. недифференцированно представлена с семой 'немецкий'. Напр., в просторечном фразеологизме дрек с ним (с тобой...) = "ч?рт с ним (с тобой...)" варваризм дрек одесситы воспринимают как германизм или идишизм: из нем. Dreck либо из ид.[дрэк] = 1. "грязь, нечистоты, дрянь" (собирательное); 2. "дрянь" (лексико-семантический дериват со значением лица). (Университет закрылся, что, в сущности, ерунда. Ну и дрек с ним. Но скучно [Одесса 1997, 5-6: 29 (20.03.1944)].
Экстралингвистический способ концептуализации одесских этнических реалий в русской фразеосистеме Одессы заключается в закреплении за определ?нными фразеологизмами конкретных этнических сем. В основе этого лежат яркие события и факты социальной жизни горожан, вызванные непривычными для иного этнического окружения традициями, политикой правительства в отношении отдельных этнических групп, а также отношением к ним влиятельных общественных сил на конкретном хронологическом отрезке. Напр.: 1) ...Я не хочу вас, как невеста не хочет прыщей на голове [Бабель 1990, 1: 140]. Выделенный сравнительный оборот содержит скрытую сему 'еврейский', поскольку именно в соответствии с иудейской традицией невеста перед свадьбой должна брить голову. Понятно, что на бритой голове невозможно утаить физические недостатки, в том числе прыщи.
2) Во второй половине ХХ в. делать акцент в Одессе обозначало "умышленно искажать русскую речь на манер русско-еврейского пиджина". (Тут слышим, кто-то намеренно коверкает еврейские слова, путает окончания, ударения. Как говорят в Одессе, делает акцент [Пойзнер 2001: 326]). Вполне вероятно, что в Х?Х в. фразеологизм делать акцент в Одессе в разных контекстах и ситуациях мог иметь разные этнические семы: 'французский', 'греческий', 'итальянский', 'еврейский', 'польский' и др.
3) В пятую графу советского паспорта и официальных анкет вписывали национальность человека. Политика прикрытого антисемитизма советского правительства в послевоенные годы в Одессе, где еврейская община (до массового отъезда на ПМЖ за границу) составляла почти пятую часть населения, приобрела неприкрытый характер. В результате метафоризации словосочетание пятая графа в речи фразеологизовалось, став синонимом слова национальность. В речи одесситов этот фразеологизм подвергся метонимии в направлении от гиперонимического значения "национальность" к гипонимическому "еврей". (С "пятой графой" в "Вышку"? [Высшее мореходное училище, ныне Национальная морская академия. — Е.С.] Туда не то, чтобы не брали — туда не подпускали [Пойзнер 2001: 177]). Фразеологизм "пятая графа" стал производящим для ряда фразеологических единиц, которые активно функционировали во второй половине ХХ в. в одесском городском койне со скрытой семой 'еврейский': иметь графу (в паспорте) / быть с графой (в паспорте) = "быть евреем"; коммунист с графой = "коммунист-еврей"; интеллигент с графой = "интеллигент-еврей"; абитуриент с графой = "абитуриент-еврей" и под. (Так или иначе, в 70-80-е годы поступить в партию интеллигенту, да ещ? с "графой", было практически невозможно. Тем более в Одессе [Пойзнер 2001: 278]).
4) События, вызванные политикой прикрытого антисемитизма, послужили причиной образования и функционирования ряда афоризмов, содержащих скрытую сему 'еврейский'. Напр.: Когда в песне по?тся: "...Мы прошли сквозь ОВИРы, оставляя квартиры...", — это тоже чуть-чуть про меня [Пойзнер 2001: 274]. (Абсолютное большинство одесситов до 1990-х годов, то есть до законов о приватизации жилья, проживало в государственных или ведомственных квартирах; следовательно, выезжая на постоянное место жительство в другую страну, это жиль? нельзя было продать).
Грамматический способ концептуализации этноязыковой сферы жизни одесситов во фразеосистеме их русской речи заключается в использовании грамматических калек при образовании фразеологизмов, семантически тождественных исконным. Чаще всего это выражается в использовании дополнительных служебных и полуслужебных слов, что приводит к замене синтаксем, изменению форм некоторых компонентов в составе фразеологизмов, к употреблению лишних, с точки зрения русской грамматической нормы, компонетов, а также к замене одного слова калькированным устойчивым словосочетанием.
При грамматическом способе концептуализации этноязыковых реалий Одессы этнические семы фразеологизмов всегда являются скрытыми и часто выражены недифференцированно. Ч?тко определить характер иноязычного влияния бывает трудно, поскольку носители одесского городского койне разных этнических групп воспринимают анализируемые фразеологические единицы как правильные либо вариантные в русском языке, а для обнаружения иноэтнических сем и говорящему, и исследователю необходима надлежащая лингвистическая и культурологическая подготовка. Например, брать / взять воздух вошло в одесское городское койне из русско-еврейского и русско-немецкого пиджинов как вариант русского глагола вдыхать / вдохнуть, а поэтому обладает скрытой недифференцированной полиэтнической семой 'немецкий // еврейский': в русской речи одесситов брать / взять воздух < нем. die Luft holen // ид. [ди луфт нэ?мэн / онха?пн]. Такую же сему содержит фразеотрансформ делать конец кому-либо (чему-либо) / с кем-либо (с чем-либо) (= покончить с кем-либо (с чем-либо)) < нем. mit jemand (etwas) Schl?? machen // ид.[мит вэ?мэн-нит-из / вэ?мэн-эс-из (вос-нит-из / вос-эс-из) дэр соф махн]. (Или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я делаю конец моей жизни... [Бабель 1989: 137]). Недифференцированную скрытую сему 'немецкий // еврейский' содержат также названные выше темпоральные трансформы. Ср.: за день назад < нем. vor einem Tag // ид.[фор эйнс тог] и сто лет впер?д < нем. hundert Jahre ihm voraus // ид. [?у?ндэрт йорн форо?йс]. Предлог vor в сочетании с именами существительными, обозначающими отрезок времени, соответствует русским до, перед, тому назад (то есть указывает на прошедший характер действия, состояния). Наречие voraus имеет значение "впер?д", следовательно, в сочетаниях со словами, обозначающими отрезок времени, указывает на будущий характер действия, состояния. (Ещ? никто не терзал его так жестоко, как этот молокосос, который за день назад был таким страдательным существом [Рабинович 1850: 52]. "Послушайте, папаша, — начал Беня еле, — Живите хоть ещ? сто лет впер?д..." [Донская 1998: 7]).
При грамматическом способе выражения в русской речи одесситов иноэтнические семы фразеологизмов деактуализируются, так как само по себе грамматическое заимствование является результатом углубления ассимилятивных процессов. Носители одесского городского койне осознают подобные отклонения от норм русской речи не как нарушения, а как варианты. Следовательно, деактуализация и ослабление иноэтнических сем постепенно выветривают их. Подобные процессы в речи одесситов можно зафиксировать на примерах фразеологических полукалек из идиш: между всех разговоров (= "в гуще событий"), между своих стен (= "в своих стенах"), — в которых предлог между сочетается с существительным в родительном падеже, отождествляясь с предлогом среди (ср. с ид. [цвишн] = "между" и "среди"). (Во-вторых, ты на воздухе и среди людей, между всех разговоров... [Пойзнер 2001: 202]. Война заканчивалась, я у себя во дворе, между своих стен [Пойзнер 2001: 372]).
