Музей личных коллекций был открыт 24 января 1994 г. в левом флигеле усадьбы Голицыных. Начало музея было положено известным московским собирателем, искусствоведом, литературоведом и общественным деятелем Ильей Самойловичем Зильберштейном. Чтобы сделать ваше посещение музея безопасным, сдайте личные вещи в камеру хранения. Бахилы, шапочка, защитный халат и перчатки для всех категорий посетителей обязательны.
Такие меры предосторожности были введены после того, как был выделен и описан «вирус Зильберштейна» или, как его принято называть, вирус коллекционера. Нами установлено, что бывает достаточно всего одного контакта с зараженным человеком или предметом, чтобы произошло инфицирование, после чего вирус проникает во все ткани организма носителя и подчиняет себе всю его высшую нервную деятельность. Впрочем, паразитом в чистом виде его не назовешь, это скорее симбиоз, взаимовыгодное сотрудничество, поскольку в знак благодарность хозяину «вирус Зильберштейна» дарит ему наполненные смыслом долгие годы жизни. Да вот, к примеру, возьмите историю болезни самого Ильи Самуиловича.
Сейчас уже непросто определить, когда и при каких условиях произошло заражение. Диагностику затрудняет тот факт, что известный коллекционер скончался в 1988 г., и нам приходится основываться на анализе его публичных высказываний и на показаниях свидетелей. К сожалению, большинство из них не только не облегчают исследование, а напротив, затрудняют его, создавая из живого человека личность стерильную, всецело поглощенную своей работой, рыцаря бумажного образа, тело которого защищено лишь латами рукописей, а из оружия в руках – даже не шпага, а всего лишь перо.
Да, люди, умело раскрывающие тайны чужие, свои хранят втуне. Не случайно архив самого Зильберштейна, перед тем как перейти по его завещанию в ведение РГАЛИ, проходил тщательную обработку его вдовой Натальей Волковой, которая, кстати, проработала в этом учреждении 45 лет и до недавнего времени его возглавляла. Но если воспользоваться методом самого Зильберштейна, назовем его методом послойного комментирования, то каждое сказанное им слово станет сюжетом для авантюрного романа, а судьба самого коллекционера окажется еще более удивительной, чем его коллекция.
Неискушенному исследователю может показаться, что господин Зильберштейн родился сразу же довольно взрослым и прекрасно образованным столичным коллекционером. Сам Илья Самуилович во многом эту версию поддерживал, но законы природы опровергать не собирался. Поэтому признавался, что родился в Одессе 28 марта 1905 г., в семье… в семье Зильберштейнов. До 20-летнего возраста о нем известно всего несколько фактов, да и те порождают путаницу, видимо, специально созданную для будущих исследователей.
Так, например, о родителях Илья Самуилович говорил, как о людях простых и неграмотных. Возможно, для того чтобы скрыть свое «чуждое» происхождение, а может, и для того, чтобы подчеркнуть, чего сумел достичь в жизни. Со стороны матери у господина Зильберштейна – женщина, не работавшая и не получившая даже начального образования. Конечно, в таком еврейском городе как Одесса к концу 19 в. уже существовало большое число школ для еврейских девочек, но посещение этих школ вовсе не было обязательным. С другой стороны, отец его работал бухгалтером на фабрике Абрикосова. По здравом размышлении согласимся, что работа бухгалтера требует определенного уровня образования. В наше время эта работа кормит огромное количество людей, а уж в торговом городе Одессе в начале 20 века… И в наше время эта работа позволяет дать ребенку школьное образование и подготовить его к поступлению в университет, тем более это было возможно тогда.
А вот фабрика Абрикосова советскую биографию не украшала совсем. Дело в том, что в Одессе не было производственных мощностей известнейшего кондитерского концерна «Абрикосов и сыновья», они находились в Москве и Севастополе. Зато в Одессе – крупнейшем торговом центре Российской империи, конечно же, было торговое представительство, дочернее предприятие по чаеторговле (кстати, имевшее дело с валютными операциями) и фирменный магазин, который размещался как раз на улице Дерибасовской в доме Санца1.
«С ранних лет увлекся я русской литературой и искусством, проводил много времени в лавках одесских букинистов. Они меня не любили: я обычно смотрел всякие картинки, но ничего не покупал – не было денег. Только один торговец был добр ко мне. Когда в его лавке появились журналы “Старые годы” и “Аполлон”, богато иллюстрированные репродукциями, букинист предложил мне их в качестве платы за помощь его дочери в учебе. Эти журналы стали для меня первой школой искусствоведения».
Вот тут-то не мешало бы по методу Зильберштейна сделать небольшую сноску об особой касте одесских книготорговцев – букинистах.
В результате страсть к прекрасному привела юную жертву книготорговцев на историко-филологический факультет Новороссийского университета. Вернее, к тому, что от него осталось после того, как советская власть ликвидировала в Украине все университеты, создав на их базе институты народного образования.
Но педагоги остались! Как раз в 1920-23 гг. в Одессе работал и вел семинар по Пушкину профессор Юлиан Григорьевич Оксман. В этом месте было бы просто необходимо рассказать, кто такой Ю. Оксман, возможно, дать выдержки из его писем… Ограничимся тем, что он сразу же отметил и рекомендовал к печати доклады шустрого первокурсника, заметного даже среди зрелых посетителей семинара с 3-5 курсов.
В это же время И. Зильберштейн публикует первую научную работу, а также находит тот метод исследования, который он совершенствовал до конца дней своих. В одной из одесских коллекций он отыскал письмо А.Н. Островского и опубликовал его с подробнейшим комментарием в сборнике, который вышел под редакцией Б.В. Варнеке.
Что сказать – за прошедшие сто лет время так далеко укатилось, что теперь уже необходимо давать подробные пояснения и к упоминанию известнейшего российского драматурга, и к имени редактора сборника, и к комментарию самого Зильберштейна... Кстати, умение Зильберштейна писать научные работы в жанре захватывающего комментария стало поводом для колкостей и шуток в литературных кругах.
Примерно в том же возрасте молодой человек подвергся повторному инфицированию, возможно, еще большему, чем литературное, – его пленило русское искусство. И в этом решающую роль сыграл М.В. Брайкевич. Михаил Васильевич был для Одессы личностью выдающейся и достоин отдельного тома исследований. Но главной страстью господина Брайкевича была не работа, не общественная жизнь и не деятельность на посту городского головы, а коллекционирование русской живописи, особенно «Мира искусства». Больше, чем свою коллекцию, он любил только Одессу.
«Один из главных доводов… заключался в заверении Брайкевича, что покупает он художественные произведения не столько для личного удовольствия, сколько для того, чтобы создать целую коллекцию, которую он и предназначал в дар Одессе», – вспоминал А. Бенуа. Покидая в 1919-м с семьей Одессу, Брайкевич выполнил свое обещание и оставил всю свою коллекцию в дар Новороссийскому университету. То, что и сегодня одесситы могут с гордостью водить гостей из любых столиц по Одесскому художественному музею, – заслуга этого выдающегося человека.
«Мое первое знакомство с работами круга "Мира искусства" – меня полонили, взяли в полон, как говорили в давние времена. И представьте себе, что уже тогда я первые два рисунка Бориса Григорьева купил (мне было 16-17 лет) на Ришельевской улице в одном антикварном магазине. Они положили начало моей коллекции». Но вскоре эта только зачатая коллекция Зильберштейна покинет Одессу вместе с новорожденным коллекционером.
А 20 лет спустя это частное собрание приобретет такие размеры и такую значимость, что когда в 1941 г. фронт будет приближаться к Москве, Комитет по делам искусств при Совмине СССР примет решение наряду с музейными собраниями эвакуировать в тыл и некоторые личные собрания, среди которых будет и коллекция Зильберштейна.
В 1923 г. Ю.Г. Оксман покидает Одессу, а вслед за своим педагогом переводится в северную столицу, на историко-литературный факультет в Петроградском университете и Илья Самуилович. «…Маме я, правда, сказал, что я уеду, а отцу не сказал, потому что он в ответ на это изволил изречь, что он переломает мне руки и ноги, не только ноги, но и руки, если я уеду. А там у меня не было никого знакомых. Я знал, что существует в Петрограде Пушкинский Дом, основанный, созданный Борисом Львовичем Модзалевским, и что, собственно, моя душа тянулась туда». Предчувствия его не обманули: там его ожидало знакомство с еще одним великим пушкинистом, человеком потрясающего ума, эрудиции и немного опасного обаяния – Павлом Елисеевичем Щеголевым.
Для историков литературы это было лучшее время. Возможно, именно поэтому многие из них не эмигрировали, ведь это значило отказаться от потрясающего, авантюрного удовольствия получить доступ к архивам, избавиться от прошлых цензурных ограничений (а новых-то они еще не заметили). О, как они работали! Особенно пушкинисты, ведь «Пушкин – наше все»… Заодно они обслуживали новую власть, создавая миф о непрерывном развитии демократической общественной мысли, связав воедино тех самых декабристов, которые разбудили Герцена, со свершившейся Октябрьской революцией. Щеголев имел репутацию крупнейшего эксперта по последним годам Российской Империи, был членом Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством для расследования преступлений бывшей царской администрации. Кроме ставших классическими трудов о Пушкине, он активно выполнял социальный заказ по дискредитации царского режима, нисколько не гнушаясь литературными и историческими мистификациями и фальсификациями.
