После того, как они уехали из Израиля, Мишка стал жалеть, что давно уже бросил курить. Ему казалось, что саднящая горечь затяжки, что золотой сполох сигареты в темноте, тускнеющий после в маленькое карминное пятнышко, что голубые, расплетающиеся на дневном свету, щупальца дыма — что все это помогло бы ему отвлечься, отключиться от горячечного, постоянного напряжения, которое не отпускало его уже давно, как не «отпускает», жжется пузырь от ожога.
В Израиле продолжалась война... Подлая так называемая «Интифада».
— Арр-рабы, — трясся Мишка. — Ах, арра..!
Мишка ходил из угла в угол, тряс в воздухе кулаком, повторял жуткую, замызганную фразочку, кривляющуюся и корчившую ему рожи: «Эх, ты, — сопля под напряжением...»
Он ходил и повторял: «Сопля под напряжением... Ах ты сопля!.. Под напря-жже...»
Разговорившись с Ури, Мишка с удивлением слушал своего нового знакомого. Отдельные его слова упрямо не хотели складываться в текст. Ури говорил об Израиле, и видно было, что ему хочется высказаться, рассказать побольше. От удовольствия поговорить со свежим слушателем он даже иногда как бы примурлыкивал, как кот, которому почесали за ушком. Но казалось, что говорит он о каком-то нездешнем Израиле, несуществующем.
— Я чего уехал в Канаду?
— ?!
— Мм-рр... У речки хотелось посидеть! С удочкой! В лесочке! Как белому человеку!.. Разве ж в «Израиловке» можно у речки посидеть?..
До Израиля Ури назывался Юрий Александрыч. Нет, в Израиле-то, конечно, в Израиле стал он Ури... Ну, а в Канаде не стал переименовываться «а-ля рюс».
— А зачем?
Ури опять мурлыкнул:
— Мрр... И опять-таки — лыж-жи... с лыжницами... мр-ррр...
Эсти сказала:
— Выйди с Малышкой. Поедем к маме через полчаса. В принципе мы собраны. Малышка накормлена, а я попью соку. Устала я. Во дворе, в тенечке Малышке будет полезней. Свежий воздух все-таки.
Яков и Эсти, не сговариваясь, посмотрели на толстенькую Малышку. Она дергала пухлыми ручками, хотела схватить погремушку, но с координацией у нее еще было слабовато. От азарта она пускала пузыри своим розовым ротиком и тихо попискивала... Глядя на ребенка, они одновременно прошептали, улыбаясь:
— Благословен будь Г-сподь, осчастлививший нас этим ребенком! Да прославится Имя Его в веках! Амен! («...иштабах шмо. Амэн».)
День поднимался в голубом сиянии небес, горяч и светел. Поливалка, шипя и захлебываясь от старательности, с мягким тарахтением равномерно разбрызгивала над начищенной зеленью газона сверкающую бисерную струю воды. Маленькая ящерица побежала по диагонали вверх по забору. Выше забора в ясном, словно протертом замшей, синем, сухом воздухе отчетливо просматривались на дальнем склоне горы светло-серые дома арабской деревни, как бы вылепленной лиловыми сотами теней и белыми солнечными черточками бликов.
Исполнитель привалился к стене в тени от тента, сделанного из черной пластиковой сети. Такими тентами проклятые прикрывают свои теплицы, защищая свои глупые саженцы от прямых лучей солнца. Честно говоря, такие тенты очень удобны, и в деревне многие затеняют ими дворы. Исполнитель достал из-за спины длинный черный футляр, разломил его и стал доставать оттуда детали. Когда он собрал вороненую трубу с ложем, с ловко клацающим затвором, он снял крапленую зеленым крышечку с оптики и с нежностью протер замшей ласково сверкнувший сиреневый глаз прицела.
И Труба, и Сиреневый Глаз были ему словно братья. Он иногда даже разговаривал с ними, а уважал — всегда!
Через минуту он сам как будто исчез. Осталась только вороненая Труба с прилаженным к ней Сиреневым Глазом. Ах, что за Глаз! Он словно высвечивал в воздухе прозрачный туннель. Туннель летал, одним концом опираясь на паутинку прицельной сетки, а другим словно лепил то куст, то птичку на кусте, а далеко ли, близко ли — неважно: подкрути колесико — и туннель вырастет, дотянется на любое расстояние и опять станет лепить в воздухе то птичку, то куст...
Задачей Исполнителя было соединить перекрестье паутинок Туннеля и какого-нибудь проклятого... Командир сказал: «Проклятого — или лучше, чтобы это был ихний детеныш...»