Об ослаблении иноэтнических сем при заимствовании в русскую речь одесситов иноязычных грамматических моделей во фразеологизмах свидетельствует неч?ткое осмысление этих сем одесситами-диглоссами, владеющими нормами не только своего городского койне, а и русского литературного языка. Так, признавая результатом иноязычного влияния появление фразеологизма иметь интерес с глаголом иметь вместо конструкции со служебным глаголом быть, одесситы-диглоссы по-разному определяют языковое донорство этого коррелята: 1) от еврейского (ид.)[дэр интэрэ?с ?обн]; от немецкого die Interesse haben; 3) от французского avoir l'int?r?t; 4) от итальянского avere l'interesse; 5) от украинского мати ?нтерес. Следовательно, неч?тко осозна?тся влияние языков и языка переходного от "иметь"-"быть-" к "иметь-" "иметь"- типа [Посессивность 1989: 164-182]. (Каждая девушка имеет свой интерес в жизни [Бабель 1989: 136]). Использование усилительной частицы себе в калькированной из идиш пословицы Когда выведешь коня из конюшни, то конюшня может себе сгореть [Рабинович 1850: 70] (= после нас хоть потоп) одесситы, как правило, объясняют влиянием просторечия. Однако единицы, соответствующие русской просторечной частице себе, активно функционируют и в украинском языке (соб?), и в польском (sobie), и в немецком (selbst), и в идиш ([зих]). Использование множественного числа в устойчивом обороте две большие разницы, который воспринимается как одна из языковых визиток Одессы, одесситы-диглоссы связывают с немецким (zwei gro?e Unterschiede), еврейским ([цвэй гро?сэр хи?лэкэр]) влиянием либо оценивают как неграмотную исконно русскую форму, которая существует в соответствии с законами аналогии благодаря преимуществу в языке им?н существительных с полной числовой парадигмой. (...Ясно было, что прежде и теперь (так она и выразилась) — две большие разницы [Жаботинский 2000: 111]. И если Капон за две минуты не сделает вид двух больших разниц между жильцами этой квартиры и "Одесгазом", так его жд?т давно заслуженный отдых [Смирнов 1997: 21]. А что одесские дети? <...> "Две большие разницы" проявлялись, разве что, на пасху [Пойзнер 2001: 170]. Пош?л плавать... Правда, не под красным флагом, а под бело-голубым, с шестиконечной зв?здочкой. А это, как у нас говорят, две большие разницы [Пойзнер 2001: 267]).
Неч?ткость и виртуальность этнических сем при грамматическом способе их выражения приводит к ошибкам в их определении. Так, некоторые информанты-одесситы в ходе экспресс-опроса в 2002 г. склонны были рассматривать обороты человек со словом (= "человек слова, честный человек, человек чести") и работать день с ночью (= "работать день и ночь / денно и нощно") как фразеологизмы, трансформированные под влиянием французского, немецкого либо еврейского (идиш) языков. Однако конструкции, соответствующие в названных языках данным, не содержат соответствий русского предлога «с». Думается, что в русской речи одесситов продуктивность фразеотрансформов, содержащих зависимый творительный падеж с предлогом «с» — «с/со + N5» вместо творительного беспредложного, обусловлена продуктивностью этой формы в одесском городском койне. Толчком к возникновению конструктивной аналогизации было активное функционирование многих грамматических германизмов и идишизмов с калькированным предлогом с/со < mit ; напр.: мыть глиной + mit dem Lehm waschen [мит дэр лэйм вашн] = мыть с глиной; ехать поездом / на поезде + mit dem Zug fahren [мит дэм цуг форн] = ехать с поездом; есть ложкой + mit dem L?ffel essen [мит дэм лэфл эсн] = есть с ложкой и под.). (Ты — человек со словом [Пойзнер 2001: 243]. Так что, я не работал день с ночью и не успевал?! [Пойзнер 2001: 229]). Фразеологизмы же иметь за счастье [Смирнов 2003: 133], держать за идиота [Смирнов 2003: 94], остаться в работе (о человеке) (Но я остался один в моей работе, покойник Л?ва Бык умер [Бабель 1986: 135]), наоборот, квалифицировались информантами как собственно одесские, то есть вторичные, те, которые возникли под влиянием уже существовавших в просторечии продуктивных грамматических моделей. Однако лингвистический анализ да?т основания квалифицировать их как прямые заимствования из немецкого и идиш: остаться в работе < bei der Arbeit bleiben [бэйс дэр а?рбэт бла?йбн]; держать кого-либо за идиота = jemand f?r einen Idioten halten [вэ?мэн-нит-из / вэ?мэн-эс-из фар ан идио?т ?алтн]; иметь что-либо за счастье < etwas f?r Gl?ck haben / halten [вос-нит-из фар hлик ?обн / ?алтн].
Таким образом, функционирование русской фразеологической системы в речи одесситов отражает особенности диалектического развития фразеологического семиозиса в условиях пересечения нескольких языковых картин мира, культурных и историко-мифологических традиций разных этнических групп, их внутреннего рефлексивного опыта в ограниченном социальном, экономическом, природном, временном пространстве, объединяющем эти этнические группы. Значительное влияние на формирование особенностей фразеосистемы русской речи одесситов в Х?Х-ХХ вв. оказывал еврейский языковой адстрат и суперстрат.
=Литература=
=Бабель 1986 — Бабель И.Э. Избранное. — Минск: Мастацкая л?тар., 1986. — 272 с.
Бабель 1989 — Бабель И.Э. Конармия. Избранные произведения. — Киев: Дн?про, 1989. — 350 с.
Бабель 1990 — Бабель И.Э. Сочинения: В 2-х т. — М.: Худож. лит., 1990.— Т.1. — 477 с.; Т.2. — 573 с.
Донская 1998 — Донская С. Ша! Слухи ходят за Одессу: Стихотворения. — Одесса: Астропринт, 1998. — 202 с.
Дорошевич 1987 — Дорошевич В.М. Одесский язык // Вечерняя Одесса. — 1987. — 1 апреля. — С.4.
Жаботинский 2000 — Жаботинский В. Пятеро. — Одесса: Optimum, 2000. — 210 c.
Львов 1992 — Львов А.Л. Двор: Роман. — М.: Худож. лит., 1992. — 656 с.
Одесса 1997 — Одесса: Иллюстрированный ежемесячный журнал. — Одесса, 1997.— №№ 1 — 12.
Пойзнер 2001 — Пойзнер М.Б. С Одессой надо лично говорить... (Из подсмотренного и подслушанного). — Одесса: Друк, 2001. — 392 с.
Посессивность 1989 — Категория посессивности в славянских и балканских языках. — М.: Наука, 1989. — 264 с.
Рабинович 1850 — Рабинович О. Мориц Сефарди // Литературные вечера / Изд. Н. Фумели. — Одесса, 1850. — Ч.2. — С.5 — 154.
Смирнов 1997 — Смирнов В.П. Операция “Гиппократ”. — Одесса: Одессей, 1997. — 319 с.
Смирнов 2003 — Cмирнов В.П. Большой полутолковый словарь одесского языка. — Одесса: Друк, 2003. — 488 с.
ШШ — Шомрей шабос: Еженедельная газета Южно-украинского регионального объединения еврейских общин. — Одесса.=
Санин Михаил Ефимович родился 5 ноября 1899 г. в Орловской губернии Малоархангельского уезда. Окончил 8 классов гимназии в Одессе, работал домашним учителем.
В 1917 г. он добровольцем уходит на фронт. После революции поступает на службу в Красную армию. По распоряжению Одесского ревкома назначен командиром 1-го Советского сводного отряда (Черноморского батальона). В 1918 г. вступает в партию.
В апреле 1919 г. был откомандирован в школу по подготовке комсостава Красной армии в г. Харьков, по окончании которой отбыл в Бесарабию в распоряжение Наркомата по Военным делам Временного Советского Рабоче-крестьянского правительства в Бесарабии в г. Тирасполь.
В июне 1919 г. добровольцем вступил в Коммунистический Красный батальон, где руководил операциями правого фланга и центра наступающей группы под селом Аккаржа при подавлении восстания немецких колонистов.
В период пребывания белогвардейцев в Одессе работал в подполье в Революционно-повстанческом штабе.
В 1920 г. был откомандирован по отзыву в распоряжение штаба 1-й Конной армии Буденного и назначен заместителем Военкомбрига 3-й кавдивизии Первой Конармии.
В июле 1920 г. поступил в распоряжение Одесского Губкома Компартии и был назначен инструктором по Политчасти области, а затем военным комиссаром Охраны и наблюдения побережья Черного моря и Днестра.
Назначен Начальником Политбюро Мормилиции Черноазобласти.
В 1921 г. Приказом по штабу Войск ВЧК Республики назначен Военным комиссаром войск ВЧК по водмилиции Черноазобласти.
С мая 1921 г. по декабрь 1921 г.:
- Начальник 3-го (Севастопольского) района войск ВЧК по водмилиции Черноазобласти;
- Комиссар войск ВЧК Крымского округа.
В 1922 г. утвержден в должности члена президиума и коллегии единого Революционного трибунала Крыма.
После переаттестации в Центральной Аттестационной комиссии в г. Москве был направлен в Штаб войск ГПУ Крыма в г. Симферополь.
После расформирования штаба отбыл в г. Москву, где был назначен инспектором войск ГПУ Республики и где прожил до декабря 1986 г.
История миниатюрных изданий своими корнями уходит в седую античность. Задолго до появления печатного станка и современной формы книги-кодекса, пришедшей на смену свитку в I веке до н.э., древний человек начал создавать миниатюрные издания.
Упоминание о подобных изданиях не редкость в трудах древнеримских писателей и ученых. Естествоиспытатель и государственный деятель Плиний Старший, со слов прославленного оратора Марка Туллия Цицерона, рассказал на страницах энциклопедической "Естественной истории в 37 книгах" о микроскопическом списке «Илиады» Гомера. Знаменитая поэма, исполненная мельчайшим почерком на тонком свитке пергамента, будучи свернутая в рулончик, помещалась в ореховой скорлупе.
Тема моего сообщения не касается увлекательной истории особого вида продукции книгоиздания - миниатюрных книг. Посему я мельком коснусь лишь некоторых вопросов о миниатюрных изданиях, имеющих непосредственное отношение к теме "Бабель и миниатюрная книга".
Кроме общеизвестных преимуществ мини-книг перед своими большими собратьями: удобство хранения, экономичность с точки зрения расхода бумаги, возможность использования различных материалов при исполнении конструкции книги, - есть факторы, позволяющие лучше донести замысел автора, содержание его произведения до читателя.
Маленькие страницы не отвлекают внимание читателя, не дают ему рассеяться, позволяют лучше усвоить и запомнить текст. Есть литературные произведения такие, как стихи, песни, эссе, небольшие рассказы и повести, которые будучи напечатанными в книгах нормального размера, среди других, более объемных произведений, проигрывают в зрительном восприятии. Невозможно создать книгу в несколько страниц, да еще в твердом переплете, с иллюстрациями, если произведение занимает 2-3 страницы обычного размера. В малом размере есть возможность создать книгу с одним-двумя произведениями, снабдив е? необходимым количеством иллюстраций, при этом даже отпечатать текст на нескольких языках.
И. Бабель - великолепный мастер короткого рассказа. Его произведения в начале сороковых годов прошлого столетия практически исчезли из газет, журналов и книг. Лишь только в годы перестройки, в конце 80-х годов, когда были сняты оковы идеологического контроля, а с писателя - клеймо "враг народа", к творчеству нашего знаменитого земляка был проявлен издательский интерес. Во-первых, его произведения были долгое время под запретом, а посему появление книг с именем И. Бабеля на переплете могло привлечь внимание читателей и обеспечить прибыль частному издателю. В те времена зарабатывать деньги уже не было стыдно.
Во-вторых, короткие, мастерски написанные рассказы писателя, будто бы предназначены для миниатюрных изданий. В небольшой книжице, объемом до 200 страниц, можно разместить до десяти рассказов, снабдив книгу иллюстрациями, специально созданными для книг малого формата. Современная техника позволяет выполнить любую картинку в нужном размере, но, уменьшив рисунок, не предназначенный для мини-книжки, можно потерять качество иллюстрации, в которой исчезнут многие детали, тени и штрихи рисунка.
Сегодня мне известны четыре книги-малютки, связанные с именем Исаака Бабеля. Их появление совпало со временем, когда рушились связи между книжниками, коллекционерами, клубами, городами и странами. Может быть, были еще и другие миниатюрные издания И. Бабеля, но мне они не попадались.
Пионером создания "миниатюрной Бабелианы" явилась Одесса-мама. Книга "Одесские рассказы», размером 9,З х 6,7 см увидела свет в 1991 году в Одесском производственном комбинате "Летопись" под эгидой Добровольного Общества любителей книги УССР в серии "Одессея", посвященной 200-летию со дня основания Одессы. Составитель, автор предисловия, инициатор создания серии - одесский поэт Анатолий Степанович Глущак. Иллюстрации выполнил художник Г.А. Палатников, художником-оформителем книги стал В.Т. Миненко.
В книге 220 страниц под твердым переплетом с золотым тиснением, где собраны автобиография писателя и одиннадцать рассказов: из цикла "История моей голубятни" и собственно "Одесские рассказы". Отпечатана мини-книга на киевской книжной фабрике "Жовтень" тиражом 20000 экземпляров на тончайшей офсетной бумаге. Красочные форзацы изящно украшены цифрой "200", в которую вплетены «даты жизни» города и памятник Дюку де Ришелье.
Весь тираж разошелся в течение полугода, заказы шли со всех городов бывшего Союза, начиная с Дальнего Востока и Якутии. Популярность автора, компактность издания, вместившего главные шедевры писателя, обеспечили небывалый спрос. Много экземпляров оригинальной книжицы ушло в Зарубежье. Каждый уезжающий заграницу брал с собою 10-12 экземпляров на сувениры, да и те, кто посещал Одессу в те времена, увозил книгу для близких и знакомых, говоря, что лучшего подарка не сыскать... К огромному сожалению, Анатолию Степановичу не удалось исполнить задумку — издать серию из десяти книг, вышла лишь в 1993 году вторая книжечка «Гамбринус» А. Куприна в том же исполнении.
В том же году Санкт-Петербургское издательство "Роспринт" тиражом в 100000 экземпляров выпускает миниатюрную книжицу И. Бабеля "Как это делалось в Одессе". В книге отпечатано только шесть рассказов из помещенных в одесском издании, но зато открывал сей томик из 270 страниц, размером 9,9 х 7,2 см, незаконченный рассказ "Закат", и завершала книгу киноповесть "Беня Крик". Издатели Северной Пальмиры поместили книгу в красочную суперобложку, выполненную Э. Бубовичем, им же оформлены форзацы — по мотивам бабелевских рассказов. А составителем был «наш» человек с очень одесской фамилией — Д. Шнеерсон.
Проходит четыре года, и в 1995 году в Ростове-на-Дону в издательстве "МП Книга» в серии М и Ш /«Мастера и Шедевры. Золотая коллекция»/ в I серии мастеров рассказа и повести появляются "Одесские рассказы" И. Бабеля. Любопытно, что в этой серии И. Бабель оказался в почетной компании таких признанных мастеров пера, как А. Чехов, А. Куприн и С. Есенин. Это самое маленькое по размерам (6,8x4,5 см) издание И.Э. Бабеля и самое малотиражное -1000 экземпляров, что сразу же сделало книгу раритетной.
