0

№21

Мигдаль Times №21

Легко о Песахе

Реувен Пятигорский

Например, первый мой Седер. Прихожу, в дверях получаю ермолку. Спрашиваю: это навсегда или в конце отберут? Вежливо отвечают — навсегда. Впрочем, хватает не всем. Последние сидят в ушанках, что на фоне рассказа о выходе из тропического Египта выглядит несколько бутафорски.

Между тем хозяин приглашает к столу. А мы уже за столом, потому что других мест не видно, человек пятьдесят в комнате, друг на друге, и все за столом, даже те, что на подоконнике.

Читаем благословения, вернее, читает хозяин, а мы повторяем «амен», когда он дает отмашку.

Затем каким-то особым способом споласкиваем руки, черпая стаканчиком в непроточной воде из тазика по кругу. Мне в ухо сзади: мой дедушка так руки не мыл, ни себе, ни внукам, а он из семьи раввина. Какого, уточняю, раввина? — чем сражаю наш угол наповал: для них раввины и академики вне градаций. Оказывается, главного раввина из Гуляй-Поля, судя по фамилии. Киваю в ответ, не отворачивая затылка, мол, приятно познакомиться, хотя, строго между нами, мой дедушка портной, но кто может поручиться?

Садимся где сидели, на столе все аккуратно покрыто салфетками, обилия блюд не наблюдается. Вино в домашнем графинчике. Натюрморт для двоих, а тут нас, повторяю, не меньше полусотни. Как пить дать, некрепкое — это опять интимный комментарий с заднего ряда.

Ждем, когда закончится вступительное слово хозяина. Слово затягивается. О полку Игореве и то короче. Оказывается, хозяин молится вслух. А мы давно отвечаем заученный «амен», думая, что он последний и сейчас приступят. Но хозяйка сидит тут же, а не хлопочет на кухне. Сзади начинают волноваться: если все готово, то чего не несут? А если нет, то чего не готовят?

Через час слушания с открытыми глазами нить о былых мучениях в Египте, где мы не бывали, утеряна окончательно. И, когда приходят опоздавшие и тихонько, как в кинозале, рассаживаются на твоих подлокотниках, спрашивая шепотом, о чем разговор, ты отсылаешь их назад, к внуку гуляйпольского раввина, с тайным желанием выслушать всю историю в двух словах и по-русски.

Но тут повторно призывают к мытью рук, хотя нас не пачкали, — и приступаем. Однако не к еде, а к маце, которую так бы и заглотал, если б не сухо. Потом дают какую-то замазку, поясняя радостно, что вот такой глиной евреи мазали кирпичи на стройках Египта, мы там не бывали. А затем вкушаем хрен. Натурально...

Об обеде не помню, обилие блюд все-таки появилось, но тонкости ощущения с годами утрачены. Происходило все это полжизни назад в заснеженной Москве, на дому у Пети П., он теперь раввинствует в Иерусалиме. Правда, вкус мацы и сейчас во рту как бы, извините, стоит...

А вы говорите — легко и изящно.

Песах — праздник не легкий. Впервые — удивляет. Потом привыкаешь и втягиваешься. Но вначале — как в чужой стране.

Кстати, о чужой стране. Помню, приехали к нам поколение назад дальние родственники из Америки. Расставляли мы посуду на столе, обычный советский обед «для гостей», не Песах, а они сидели оцепеневшие, готовые к любому сюрпризу. Младший брат вносил в комнату стопку чистых тарелок, остановился в дверях, посмотрел, видят ли родители, и вдруг возьми да и брось одну тарелку дяде Юджину. Тот, как сидел, так с лету и поймал. Сорванец бросил вторую — тоже с непроницаемым лицом. Дядя с не менее непроницаемым поймал и эту. Полетела третья, за ней весь сервиз. Ни одна не разбилась. Мы досмотрели номер до конца, никто не аплодировал. Главное — не прыснуть со смеху. Вошла мама с дымящейся супницей. Дядя побледнел и встал в стойку... Им казалось, что таковы советские обычаи, потому старались ничем не выдать удивления.

Вот и я на первом Седере — будто всю жизнь говорю «амен», да и ермолка, словно влитая, мой любимый размер.

А ведь Седер нелогичен и странен буквально в каждом действии.

Сидели первые сценаристы и думали, что бы такое еще ввести в седерный ритуал, дабы удивить наповал. Кого, кстати, удивить? Вряд ли рассчитывали на нас, тогдашних, впервые ермолки надевших. А на того рассчитывали, кто еще умеет удивляться, не прячась за непроницаемостью лица, и по любому поводу смело прыскает со смеху. На детей рассчитывали. Им это удивление на всю жизнь. Чтобы никогда не забывали. И даже когда вырастут большими, а на Седере не окажется ребенка, умеющего задать вопросы («а это почему?»), сами их и зададут. Снова, но уже будучи взрослыми. («А ведь действительно, почему?») Да потому, что, если в следующий раз занесет нас от Торы куда подальше (не дай-то Б-г!), проведем Седер, вспомним, прослезимся — и вернемся...

