«Чья еще, какого народа история служила искусству вечною, нескончаемой темой бесчисленных картин и представлений – как это было с еврейской историей? Чья еще летопись была так, как еврейская, изрыта и изборождена – до того, что ни единого уголка не осталось, куда не заглянуло бы искусство и не вырвало себе оттуда богатых мотивов?» (В. Стасов)
Цари и первосвященники, библейские пророки, ремесленники, красивые женщины, величавые старцы, молящиеся в синагоге, – мы видим их лица на полотнах европейских мастеров нового времени. «И черты физиономии, и глаза восточные, и борода, и волосы – все представляет тот самый своеобразный тип, который еврейское племя пронесло неизмененным сквозь все грозы и превращения веков», – писал выдающийся критик и историк искусства Владимир Стасов.
Восхищаясь «страстным порывом, прирожденной глубиной, упорной энергией и непобедимой жизненностью, не стираемой никакой трагичностью судьбы», он обращается к произведениям искусства, искренне и правдиво передающим бесконечное разнообразие событий и характеров «изумительного народа», и посвящает им свою работу «Еврейское племя в созданиях европейского искусства» (1873).
Евреи издавна изображались художниками – прежде всего в библейских сюжетах. Но изображались абстрактно, без каких-либо национальных черт. Однако постепенно искусство перестает быть абстрактным, идеальным, зрителя больше не интересуют персонажи, похожие на безличные тени, «про которые никогда не догадаешься, кто они такие: греки ли, евреи ли, римляне или еще кто-нибудь другой, а, пожалуй, и просто никто. Ему подай нынче не только человека красивого или характерного, но еще человека, непременно принадлежащего тому или другому народу, времени и месту». При этом в отличие от литературы изобразительное искусство, по мнению В. Стасова, было довольно справедливо к евреям.
«Взгляните хоть на картинки, где представлены евреи, мучающие и убивающие христианских детей для исполнения каких-то будто бы еврейских обрядов (обвинение, ровно ни на чем не основанное, возобновлялось, к стыду Европы, не раз). Сам факт представлен во всей зверской его наивности, но евреи все-таки тут люди как люди, и ни одному из них, даже из числа свирепых палачей-фанатиков, не придано тех отталкивающих черт, какими обыкновенно тешилась тогдашняя литература. Живописец и рисовальщик, имея дело не с одними нравственными предрассудками и обычной клеветой, но уже с задачами реалистического искусства, подчинялся облагораживающему его влиянию. Он, несмотря ни на что, видел в еврее человека».
Первые попытки изображать евреев и еврейскую историю в новых формах и в новом свете начались во Франции. Знаменитый Орас Верне почти всю жизнь провел в путешествиях, в том числе и по Ближнему Востоку. Он попробовал и сцены из «Ветхого завета» наполнить «только живыми, настоящими людьми со всеми мелкими и крупными подробностями действительной жизни». Его «Арабский сказочник», «Ревекка у фонтана», «Фамарь и Иуда», «Юдифь и Олоферн» неоднократно подвергались критике, но, тем не менее, содержали «что-то такое верное, что в самом деле переносит воображение на Восток. …Эти бронзовые лица и руки, эти сверкающие глаза, эти остроконечные бороды, эти браслеты на ногах, эти сцены во мраке палатки дикого кочевника, которому красавица-энтузиастка, полная мыслью спасти свой народ убийством, пришла отрубить голову…».
До Верне такого «национального» изображения библейских героев не было.
По примеру Ораса Верне и другие художники начали искать «еврейские подробности» для библейских сюжетов. Немецкий живописец Вильгельм Каульбах пишет «Разрушение Иерусалима». Еврейский первосвященник, закалывающий себя у скинии завета, группа рыдающих над младенцами женщин, старики в немом оцепенении... Несмотря на искусственность и некую театральность этой обширной композиции, на картине все-таки евреи, «не общеидеальные, а сильно изученные и узнанные в их национальной особенности, в их характерной исключительности».
И у Гюстава Доре, знаменитого иллюстратора Библии, рядом с идеальными типами, заимствованными у старой классической манеры 16-17 веков, есть, казалось бы, «несовместные» с ними еврейские физиономии, костюмы, природа, напоминающая Палестину, Аравию, Египет.
Вообще в «изображениях еврейского племени» одни художники больше, другие меньше – но все же грешили идеализацией. Все – кроме Харменса ван Рейна Рембрандта, всю жизнь прожившего в богатом евреями Амстердаме. В портретах, написанных или выгравированных Рембрандтом, очевидно твердое намерение передать национальные типы, лица, выражения, фигуры во всей их правде. «Иаков, оплакивающий сына своего Иосифа», «Слепой Toвия», «Мардохей и Амман» и другие – все это изумительно верно переданные еврейские типы, напоминающие его современников.
Художник создал несколько гравюр для сочинения ученого еврея Манассея-бен-Израэля под названием: «Преславный камень, или О статуе Навуходоносора». Это редкое сегодня произведение было написано на португальском языке и доказывало, что еврейский народ вечен и что слава его вовеки не пройдет.