Здесь девять рассказов писателя на 190 страницах. А.М. Ленау, ответственный за выпуск, поместил в книге биографию писателя и шесть рассказов аналогичных одесскому изданию, добавив три новых - "Старательная женщина", "Одесса" и "У батьки нашего Махно". Небезынтересно сравнить дату смерти писателя в одесском и ростовском изданиях: А. Глущак называет день казни И. Бабеля - 14 марта 1940 года, ростовчане - 27 января 1940 года. Это вполне понятно: до последнего времени причина и дата смерти не были точно установлены. Когда книгу печатали в Одессе, дело об аресте и смерти И. Бабеля не было рассекречено и посему не было доступно исследователям. Точная дата гибели писателя указана в книге ростовчан.
Очень оригинальны и характерны черно-белые иллюстрации в книге, на форзацах и суперобложке, выполненные художницей М.В. Ордынской. Особенно ей удался портрет улыбающегося Исаака Эммануиловича. В целом очень удачное издание, и по размерам, и по художественному и полиграфическому исполнению.
Особняком среди предлагаемых мини-книг бабелевской тематики стоит издание пьесы Аркадия Вайнера "Исаак Бабель - король Молдаванки". Не буду подвергать критическому разбору сие сочинение, построенное по произведениям И. Бабеля — "Закат", "Король" и др. — с введением таких действующих лиц, как автор, т.е. сам Бабель, Арье-Лейб и др. Пусть это делают специалисты, литературоведы и знатоки творчества писателя. Моя скромная задача представить книгу. На мой взгляд, это самое неудачное издание.
Московское издательствсо «Ассоциация Книга. Просвещение. Милосердие» (бывшее издательство "Книга") в 1998 году в серии книг Международного Детективного Клуба выпускает мини-книгу Аркадия и Георгия Вайнеров, где помещены их совместный труд — "Женитьба Стратонова, или сентиментальное путешествие невесты к жениху" — и упомянутая пьеса Аркадия Вайнера. Так как сегодня нас интересует только И. Бабель, то разговор будет лишь о пьесе А. Вайнера.
Хотя книга отпечатана в солидной московской типографии №5, где есть специальное оборудование для производства миниатюрных книг, она получилась предельных размеров (10х7 см). Сделана она, очевидно, в спешке — без должной вычитки и проверки текста, и без вкуса, что мешает причислить е? к сувенирным изданиям. Уж слишком не соизмерим размер шрифта по отношению к размеру книги. Такими большими буквами хорошо набирать сказки для детского издательства "Малыш". Иллюстрации имеют отношение только к братьям Вайнерам, а не к тексту их творений. Никакой связи с Бабелем они не имеют, а печать иллюстраций нечеткая, серо-грязного цвета. В тексте много ошибок: улица Костецкая названа «Кростецкой» (!?), в названии курортной местности «Люстдорф» утеряна буква "т", есть много пропусков, либо случайных замен букв в разных словах: бредни - оредни, свой - сои и т.п.
Читая эту небрежно исполненную книгу, чувствуешь неуважение к читателю, не ощущаешь праздника от встречи с миниатюрным шедевром.
Вот таков краткий обзор миниатюрной Бабелианы, известной на сегодняшний день. Думается, что издатели еще не раз воспользуются произведениями И. Бабеля для создания настоящих «миниатюрных жемчужин».
Литература первой половины 20 века характеризуется подчеркнутым интересом к теме детства, причем этот интерес свойственен как представителям модернистской литеартуры, так и реалистической. Отношение к теме детства влияет на концепцию человека в моделике какого-либо типа художественного сознания. В рамках 20 века в картине мира начинают доминировать игровые принципы сознания: мир моделируется в соответствии с художественными потребностями индивида. (Васильева 1998) И "детский текст" в литературе непосредственно работает на эту модель.
В этом контексте творчество Бабеля может показаться не столь демонстративным: его "детский текст" не преобладает колличественно. Тем не менее, Бабель работал над книгой о детстве до самых последних дней. Мир Бабеля заполнен детьми. Четыре рассказа представляют собой начало своеобразной автобиографии: "История моей голубятни", "Первая любовь", "В подвале" и "Пробуждение". Раннее творчество Бабеля может быть презентовано рассказом "Детство. У бабушки". В определенной степени детство Бабеля дополняет детский текст русской прозы 20-30-х годов.
С другой стороны, на художественный мир Бабеля безусловно повлиял контекст еврейской нацональной традиции и литературы. Бабель в начале своего творческого пути интересовался традицией писателей "перецевского круга", которые обозначили свою деятельность как направление неохасидизма или неоромантизма. Одной из предпосылок этого направления становится спор с литературой Гаскалы. Тема детства появляется в творчестве маскилим в достаточно самобытной форме. Популярным становится жанр художественных мемуаров, в которых возникает образ детства в давящей хасидской среде, против которой восстает душа главного героя (Готлобер). Наиболее модельным в этой связи видится пример романа Григория Богрова "Записки еврея". Повторяющийся мотив - мотив бегства из этого мира и приобщение к иной, светской культуре. Черты национального утрачиваются. Еврейский быт живописуется во всех неприглядных подробностях. Воспоминания о детстве Бабеля абсолютно противоположны.
Неохасидизм, который интересовал Бабеля в ранний период его творчества, выдвигает в качестве модели тип главного героя, который мог быть слаб физически, но его истинная сила заключается в его духовном совершенстве, страстной экзальтированной вере, непосредственном общение с Б-гом (пьеса Ан-ского "Диббук"). Детство Бабеля - это миф о детстве вообще, миф в котором мало общего с биографией самого писателя. Но его маленький герой становится вариацией неоромантического - неохасидского героя: он физически слаб, но в нем есть сила к выживанию ("В подвале"). Именно о таком традиционном для еврейского фольклора герое пишет Ан-ский. (А-ский) По сути Бабель в своих произведениях создает два типа неороманического героя в пространстве Одессы — это слабый, но одухотворенный ребенок, и экзотический разбойник - Беня Крик. Они - два начала одесского мира.
Детство - это обращенность в мир прошлого. При этом Бабель старается, с одной стороны, противостоять сложившейся литературной традиции детства. В этом плане показательно начало "Автобиографии": "По настоянию отца изучал до шестнадцати лет еврейский язык, Библию, Талмуд. Дома жилось трудно, потому что с утра до ночи заставляли заниматься множеством наук. Отдыхал я в школе". В литературе 20 века с образом школы связан постоянный негатив. В противовес этому предлагается особое отношение к школе. Автобиография - во многом диалог с трилогией Горького - "Алексей Максимович отправил меня в люди". (Бабель 1966)
Образ школы, в точнее поступления в школу возникает в рассказе "История моей голубятни". Начало рассказа - подчеркнутый мир прошлого: "В детстве я очень хотел иметь голубятню. Во всю жизнь у меня не было желания сильнее. Мне было десять лет, когда отец посулил дать денег на покупку тесу и трех пар голубей. Тогда шел тысяча девятьсот четвертый год. Я готовился к экзаменам в приготовительный класс Николаевской гимназии. Родные мои жили в городе Николаеве, Херсонской губернии. Этой губернии больше нет, наш город отошел к Одесскому району. Мне было всего девять лет, и я боялся экзаменов" (Бабель 1990: 311). Происходит акцентация положения "было". Это мир прошлого, превратившийся в своего рода модель ("никогда за всю жизнь у меня не было..."). Модельность этого прошлого мира связана с его специфической принадлежностью. Это сугубо еврейский мир, модельность равна типичности. Маленький герой - часть еврейского мира. "Как все евреи, я был мал ростом, хил и страдал от учения головными болями. Все это видела моя мать, которая никогда не была ослеплена нищенской гордостью своего мужа и непонятной его верой в то, что семья наша станет когда-либо сильнее и богаче других людей на земле." (Бабель 1990: 314). Физическая слабость маленького героя становится его доминантой. Бабель преднамеренно создает образ ребенка, якобы не приспособленного к дальнейшему существованию. На протяжении многих рассказов ("Первая любовь", "В подвале", "Пробуждение") повторяется мотив гротескной немощи, герои хилые, слабые, "рахитические заморыши". Но они выживают, в них есть внутренняя сила. Это миф о сильных слабых людях. Бабель не просто не говорит о своем прошлом, перевирает факты собственной биографии, он создает всеобщую во многом стереотипичную модель еврейского детства. Более того — модель, которая может быть узнана читателем, в том числе и нееврейским. Важна мистификация под еврейского мальчика из бедной семьи. Хотя в разных рассказах этот еврейский мальчик приобретает очень неожиданные характеристики.
Сразу можно говорить о двух возможных в творчестве Бабеля вариантах ребенка. Это младенец, который чаще всего появляется как фоновая фигура (ребенок Любки Казак, внук Фроима Грача) и подросток, чья судьба вроде бы разворачивается перед нами в промежутке с 10 до 14 лет, хотя на самом деле возникает ощущение его возвращения назад: в возрасте 14 лет ("Пробуждение") герой скорее похож на восьмилетнего. Каждому типу отводится своя функция в художественной системе.
Дети Бабеля живут в мире материальных предметов. Но именно в предметах материального мира скрывается для них глубочайший, не утилитарный смысл. "Никто в мире не чувствует новых вещей сильнее, чем дети. Дети содрагаются от этого запаха, как собака от заячьего следа, и испытывают безумие, которое потом, когда мы становимся взрослыми, называется вдохновением. И это чистое детское чувство собственничества над новыми вещами передавалось матери" (Бабель 1990: 316). Чувство собствиеничества отличает детский мир от возрослого. Это чувство полной свободы и возможности иметь свое, помогающее раскрыться. Это право распоряжаться миром по своему усмотрению, варьировать этим миром, трансформировать его. Новая вещь - никому не принадлежавшая, никому не знакомая. Ее можно переосмыслить, переделать перефантазировать. Модель детского сознания дает автору возможность переделывать воспоминания как таковые, мистифицировать реальность. Ощущение материальности и способность ее переиначивать у Бабеля - понятия одного уровня.
Не случайно дети при всей их приверженности миру предметов наделены и тягой к иному, непознанному. Именно с детским воображением связан мотив преувеличения, а точнее — вранья. Рассказ "В подвале" начинается пародоксальной фразой: "Я был лживый мальчик. Это происходило от чтения". Книга становится поводом ко лжи, а на самом деле к работе воображения, фантазии. Мир замкнулся в книге. Книга - источник фантазии в детстве, и книга - результат фантазии взрослого человека. Маленький герой рассказа творит свой мир как противопоставленный мрачной реальности. Не имея богатств, подобных тем, какие есть у отца Марка, герой превращает своих оборванных и нищих родственников деда Лейви-Ицхока и дядьку Симона Вольфа в великих путешественников: "Я описал эти приключения по порядку. Сознание невозможного тотчас же оставило меня, я провел дядьку Вольфа сквозь русско-турецкую войну - в Александрию, в Египет...". Этот экзотический мир путешествий размыкает пространство и, прежде всего, пространство самого маленького героя. Положение "У меня никогда не было товарищей" сменяется толпой однокашников, которые с упоением слушают рассказ о том, как Рубенс снимал посмертную маску со Спинозы, и появлением главного товарища Марка Боргмана. Это и единственная возможность преодолеть пространственную замкнутость. Герой вместе со своими родственниками перемещается в географических пространствах и примеряет литературные и исторические маски. Вымышленный мир становится вполне реальным, пока в него не вмешиваются его действующие лица, прежде всего пьяный дядька. Постепенное отрезвление они переживают параллельно. Пока дядька храпит, "навоевавшись за день", маленький герой с размаху окунается в бочку с водой, а затем очищается посредством слез: "мир слез был так огромен и прекрасен, что все, кроме слез, ушло из моих глаз". Мир слез - продолжение той же иллюзии. Это огромный мир, противостоящий реальности.
Детский мир значим и для мира взрослых. Самое сокровенное у героев Бабеля часто бывает связано с воспоминаниями о детстве. Причем это не воспоминания о каких-то конкретных фактах и событиях, это — эмоции и ассоциации. Фроим Грач съедает приготовленную Баськой зразу, "пахнущую как счастливое детство", турок смотрит на сторожа Евзеля "с детским страхом" ("Отец"). Герой "Конармии" в канун субботы предается воспоминаниям: "Детское сердце ракачивалось в эти вечера, как кораблик на заколдованных волнах..."(Бабель 1990: 23). Этот же контекст дополняет и знаменитая цитата из "Короля": "И вслед за ним и другие налетчики стали стрелять в воздух, потому что если не стрелять в воздух можно убить человека" (Бабель 1990: 277). В мифологизированном и стилизованном мире Молдаванки действует игровой принцип. И этому игровому принципу поведения, аналогичному детскому подчинены законы налетчиков. Система их отношений выступает как подчиненная некой игровой договоренности. Детское восприятие мира корректирует налетчицкую стилизацию.
Мир детства в творчестве Бабеля — это, прежде всего, мир семьи. И здесь вновь возникает параллель с бабелевским одесским универсумом. Стилизованная Одесса прошлого - это тоже некое подобие семьи. Обьединяющим знаком этой одесской семьи становится двор. Даже уже в крушащемся пространстве двор связан с некой жизненностью. В рассказе "Карл-Янкель" знак старой Одессы — Нафтула видит будущее именно во дворах, переполненных детьми: "Толстые мамы, - орал старик, сверкая коралловыми глазами, - печатайте мальчиков для Нафтулы, молотите пшеницу в ваших животах, старайтесь для Нафтулы... Печатайте мальчиков, толстые мамы... Мужья бросали деньги в его тарелку. Жены вытирали салфетками кровь с его бороды. Дворы Глухой и Госпитальной не оскудевали. Они кишели детьми, как устья рек икрой" (Бабель 1990: 330).
Двор собирает родню. И ребенок оказывается помещенным в этот пестрый мир родственников. Попутно можно сказать и о том, сколь важна для Бабеля тема взаимоотношений отцов и детей, история Одессы - есть история смены поколений. Но у Бабеля внутри оппозиции "отцы - дети" происходит смещение понятий. Как только дети взрослеют, детскость становится чертой их отцов: на фоне отцов дети, крупные, физически развитые, отцами командуют. Теме перехода власти в другие руки посвящен рассказа "Закат". Огромной кажется Фроиму неожиданно возникшая дочка Баська, которая попрекает отца его стилем жизни и требует найти жениха. У Йойны ("Карл-Янкель") трое сыновей и всем он доходит до пояса. Бабель не акцентирует внимание на ком-то одном. Как раз наоборот — заботу о ребенке могут взять на себя не только отец или мать. О маленьком герое может заботиться тетка (Бобка "В повале"), Любкиного сына Давидку нянчит и приучает к соске Цудечкис. Баська ("Отец") живет у бабки и уже взрослая появляется в доме Фроима. При этом особое внимание следует уделить образу матери.