И вот покровительство и дружба этого человека приводит 20-летнего Илью Зильберштейна – автора статей и книг о жизни и творчестве Пушкина, Грибоедова, Достоевского, Тургенева – в круг петербургской интеллигенции. Он приобретает множество контактов, начинает переписку с эмигрантами, «русскими парижанами», с мировыми звездами искусство- и литературоведения.
«Когда я переехал в Ленинград, я умудрялся делать все одновременно… в те годы я не только печатал всякие публикации материалов (их было довольно много), я был представителем журнала ”Огонек”, оттуда мое знакомство с Кольцовым... Я занимался у Павла Елисеевича Щеголева, знаменитого и замечательного пушкиниста. И на все это хватало времени. Уже там до тридцатого года, когда я приехал из Ленинграда в Москву, по предложению Кольцова, вышло книг шесть-семь, в каждой из которых мой труд».
Казалось бы, такая коллекция потрясающих личностей собралась в жизни Ильи Самуиловича, что судьба уже ничем не могла удивить. Но вот она вытаскивает из рукава козырь – Михаил Кольцов. Легендарный дон Мигель, собкор «Правды» во время гражданской войны в Испании, редактор журнала «Огонек» и директор Журнально-газетного объединения предлагает Илье заняться первым приложением к «Огоньку» – собранием сочинений А.П. Чехова. И именно к этому человеку Зильберштейн приносит самое дорогое, что у него есть, не считая коллекции, – свою мечту выпускать сборники неизданных материалов по истории русской литературы и общественной мысли. «Название этим сборникам я дал "Литературное наследство". … И 1 марта 1931 года я приступил к подготовке первых трех книг. С той поры на протяжении 57 лет я бессменно готовлю тома этого издания».
Вот так начался, наверное, главный труд его жизни – создание самой удивительной коллекции Зильберштейна, его «памятника нерукотворного» – «Литературного наследства». Наверное, сейчас невозможно объяснить, что это было за издание, почему один факт его существования уже сшивал ткань времени, возвращал к жизни слова, понятия, людей, человеческие отношения в нечеловеческое время. Зильберштейн словно создавал питательную среду для восстановления интеллигенции – так, как будто он знал, что скоро каток 20 века от нее и этого не оставит. Наверное, знал…
Впрочем, кроме этой характеристики, мы не знаем ни о чем больше. А знаем, что Зильберштейн спасал и возвращал не только документы и утраченные имена, он возвращал людей, делал все возможное, чтобы помочь им, дать работу, поддержать. И когда арестовали Кольцова, то он добился большого заказа для его брата, художника-карикатуриста Бориса Ефимова. Когда после двойного срока из заключения вернулся Юлиан Оксман, Зильберштейн дал ему возможность публиковаться, правда, под псевдонимом. Только Зильберштейн мог добиться, чтобы при освобождении Праги сберечь архивы русской эмиграции. Только Зильберштейн мог с десятью долларами в кармане трижды съездить в Париж. «Просто уму непостижимо, – пишет Борис Ефимов, – как он со своим мучительным диабетом не побоялся затеять поездку в Париж, один-одинешенек, без знания французского языка, не располагая достаточными денежными средствами… и через два месяца вернуться в Москву с такими ценностями русской культуры, которые не смог бы заполучить иной престижный научно-исследовательс
кий институт, располагающий штатом сотрудников и мощными валютными ресурсами».
В русский раздел собрания вошли работы В. Боровиковского, О. Кипренского, А. Орловского, П. Федотова, А. Брюллова, В. Садовникова, А. Венецианова. И. Репина, А. Иванова, произведения художников «Мира искусства», работы З. Серебряковой, С. Чехонина, М. Добужинского, В. Серова, М. Врубеля, Б. Кустодиева и др.
Важнейший раздел коллекции послужил материалом для монографии «Художник-декабрист Николай Бестужев». Это 76 портретов декабристов и их жен, которые известны нам теперь только по этим портретам. Поисками этой портретной галереи занимались многие исследователи, но лишь Зильберштейну посчастливилось найти ее в 1945 г.
Украшением западноевропейского раздела коллекции является рисунок (1643) Рембрандта на библейский сюжет: Авраам и Исаак на пути к жертвеннику.
Обширна коллекция французского рисунка. Видное место в коллекции занимают рисунки и акварели выдающихся архитекторов и декораторов.
Коллекция И.С. Зильберштейна – это небольшой и очень целостный музей. Нужно было обладать большим мужеством, чтобы расстаться с такой замечательной коллекцией, и большой мудростью, чтобы понять, что только этот шаг – передача коллекции государству – единственная возможность сохранить ее.
Только Зильберштейн в течение 57 лет одним своим словом мог гарантировать выход очередного тома. И только Зильберштейн смог добиться создания первого в Советском Союзе музея личных коллекций. Музея, отражающего многогранность личности того, кто эту коллекцию создал.
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