На гравюрах, известных под названием «Еврейская новобрачная», Рембрандт изобразил… свою жену в день свадьбы – но в еврейском костюме, с распущенными волосами, с повязкой на голове и с удивительно семитской внешностью!
На портретах Рембрандта – «старики с важной и серьезной физиономией, с глубоким взглядом и сильно восточными чертами, в тюрбанах и меховых шапках, одетые в шелк и бархат, с морщинистыми руками, с широкими белыми бородами; зрелые мужи, раввины, менялы, меховщики, мелкие торговцы». «Еврей у лестницы» – Ефраим Бонус, один из лучших амстердамских врачей, «его мысль светится в чудесных, глубоких глазах. Этот взгляд, эта талантливость, эта дума – одно из непостижимейших чудес европейского искусства. Тут апофеоз великого художника и переданный грядущим векам тип одного из лучших представителей великого, даровитого племени».
Что касается новой трактовки еврейских сюжетов в русской живописи – это, прежде всего, творчество Александра Иванова. Художник всю жизнь посвятил исключительно еврейским сюжетам и типам. Задумав картину «Явление в мир Мессии», Иванов отдал ей все свои помыслы, весь талант. В одном из писем художник рассказывал, что для того, чтобы приняться за эту картину, он отправился в Италию – изучать старых мастеров. Он едет в Ливорно, «чтобы заметить типы еврейских благородных голов, так как в Риме евреи в стесненном положении и потому все достаточные живут в Ливорно».
С тех пор, в течение 20 лет, он не переставал изучать еврейский тип, историю, еврейские древности, «отыскивал и строго изучал все новейшие ученые издания с рисунками, касающиеся еврейства, Палестины, Ассирии, Вавилона, Финикии, Египта». Как результат – «ни в одной из всех известных картин еврейский внешний тип и внутренняя натура не были изучены и переданы с такой глубиной и правдой и с таким поразительным реализмом», как в «Явлении Мессии».
Стасов обращает внимание на несколько сот рисунков, большого и малого формата, карандашом и сепией, которыми заполнены альбомы Иванова. Они были сделаны в последние годы его жизни (1849-1858), когда недостаток денег и моделей, невозможность поездок для пейзажных этюдов не позволяли художнику заниматься большой картиной.
Эти рисунки на библейские сюжеты – плод зрелого художественного совершенства и обдумывания глубокой мысли. Все в них оригинально и ново, начиная с фигур ангелов, ничего не имеющих общего с обыкновенным классическим итальянским типом. «Фигуры патриархов, праотцев полны национальной своеобразности... Они дышат силой, глубокой мощью простоты и переносят на Древний Восток... и совершенно в этом не похожи на те ветхозаветные картины, какие нам до сих пор давали прежние художники», – пишет Стасов.
«Вот древний пророк, величавый и строгий: его осенило Б-жественное вдохновение, и около него стоящие люди со страхом и трепетом прислушиваются к его речи, а сам он пишет под священные звуки храмовой музыки. Вот трагическая картина голода во время осады Иерусалима Титом, и главная фигура – это мать, изжарившая собственными руками собственное же дитя». Рисунки Иванова к Библии, по мнению знатоков, – «одно из драгоценнейших созданий для каждого понимающего и чувствующего еврея».
В конце 19 ст. появляются картины братьев Александра и Павла Риццони «Общее прощание в синагоге в Риге», «Чтение Талмуда», «Сцена у евреев-менял», живопись на фарфоре Евгения Макарова «Иерусалимский еврей», знаменитая «Стена Соломона» Василия Верещагина. Из-за последнего полотна, на котором запечатлены молящиеся иудеи, в России разразился грандиозный скандал. «Стену Соломона» пытались облить кислотой, потом запретили выставлять в стране всю «Палестинскую серию» Верещагина.
Особая тема в изображении «изумительного племени» – это художники-евреи. Нет искусства без национальности, считал Стасов. Поэтому первейшая обязанность художника-еврея – творить в национальном духе. Стасов писал: «Эти объевропеенные евреи, сколько они способны были представить миру оригинальных мелодий, самобытных ритмов и никем не тронутых нот душевных... Или еврейская национальность кажется им все еще бедною, или тем у ней мало, или типов у нее нет и красоты тела и духа?»
Так было и с Морицем Опенгеймом в Германии, и с Исидором Кауфманом в Венгрии, чьи произведения на еврейские темы против их воли принадлежали скорее к сфере антропологии и этнографии, чем к искусству. Вряд ли эту грань преодолел бы даже необыкновенно одаренный юноша из Кракова Мауриций Готлиб, любимый ученик Яна Матейки. Его «Молитва в Судный день» была потрясением, но Готлиб умер, когда ему было 23 года...