Для художественного мира Бабеля характерна апологетика беременности. Статья за 1918 год "Дворец материнства" отдельно посвящена этой теме. Одна из центральных идей статьи: "Надобно хорошо рожать детей, И это - я знаю твердо - настоящая революция". Беремнная женщина связана с будущим. Именно будущая мать становится знаком грядущего детства, а вместе с ним жизненности: "Дети должны жить. Рожать их нужно для лучшего устроения человеческой жизни" (Бабель 1990: 216). В художественных текстах с образами беременных связаны несколько иные коннотации. При частотности этого образа показательными являются рассказы "Шабос-Нахаму" и "Иисусов грех". Два разных жизненных полюса. Жена корчмаря, беременная Зельда - воплощение человеческой глупости. Мерное течение ее жизни ничто не способно нарушить, она верит в такие абсурдные, казалось, чудеса, как явление посланца с того света с приветом от тети Голды и тети Песи. Все ее чаяния на ближайшее время связаны с мечтой, поехать к мамаше, купить новое платье и новый парик и попросить у рабби, чтобы родился сын. Героиня другого рассказа, "Иисусов грех", Арина, родившая на прощенное воскресенье двойню и опять беременная, - представительница жизненного дна. Она не задумывается о судьбе своего ребенка, ей все равно, кто он будет, ей просто надо протянуть ближайшие годы. Ее живот не становится знаком жизненности, как раз наоборот: спьяну животом она насмерть придавит дарованного ей ангела. Рождение детей не есть продолжение жизни, а знак приближения к смерти, знак грядущего конца.
Маленькому герою - подростку противостоит образ младенца. Безымянными младенцами и просто маленькими детьми мир Бабеля переполнен. Но в текстах, обращенных к более поздним по хронологии событиям, моделирующим уже советское время, т. е. на закате бабелевской Одессы, меняются координаты бабелевского детства. Стилизованную Одессу, в которой царил Фроим Грач, а потом Беня Крик, сменяют размышления Бабеля об Одессе сегодняшней. И те противоречия, которые одолевают автора, находят непосредственное отображение в теме детства. В рассказе "Карл-Янкель" ребенок опять оказывается центром повествования, с той только разницей, что в так называемых рассказах автобиографического цикла маленький герой сам выступал в качестве повествователя, теперь же ребенок - лишь обьект повествования, более того именно вокруг маленького Карла-Янкеля разгорается конфликт, связанный с его обрезанием. Внешне Карл-Янкель полностью противоположен раннему герою: "Это был пухлый человек пяти месяцев от роду в вязанных носках и с белым хохолком на голове" (Бабель 1990: 334). Пятимесячный Карл-Янкель - физически крепок и требует своего. В этом плане он сильнее четырнадцатилетнего хилого подростка, которого все принимают за восьмилетнего. Это уже герой-ребенок другого времени. Прощание со старым миром сопровождается надеждами, возлагаемыми на мир новый — мир в котором будет жить другой герой: «я вырос на этих улицах, теперь наступил черед Карла-Янкеля, но за меня не дрались так, как дерутся за него, мало кому было дела до меня.
- Не может быть, шептал я себе, - чтобы ты не был счастлив, Карл-Янкель... Не может быть, чтобы ты не был счастливее меня...» (Бабель 1966; 270).
За Карла-Янкеля борются и новые и, что самое важное, старые силы в лице Нафтулы Герчика. Мудрость Нафтулы доказывает возможное взаимодействие старого и нового, возможный синтез Карла и Янкеля, что дает надежду будущему Одессы.
Правда можно говорить и о другой символике образа младенца: в некотором смысле это рассказ "Фроим Грач" (где, перед гибелью Фроим занимается со своим внуком Аркадием и оставляет его), и в большей мере рассказ "Конец богодельни". Мир старой Одессы с ее стариками завершен. Но возникает иной, страшный в своей символике образ: "Незнакомая женщина в шали, туго подхватывавшей грудь, хозяйничала в мертвецкой. Там все было переделано наново - стены украшены елками, столы выскоблены. Женщина обмывала младенца. Она ловко ворочала его с боку на бок: вода бриллиантовой струйкой стекала по вдавившейся, пятнистой спинке" (Бабель 1990: 356). Мир замкнулся. Из него изгнаны старики, но это еще и мир, утративший своих детей, а значит утративший будущее. Рассказ заканчивается мотивом дороги. Старики идут от кладбища к городу, но повествователь говорит об обратной дороге. Вопрос возвращения в город возможен, но не разрешен.
Детство Бабеля - логичная составляющая стилизованного Бабелем, неомифологического мира Одессы. Именно детское игровое сознание позволяет моделировать неомиф о любимом мире, который противопоставляется мрачной исторической реальности. Ребенок Бабеля - это одновременно новый и традиционный типаж еврейского мира. С одной стороны, он восходит к фольклорной традиции, с другой стороны, он - пример игрового модернистского сознания. Утрата детского начала становится свидетельством приближающейся гибели этого мира. Именно посредством «детского» текста может быть уточнена система взглядов самого Бабеля на происходящее в стране. Система противоречивая и потому трагическая.
Литература
Бабель И. Избранное. — М., 1966.
Бабель И. Конармия. Рассказы. Дневники. Публицистика. - М., 1990.
Васильева Э. Детство в русской прозе 1900-1920-х годов. - Даугавпилс, 1998.
Маркиш Ш. Бабель и другие. — Москва — Иерусалим, 1997.
Полищук М. Евреи Одессы и Новороссии. — Москва — Иерусалим, 2002.
Участие Исаака Бабеля в польско-большевистской войне 1920 года было основной причиной, по которой в довоенной Польше его произведения не издавались и не ставились. Ситуация существенно переменилась после реабилитации писателя в 1954 году, когда польский читатель впервые смог познакомиться с "Конармией" и с "Одесскими рассказами", и полностью оценить их достоинства. Путь драматургии Бабеля в Польше прокладывала его проза - сжатая до предела, лаконичная, полная неожиданных образов и сравнений, известных польскому читателю по творчеству хотя бы таких писателей, как Бруно Шульц или Юлиан Стрыйковски. Интерес к драматургии писателя проявился после 1957 года, когда был опубликован текст пьесы "Закат" в переводе Ежи Помяновского.
Показателем растущей популярности Бабеля в Польше стало то, что "Закат" поставили две главные сцены сразу — «Стары Театр» в Кракове и "Атэнэум" в Варшаве. Оба спектакля стали поводом для сравнений и анализа — как в плане выражения заглавной мысли автора, так и его отношения к еврейской традиции, определяемому в польском переводе словом "zmierzch" (в обратном переводе - "сумерки").
Польская премьера "Заката" состоялась в Кракове 29 декабря 1966 года. Режиссер спектакля, Ежи Яроцки, придал ему "значение, близкое шекспировским символам"1, выявляющим все связи и аналогии с "Королем Лиром", - с тем, однако, что трагедия власти подменялась историей вражды в семье Криков. Спектакль последовательно строился вокруг центрального образа пьесы, Менделя Крика, с целью показать неизбежность его поражения. В раскрытии облика этого персонажа ключевой становится сцена в трактире, где старый еврей "выкрикивает" свой бунт против старости. Главным достоинством краковской постановки была неоднозначность в оценке главного героя. Мендель Крик - король Молдаванки - обретает символическую значимость в системе экзистенциальных отношений, акцентирующих раздельный смысл быта и бытия, мечты и реальности. Ежи Яроцки реализовал свой творческий замысел в духе конвенции чеховского театра с его "поэтикой сжатости, сгущения драматического контрапункта"2. Смягчая тональность диалогов до такой степени, что их "еврейскость" становилась почти незаметной, Яроцки избежал конфронтации не только с цензурой, но и с нарастающими в кругах власти антисемитскими настроениями. Благодаря такой "полутональности" краковская премьера сохранила за собой все качества современной театральной реализации. Ее автор и режиссер обращается не только к популярной в то время традиции Чехова, но в целом и к театру абсурда, предоставляя право голоса главным его представителям: Ионеско, Беккету, Ружевичу.