Исполнитель начал с лучшего варианта. Он шарил волшебным туннелем Сиреневого Глаза по домам с детскими вещичками, сохнущими после стирки. Он гордился своей догадливостью.
Прозрачная труба туннеля невидимым прожектором перепархивала с черепичных крыш к сиреневым облачкам кустов бугенвиллий, пробегала по веерам пальм и зеленым колючим жилам и стволам кактусов, взлетала над кустами живой изгороди и в одно касание переносилась от приземистых, «кудлатых» апельсиновых деревьев, кипящих блестками солнца, к могучим, темным силуэтам кипарисов — как бы монументам самим себе.
Солнце... Жара... Кузнечики... Проклятые в домах попрятались! И в таких условиях приходится вести священную войну!..
В туннель внезапно вошел черно-белый кот. Кот важно вышагивал под стеной и вдруг шуганул вон, беззвучно разинув пасть.
Туннель перепрыгнул к двери одного из домов, которая неожиданно раскрылась и выпустила проклятого. Он стоял спиной к Сиреневому Глазу. Он явно не торопился, видно, разговаривал с кем-то в доме.
Сиреневый Глаз припал к его спине в белой рубашке, примеривался, намечал голову в шляпе, эти их нитки у пояса, черные брюки и почему-то домашние тапки... Проклятый обернулся и, мерзко улыбаясь, стал смотреть прямо в Сиреневый Глаз! Исполнителю это не понравилось: он не выносил и терялся, когда ему смотрели прямо в глаза. Через секунду он успокоился: оптический обман! На таком расстоянии никто не мог «посмотреть ему в глаза». На этом расстоянии Исполнитель становился невидимым, исчезнувшим. Это успокаивало.
Тут-то он и заметил у груди Проклятого — ребенка. Ребенок дергал ручками и тряс голубой погремушкой... Исполнитель даже стал волноваться: «Удастся ли правильно все сделать?» Он приказал себе успокоиться, выругался, сделал два глубоких вдоха, поймал в прицел голову ребенка на груди Проклятого. А потом застыл, перестал дышать и только пла-авно тянул курок, как учили.
...Вся жизнь пули была втиснута в очень сдавленном состоянии в обойму.
Бесконечность обоймы была жутко тесной, но приятно воняла машинным маслом.
Очень приятно щекотало донышко пули соседство пороха и пироксилина.
А в остальном — сон... Сон, сон, сон... Сон в завинченной темени обоймы.
Соннн...
Внезапно сумасшедший удар огня выплеснул пулю внутрь какого-то сияющего туннеля, и она полетела, понеслась, помчалась!
Мир!.. Целый мир летел ей навстречу!
Что-то мягкое вдруг промелькнуло снаружи. Пролетев сквозь это мягкое и разбрызгивая кровь, пуля ударила в подвернувшуюся стену и упала, расплющившись, на землю. Все кончилось.
...От выстрела Проклятый стал падать, прижимая к себе ребенка с размозженной пулею головой. Он явно ничего не понимал. Он даже пытался оттереть кровь, хлещущую волнами из раны, потом на мгновенье обрадовался, потому что ему показалось, что это льется кровь его, а ребенок не пострадал. Но потом он все понял, издал какой-то сумасшедший, истошный вопль. Лицо его, залитое детской кровью, страшно изменилось, он стал судорожно озираться, звать на помощь, и Исполнителю на какую-то секунду даже показалось, что Проклятый зовет на помощь его!.. Именно его!
Но это, конечно, было невозможно.
Исполнитель сел, передернул затвор, поставил оружие на предохранитель и машинально потер плечо — от выстрела была сильная отдача. После он разобрал винтовку, все сложил в футляр, достал из кармана и нацепил на себя свои зеркальные солнечные очки. Ему ужасно нравился их ртутный, ослепительный блеск. Надев их, он стал смотреться в карманное зеркальце — как он выглядит. Ничего, в этих очках он нравился себе чрезвычайно! Но тут он почувствовал, что снять их не сможет: за зеркальными стеклами у него теперь вместо глаз стояли сиреневые объективы просветленной оптики.
...И какая-то огромная, коричневая рука с жирными, волосатыми пальцами в толстых золотых перстнях, рука с длинным, гнутым ногтем на мизинце, с иссиня-черной каймой грязи под ним, стала быстро развинчивать Исполнителя и укладывать его в тот же футляр, где уже лежали аккуратно упакованные другие детали...
...Да, сказал Мишка, отворачиваясь и бледнея. С удочкой там нечего делать. Нечего, нечего!.. Особенно «как белому человеку»!..
———--
Шалхевет Паз в 10-месячном возрасте была убита палестинским снайпером.
Источник: Рис. Т. Устиновой
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