Всю жизнь Стасов был окружен талантливой еврейской молодежью (И. Гинцбург, С. Маршак и др.). Активно участвовал в постройке хоральной синагоги в Петербурге, был почетным членом Общества для распространения просвещения между евреями в России. Поклонник и покровитель еврейских талантов, Стасов первым в печати отметил самобытный талант Марка Антокольского и всю жизнь оставался его другом и защитником.Когда Антокольский подвергался оголтелой травле антисемитской прессы, особенно во время его ретроспективных выставок (1881 и 1893 гг.), Стасов не только высмеял ничтожность юдофобов, но и отстаивал право скульптора-еврея создавать образы великих деятелей русской истории.
«Антокольский является блистательным опровержением векового общеевропейского предрассудка, будто бы еврейское племя неспособно к образовательным искусствам... Якобы еврейское племя никогда не давало миру не только значительных, но даже посредственных скульпторов и живописцев… Странен, дик этот исторический фатализм, наделяющий одни народы теми способностями, а другие – этими, будто бы человек не всегда и не повсюду человек... Только факты, неопровержимые и крупные, могли разрушить старинные предрассудки. Первым таким фактом явился скульптор Антокольский».
После смерти художника вышла книга «М.М. Антокольский. Его жизнь, творчество, письма и статьи» под редакцией Стасова и с его обширным предисловием.
Основой творчества Антокольского, самородка из литовского местечка, несомненно, были традиции русского искусства, отмечает Иосиф Лищинский в книге «Девять мер красоты». Но не будь скульптурных миниатюр «Еврей-портной» или «Еврей-скупой»», не было бы и «Ивана Грозного», «Петра Великого», «Нестора-летописца». В первых скульптурных картинках Антокольского – сцены из ежедневной жизни евреев, хорошо знакомой ему: «тонкие черты характера, типа, костюма и остальной внешней обстановки были переданы с замечательным, своеобразным талантом».
Вскоре художник почувствовал потребность перейти от случайных, мелких явлений ежедневной жизни к явлениям более глубоким и значительным, и в его воображении сложились две сцены: «Спор о Талмуде» и «Инквизиция». Стасов относит обе к числу «оригинальнейших созданий, и притом в таком роде, который никем еще не был пробован в скульптуре». Композиция «Спор о Талмуде» не была закончена: есть только бюсты двух евреев, которые бурно спорят.
«Этакую жизнь, этакие воодушевление и стремительность, этакую наполненность своим предметом до самой последней ниточки, наверное, не скоро найдешь в наших скульптурных музеях, в любых самых препрославленных статуях. По плану автора спорщики должны были заседать в горнице, за трапезным столом. Какая жалость, что руки их остались не выделанными, что мы не можем видеть, как они метались в воздухе, как они грозили или доказывали, как у них пальцы то сжимались, то быстро расправлялись и сверкали молниями».
Создавая «Инквизицию», Антокольский сделал смелый, небывалый шаг. Желая расширить пределы и рамки скульптуры, придать ей разнообразие планов и волшебство освещения, он дал разную глубину своему барельефу. Мало того – скульптор проделал в стене отверстие, через которое сбоку на его сцену должен падать свет, чтобы осветить ее неравномерно: в одном месте – полный свет, дальше – полусвет, еще дальше – темнота, наконец, в каких-то местах полный мрак. Своды подвала, куда евреи собрались для первого пасхального седера, исписаны еврейскими изречениями, длинный стол нагружен посудой, кушаньями и книгами. И вдруг шум, шаги по узкой лестнице, все в ужасе бросились к двери, толкая друг друга. Сдернута скатерть со стола, посуда и книги летят на пол.
«Один только старец с головой и взглядом древнего пророка остался на своем месте: нет для него опасностей от нынешних врагов, и пока все товарищи его бегут в малодушном ужасе, он один со спокойным, величавым достоинством ждет врагов. А эти враги – это сытый кардинал, один из верных слуг инквизиции, спускающийся по лестнице и окруженный толпой вооруженных воинов. Нечего ему торопиться – он всех накроет, всех изловит, и вот, не ускоряя шага, холодно и самодовольно идет на радостную травлю. Эта сцена, эти народные характеры, эти разнообразные движения душевные, то высокие, то низкие, то великодушные и широкие, образовали одну из капитальнейших страниц еврейской истории, переданную в совершенно новых формах искусством, в продолжение столетий трусливым и отсталым, а теперь в первый раз смелым и ступающим на новые пути. Еврейское племя может гордиться вместе с остальной Европой таким художником и такими произведениями».
____________________________
Владимир Васильевич Стасов (1824-1906) – русский музыкальный и художественный критик, возможно, наиболее уважаемый среди его современников. В 1843 г. окончил училище правоведения. Заинтересовавшись изучением искусства, в 1851 г. вышел в отставку и уехал за границу с уральским промышленником, меценатом А.Н. Демидовым в качестве его секретаря и консультанта по вопросам искусства. Побывал в Англии, Германии, Франции, Швейцарии, почти во всех городах Италии.
Работал в крупнейших зарубежных библиотеках и архивах.
Стасов активно поддерживал движение художников-передвижников и композиторов «Могучей кучки» (которой и дал такое название), выступая против безальтернативного господства академического искусства. Его критические статьи и монографии о ныне знаменитейших представителях русского искусства, а также обширная переписка с ними представляют большой интерес.
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