Несколько дней спустя после краковской премьеры - 19 января 1967 года - состоялась премьера "Заката" в столичном театре "Атэнэум". В варшавском спектакле, поставленном Бохдаком Коженевским, критика усмотрела родственные связи автора пьесы с традицией русского реализма. Один из рецензентов так писал по этому поводу: "В этой пьесе мы фактически имеем дело с проблематикой, которой русская литература занималась многократно - от Островского до Горького"3. Особенно подчеркивалась ее идейная близость творчеству Горького, поскольку "как и произведения Горького, открывает она страшную правду о человеческой жизни»4. Бросая резкий отсвет на "закат" жизни старого Менделя, режиссер варшавского спектакля придавал ему трагическое звучание финала "Егора Булычева и других" - лучшей послереволюционной пьесы Горького, акцентирующей бунт заглавного героя против своей среды.
Такое "революционное" прочтение бабелевского "Заката" отрицательно отразилось на его дальнейшей судьбе на польской сцене. Прямым доказательством этому стала премьера "Заката" в Театре Выбжеже в Гданьске, состоявшаяся 23 сентября 1967 года. Режиссер гданского спектакля, Петр Парадовски, воспринял бабелевскую пьесу уже целиком в контексте "Егора Булычева" - как драму "о смерти личности и мира"5. Такой подход делал беспредметной любую творческую дискуссию об оригинальности Бабеля-драматурга. С сегодняшней перспективы хорошо видно, что автор "Заката" не является, как Горький, писателем идеи, он создает свой особый мир, воспринимаемый чувствами.
В 70-е годы, ввиду усилившейся антисемитской кампании, на постановку "Заката" решился только варшавский Театр Жидовски им. Э. Каминьской - уникальный в Европе еврейский профессиональный театр, ставящий свои спектакли на идиш. Спектакль, премьера которого состоялась 17 января 1976 года, был единогласно признан синтезом предыдущих постановок, включающим в себя «реминисценции таких произведений, как "Егор Булычев" Горького, "Король Лир" Шекспира, или - в ином плане - "Судьи" Выспяньского»6. Режиссер спектакля, Анджей Витковски, усилил в нем звучание еврейской темы, хотя, как подчеркивалось, она была лишена «признаков избранного народа»7 и представляла собой скорее трактовку в духе античной трагедии, для которой коллектив еврейского театра нашел соответствующий ритм и образное воплощение.
"Закат" на сцене еврейского театра в Варшаве возобновлялся еще в 1983 году - по случаю юбилея директора этого театра Шимона Шурмея, выступившего также в роли главного героя бабелевской драмы. Шурмей сыграл Менделя, "пьяного" мечтой о неограниченной воле, которого уже "тронула бацилла русской тоски о чем-то другом"8. Однако в целом спектакль строился на предыдущих творческих предпосылках, вызывавших в памяти древних греков и Шекспира.
В самом начале 80-х годов, переломных для польской истории и культуры, своеобразное второе рождение имела краковская премьера "Заката". Ее автор, Ежи Яроцки, уехал в Югославию, где с коллективом Драматического театра в Белграде подготовил новый вариант своего спектакля. Спектакль был показан также польскому зрителю - в рамках III Международных театральных встреч. Яроцки углубил религиозный контекст восприятия бабелевской драмы. Построил в фойе театра синагогу, через которую проходят зрители и в которой свершается действие центральной сцены "Заката". События текут неспешно - в библейском духе и стиле, преобладает, как подчеркивалось, "религиозная тема народа без земли".{{Jozef Szczawinski, Krol Lear z Odessy // "Slowo Powszechne", 1983, nr 133, s. 4.}} В канве этой "повторной" постановки, где значимость обретает не фабула, а экспрессивный образ, впервые просматривалось, что "Закат", хотя и считающийся шедевром, «шекспировским "Лиром" однако не является»9.
Начало второй половины 80-х годов прошло под знаком двух инсценировок "Заката" - в Польском Театре в Познани и в Театре им. А. Мицкевича в Ченстохове. Концепции обоих спектаклей взаимодополняли друг друга и, вместе с тем, исходили из разных творческих предпосылок. Познаньская премьера показывала стилистические возможности, скрывающиеся в форме бабелевского произведения. Режиссер спектакля, Яцек Паздро, ввел в действие главного героя из мюзикла "Скрипач на крыше", заставляя его молча следовать за Менделем Криком, чтобы постоянно напоминать о его еврействе. Ченстоховский же спектакль базировался на исходной лаконичности бабелевского текста, причем, лишенное многозначности слово служило "разоблачению" старого Менделя, уходящего со сцены жизни. Своеобразным продолжением этого наметившегося в середине 80-х годов "двухголосия" стала постановка "Заката", с которой выступил «Театр Новы» в Лодзи 18 января I986 года. Здесь на сцене уже постоянно присутствовал детский хор, воссоздающий атмосферу синагоги, но в целом спектакль был выдержан в традиционном духе пессимизма, морализаторства и великого плача над судьбами народа, обреченного на гибель. Лодзинский спектакль показывал еврейский мир разбитым, «сливающимся все явственнее с реалиями других языков, культур, религий»10
Театральным событием конца 80-х годов стала премьера "Заката", состоявшаяся 14 января 1987 года в Театре им. Вилама Хожицы в Торуне. Режиссер спектакля, Кристина Мейсснер, явно отдавая предпочтение Бабелю-прозаику, создала авторский пролог, базирующийся на фрагментах бабелевских рассказов. На фоне мертвого города перед глазами зрителя проходят Арина и Серега из гостиницы «Мадрид и Лувр», Элья Гершкович и проститутка Маргарита, мадам Шварц и вор Коля из рассказа «Ди Грассо», еврейский" вундеркинд" со скрипкой и, наконец, все персонажи "Заката" второго плана. Режиссер уже в самом начале создала монументальную фреску, представляющую мир, уходящий в небытие, исчезающий во мраке исторической сцены. В становлении спектакля решающую роль сыграла сценография Александры Семенович, которая в подробностях быта одесской Молдаванки нашла широкую перспективу для выражения авторской идеи. В ее художественном оформлении сценическое пространство, лишенное занавеса, разделялось на три уровня, высший из которых - на фоне синагоги - предназначался для молитвы, низший - для ежедневных занятий, средний же - распятый между небом и землей - был местом для любви. Использование принципа сценического симультанизма привело к тому, что "каждая из восьми картин пьесы становилась частью более широкой картины"11. Несмотря, однако, на новаторский характер режиссерских и художественных приемов, финальная сцена реализовалась в хорошо уже известной конвенции поминок, а вся история вражды Криков — «в извечной теме конфликта родителей и детей»12. Заглавный "закат" и здесь обозначал не только конец старого Менделя, но и созданного им мира, который только на миг - и с применением силы - был задержан в своих границах Беней Криком.
В 90-е годы бабелевская пьеса ставилась четырехкратно - в драматических театрах Валбжиха, Гданьска, Сосковца и Вроцлава. Обращает на себя внимание отсутствие отзывов на них как в локальной, так и в центральной прессе, вызванное, как кажется, общим процессом десоветизации культуры. Важнее здесь другое - этот знаменательный для Польши период показывает, что Исаак Бабель сохранил свою высокую позицию в репертуаре польских театров.