Сидели сценаристы с режиссерами и рассуждали.

Вначале положено рассказывать о Египте. Как рассказывать? Понятно, что полулежа. Весь год сидим, как люди, а тут давайте развалимся, как баре. Ни один ребенок не пройдет мимо: это еще почему? Потом надо будет макнуть горькие травы в соленую воду. Не в соль — соль дорогая. (В галут уходим, братцы, в галут! Там до Мертвого моря не рукой подать, солью не разживешься, придется водой разбавить, чтобы на всех хватило.) Причем макать будем дважды. Если в первый раз не спросит: тате, цу вос эпес, зачем это? — то уж при втором макании самый тихоня осторожно потянет за рукав: мне тоже макать или «сиди молча, зануда»?

Много вариантов предлагалось, наверное. Какие-то дубли прокручивались по несколько раз. Смотрели, как со стороны выглядит. Качали головой, цокали языком, или наоборот. Потом отбрасывали с ревизией «не странно!». Или откладывали как возможный вариант. А в этом месте не пройтись ли хозяину дома вприсядку вокруг стола? Чтоб остальные тихо ему на ложках поаккомпанировали? Нет, пожалуй, не надо, пусть сидит на месте — ничего удивительного! А если замазку наподобие глины, но из орехов с яблоками, промеж двух мац? (Это русское множественное от «маца», сам придумал!) Смотрите-ка, а ведь ничего получается, очень даже удивительное меню на ужин.

Написали сценарий. Много лет обкатывали, пополняли, просматривали на предмет зрительской (она же актерская) реакции. Наконец утвердили. На высшем уровне Тайной коллегии сионских, простите, мудрецов. Вот мы и разыгрываем. Какая тут легкость? Какое изящество?

Помню на ту же тему — эпизод в той же снежной Москве, но тремя годами позже.

Мы уже специалистами были — по седерам и чтобы «амен» впопад ответить. Наших собраний не любили опричники из милиции. Вернее, индивидуально любили, потому что сыск получал через нас звания и зарплату, однако на идеологическом уровне — терпеть не могли.

Были такие правила игры: мы собираемся тайно, но обзванивая по телефону в открытую, а они открыто стоят у подъезда, но тайно фотографируют. Главное, язык не показать. Я показал — меня пять лет с Гуляйпольским путали...

Собирались на конспиративной квартире, тоже счет гостям на десятки велся. После Магида (это рассказ об Исходе из Египта, где мы не бывали), но перед мацой, по программе, должны были в дверь рваться. Мы должны были пугаться, студенты валились под кровать, чтобы сессию сдать. Кто не валился, тот из студентов выбывал, и тогда у него одна дорога — в ешиву, тоже конспиративную. Ибо врывались и переписывали.

Но это по сюжету позже, а сначала надо было испугаться и посидеть молча, тихо переговариваясь через дверь: и кто там? Нам в ответ бодрым пьяным голосом: откройте! Мы снова: и кто там? у нас все спят. Нам: откройте, дружинники! (Раньше текст был разнообразнее, например: слово и дело! именем царя-батюшки Ивана Грозного и его пыточного приказа...) Мы им: не откроем, у нас все спят. И так до снятия двери снаружи внутрь. После чего они вваливаются, но вид виноватый, ибо не идиоты же, хотя и успели принять. А у нас на этот случай на столе бутылка.

Помню, один спросил капитана: чего это одна на всех? Тот объяснил драматическим шепотом: камуфляж, фуфло для блезира, не пробуй, вода. Тот не поверил, полез с экспертизой, еле отплевался. Капитан с видом знатока: им водку на Песах не положено, она — хамец. Новичок в новой панике: а как же мы?! Капитан авторитетно: нам можно. (Спец по «Шульхан-Аруху»!)

Реприза сценарием не запланирована, но таково влияние времени. Сборища с выпивкой разрешались, отсюда бутылка на столе, но чтоб без религии! Приходили, переписывали и уходили. Забрав Веньку Гуляйпольского из-под кровати. (Где ты теперь, друг, отзовись!) А мы приступали к маце.

Каждая эпоха вносит свои коррективы. Чем не проблема? Ну, скажите, где достать в России 1984 года наклейку от пшеничной водки для бутылки, в которой никогда не было водки? Ведь бутылку из-под такой водки, даже без водки, на стол в вечер Песаха ставить нельзя!..

Вот мы и выучили под занавес одно правило, легко и изящно. Запомнили? В Песах не пользуются посудой из-под хамеца.

С кашерным вас праздником, дорогие евреи!

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста