С одной стороны, конечно, приятно вслед за Бродским умиленно повторять «Лучше жить в провинции у моря...» И в утешительном упоении перебирать родные имена. У одесситов особое отношение к Исааку Эммануиловичу Бабелю. Мы суетливо топчемся в прихожей, словно бедные родственники, получившие приглашение на чай у благодетеля, и, дабы намекнуть на собственную значимость, с пылом и жаром, выплевывая от нетерпения слова, торопливо хвалим его.
Да, и желчный Файнзильберг, ставший впоследствии Ильфом, и Евгений Катаев-Петров, почти незаметный в тени своего брата и своего друга, и сам Валентин Катаев, в пору своего редакторства в «Юности» отдавший все долги и заплативший по всем счетам, да сохранят потомки память о нем, и великий Паустовский, старостью заплативший за молодость, — все они писали об Одессе. Но их Одесса — забавная череда анекдотов и розыгрышей, щедро сдобренная кровью, — всего лишь изящная плата за московский билет. Почти «карнавал аттракционов» по Эйзенштейну — сладостная и мучительная распродажа отцовского добра, чтобы хватило на мягкую плацкарту, курицу, завернутую в газету, и стакан чаю. Как когда-то сказал Эдуард Багрицкий... Впрочем, сие неважно. И если суждено нашим душам скитаться вечно там, где было нам хорошо, то их призраки не будут по ночам бродить от Еврейской к Полицейской и от Маразлиевской к Толкучему рынку.
Я не в силах понять, вспоминал ли Одессу Исаак Бабель, когда его вели на расстрел. И чем стал для него приговор: трагической ошибкой или неизбежным концом? Платой за нищету духа или за любопытство, за дерзость или за родство? Злой волей или случайностью? Вглядываясь в документы, вчитываясь в копии тех бумаг, ты — словно мальчик на берегу моря, который пишет слова на песке, а набежавшая волна их смывает. Прочитай, что было написано... Но, когда перечитываешь опубликованные письма, не оставляет мысль, что, скорее всего, в череде чекистских гостиных и высоких кабинетов, Одесса оставалась для Исаака Эммануиловича сладостным утешительным призом, с которым он не знал что делать. Но дело не в нем, а в нас.
Мы видим в бабелевской Одессе оправдание своей судьбы. Одесса Бени Крика и Фроима Грача стала для нас источником целительной влаги, которой мы спешим смыть привкус провинциальной ржавой горечи. Но это все обман, марево, мираж. А мы с восторгом готовы кидаться в его объятия.
Да, Надежда Яковлевна Мандельштам писала, что Исаак Бабель был любителем мистификаций. И все-таки главная мистификация Исаака Эммануиловича вовсе не в том, что Беня Крик — не Мишка Япончик, что бабелевские бандиты мало похожи на реальных обитателей Молдаванки, что скрипичные муки Изеньки Бабеля и его голубиные страсти — скорее всего, игра писательского ума. Главной мистификацией Бабеля стала его Одесса. Одному Б-гу известно, во что верил этот поклонник Бальзака, никогда даже близко не уподоблявшийся ему; этот еврей, проклинающий и вместе с тем упивающийся своим еврейством, этот чекист, чьи ноздри сами тянулись к запаху крови, и чей разум ненавидел эту кровь.
Мы молимся на него, но боимся заглянуть в его душу. Мы упиваемся его языком, его Одессой, но даже наши провинциальные умы чуют дьявольское искушение этого марева. Кто ты, Исаак Эммануилович?
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.