Этот краткий перечень польских постановок "Заката" свидетельствует скорее о высоких критериях польского театра, чем о правильном прочтении главной бабелевской мысли. Причиной такого непонимания был польский перевод "Заката", автор которого снабдил его заглавием, близким по значению к слову "сумерки". Оно упреждает проблематику пьесы, заставляя усматривать в ней историю падения еврейской семьи и еврейства в целом. Между тем уже поверхностный анализ значения заглавия вызывает целый ряд сомнений. Как природное явление оно связано с культом солнца, характерным для нееврейских народов, в то время, как еврейский народ ассоциируется с лунным календарем с его фазами прибавления и убавления. В метафорическом значении главное нарушение Менделем собственной традиции заключалось в том, что, как говорится в финале, до конца жизни хотел он "жариться на солнцепеке". Бабелевское творческое мышление отличается особым библейским антитетическим параллелизмом, благодаря чему слово зачастую включает в себя два противоположных значения, смысл которых уясняется в процессе интеллектуального поиска. Слово "закат" обозначает принятый на Ближнем Востоке тип "очищающей" милостыни, которая, например, в мусульманских странах превратилась в государственный налог. Для изначального "опознания" этой ситуации Бабель помещает среди случайных гостей Рябцова старого турка, с которым Мендель здоровается в знак уважения. Сама ситуация указывает на ее глубинные связи с еврейской традицией. Арабский корень "зкт" представляет собой одну из трансформаций древнееврейского "цдака"13, обозначающего справедливость, целью которой является освящение жизни - в том числе и через подаяние. Требование это обязательно для всех без исключения, ибо сказано в Священном Писании - "Благотворящий бедному дает взаймы Г-споду; и Он воздаст ему за благодеяние его" (Кн. Притчей 19, 17). Итак, не падение старого Менделя, но только его "очищение" от чуждой ему традиции, не "сумеречное" состояние еврейства, а только выплывающий из мрака образ еврейской "справедливости" имел в виду Бабель, когда в 1927 году закончил свой "Закат".
Мало кто обратил внимание на то, что действие бабелевской пьесы относится к 1913 году. Дата эта знаменательна, но отнюдь не по той причине, что автор якобы имел здесь ввиду трагические последствия, которые повлечет за собой I мировая война. В 1913 году в России праздновалось 300-летие царствования династии Романовых, экономические показатели были впечатляющими, страна обретала державную мощь в мировом масштабе. На этом фоне — имя последнего из Романовых упоминается неоднократно - Бабель показывает принципиально иную ситуацию русских евреев. Изолированные от внешнего блеска столичной жизни, выброшенные за черту оседлости, они вынуждены были заняться, как старый Мендель, каторжным трудом или, как его сыновья, темными делами. В переносном значении бабелевская пьеса, относящаяся к 1913 году, была протестом против экономической, моральной и общественной деградации, столь остро воспринимаемой в то время членами еврейской общины.
Но время действия и связанные с ним опасения Бабеля за судьбы русского еврейства являются лишь отправным пунктом для более глубоких размышлений о культурных влияниях, определивших характер отношений между двумя народами. Проблема уходит своими корнями в ассимиляционное движение среди европейских евреев, инициатором которого был в конце ХVШ века Мозес Мендельсон. Имя главного героя "Заката" является исторической параллелью этому известному немецкому просветителю, который открыл еврейские диаспоры для культурного влияния извне. История старого Менделя и его семьи, раздираемой внутренними распрями, носит все следы еврейско-русской ассимиляции в ее последней стадии. Вся семья Криков искажена российскостью, которая проявляется в их неуважении друг к другу и в бандитских отношениях к собратьям. Патрон рода страдает типично русской, унаследованной от Достоевского, карамазовщиной, - что производит особо удручающее впечатление, поскольку сам по себе образ Менделя Крика строится по образцу библейского Самсона и так же, как и он, отличается вспыльчивым нравом. Его отношения с Марусей являются современной иллюстрацией ветхозаветной истории Самсона и Далилы. Если воспользоваться словами третируемой жены Менделя, Нехамы, русская культура дала евреям "бешеный язык". Сама проблема, однако, намного сложнее и касается сущности языка как средства межчеловеческой коммуникации. Русский язык, которым пользуются все персонажи "Заката", распадается на две противоположные друг другу части. С одной стороны грубый и примитивный язык вечно пьяной мадам Холоденко, с другой - утонченный, окрашенный специфическим еврейским юмором, полным афоризмов и неожиданных подтекстов язык месье Боярского. Для коренного одессита Бабеля нет сомнений в том, каким должен быть ответ на вопрос, чья культура и кому дала больше - русская еврейской или еврейская русской.
Только в таком антитезическом осмыслении слово "закат", дающее амбивалентное заглавие пьесе, обретает своего адресата. Закат - не русского еврейства, как считалось до сих пор, а самой русской культуры, обреченной историей на гибель. Уже в половине двадцатых годов Бабель отлично видел и понимал, что в погрязшей в идеологическом бандитизме России трагическая участь ждет и многих евреев.
Бабелевский театр далеко уходит от поэтики чеховского театра, соединяющего в себе символическое содержание с импрессионистской тональностью. Адресуя свою пьесу зрителю, воспитанному в этой традиции, Бабель со свойственным ему чувством юмора придает иное звучание известному чеховскому принципу, - что ружье, висящее на стене в первой сцене, обязательно должно выстрелить в четвертой. В пьесе Бабеля этот атрибут чеховского театра появляется несколько раз, стреляет не в четвертом, а в пятом акте, причем его единственной жертвой становится крыса, случайно появившаяся в синагоге. Удар револьвером по голове, полученный Менделем Криком, наглядно показывает, что иудаизм не имеет ничего общего с культурой смерти и что ему в корне чужд "чеховский" жизненный детерминизм, ведущий к безнадежной старости. Не с живым трупом или падшим античным героем - как хотели это видеть постановщики "Заката" - мы имеем дело в финале пьесы, а только с богобоязненным старым евреем готовым принять на себя судьбу скитальца.
Неправы были те постановщики "Заката", которые, как бы отказывая пьесе в еврейскости, дополняли ее фрагментами прозы Бабеля или других еврейских авторов. Давление еврейской традиции здесь настолько сильно, что любые дополнения разрушают драматургию событий. Ее форма и содержание указывают на начала еврейского профессионального театра на идиш, связанного с уже упомянутым просветительским движением среди европейских евреев конца XVIII века. Именно тогда существенные изменения претерпели традиционные еврейские театрализованные представления, называемые Пуримшпиль. Еще до начала второй мировой войны живой была среди европейских евреев традиция домашних театральных спектаклей с обязательным участием переодетых актеров, исполняющих библейские сцены или фрагменты библейских драм. Превращение Пуримшпилей, исполняемых по еврейским домам, в общедоступные театральные представления было связано с введением в их притчевую структуру комических персонажей, которых, отметим, немало в бабелевском "Закате" как с одной, так и с другой стороны. Эти представления реализовались уже профессиональными исполнителями - на общедоступной театральной сцене и с участием, как в "Закате", раввина и его учеников. Радостный финал "Заката", собирающий как еврейских, так и нееврейских персонажей, служит напоминанием об этой театральной традиции и заодно об атмосфере самого веселого еврейского праздника, отмечающего избавление евреев от гибели. В чисто творческом плане финальная сцена этой оригинальной пьесы является своеобразные авторским Пуримом, празднуемым - в полном соответствии с традицией - по случаю избавления старого еврея от угрожающей ему опасности.
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
